Ну конечно. Пробралась в сад и подсматривает. А подойти не изволит. И ни за что не покажется, пока не решит, не унизит ли это ее достоинство.
Спесивость маленькой госпожи доставляла Салиху немало хлопот. Так, она отказывалась разговаривать с Мэзарро, доводила до слез Одиерну и только к Фадарат относилась более или менее уважительноно только потому, что среди ее народа сызмальства воспитывалось почтение к старшим, и побороть давнюю привычку не смогло ничто.
Салих знал: Алаха невероятно одинока в этом доме. Если бы она оказалась сейчас на небе, среди безмолвных звезд, то ее одиночество не стало бы более пронзительным и безнадежным. Собственно, об этом Салих и хотел потолковать со старым, всякое видавшим Учеником Близнецов.
А, вернулся, спокойно и обрадованно проговорил брат Гервасий.
Моя мать сейчас принесет тебе угощение, сказал Салих, усаживаясь прямо на землю.
Брат Гервасий устроился рядом, ничем не показав, что для его старых костей это не слишком-то удобно.
Вышла Фадарат с большим серебряным блюдом в руке. Виногради прозрачный, с фиолетовым отливом, и длинный, как женские пальцы, нежно-зеленый, и сочные персики лежали горой рядом с кувшином, чье длинное серебряное горло украшено было узором в виде виноградных листьев.
Мир тебе, добрая госпожа, вежливо привстав, произнес брат Гервасий. Благословенны Близнецы в трех мирах! Да остановится на тебе их взор, почтенная.
И тебе мир, отозвалась Фадарат, наклоняясь и устанавливая поднос на земле. Прости за этот скромный прием. Мы недавно переехали в этот дом и не успели еще в нем обустроиться.
Доброе слово заменит самую лучшую мебель, улыбнулся брат Гервасий, а гостеприимство согреет теплее, чем шуба. Впрочем, в такую жару лучше, наверное, не следует говорить о шубах Лучше вспомнить прохладный водоем или приятный ветерок, поднимаемый опахалом
Можно поговорить и о шубах, засмеялся Салих. У него вдруг стало легко на душе. Видя, как расцвела от ласкового обращения незнакомца мать, как спокойно и доброжелательно держится брат Гервасий, Салих уверился в том, что и с Алахой дело решится наилучшим образом. Моя госпожа
Это та девочка-степнячка? уточнил брат Гервасий. Та, которую мы встретили в Вечной Степи, когда возвращались с караваном из Самоцветных Гор?
Не следовало бы ему вспоминать об этом! Надежда на счастье, пугливая, как дикая лесная птица, тотчас исчезла при одном лишь напоминании о Самоцветных Горах. Не может быть никакого счастья тому, кто провел там хотя бы год! Таким, как Салих, остается лишь доживать свой вексколько там осталосьда благодарить Богов за то, что выбрался. И еще постараться не кричать по ночам от страшных сновидений
В степи жарким летом носят иной раз плотную одежду, пояснил Салих. Под шубой оказывается прохладнее, чем на открытом воздухе.
Век жививек учись, вздохнул брат Гервасий, притворно сокрушаясь. А я вот этого не знал, хоть и дожил до седых волос.
Он переглянулся с Фадарат, и оба рассмеялись.
Мне пора, сказала мать Салиха. Прости, добрый господин, но меня ждут дела. Да будет тебе в моем доме тепло, если ты замерз, или прохладно, если тебя одолевает жара.
И она ушла.
У тебя прекрасная мать, заметил брат Гервасий и взял с блюда виноград. Завидую тебе! Моя матушка давно уже умерла, должно быть О чем ты хотел поговорить со мной?
Свободу я добыл себе ложью, богатствокражей, сказал Салих, и вот теперь расплачиваюсь. Та, что дороже мне всех земных благ, она одинока Она страдает, мне кажется. Она слишком горда, чтобы сказать об этом прямо, но город убивает ее.
Так пусть возвращается в степи, сказал брат Гервасий. Или ты удерживаешь ее по какой-то неизвестной мне причине?
Если она уйдет, уйду и я, прямо сказал Салих. В Степи я нажил себе злых врагов Пойми! Он стиснул руки и прижал их к сердцу, словно пытаясь удержать в груди рвущуюся наружу боль. Двадцать лет я не знал, что такое свой дом, что такое надежная крыша над головой. Что такоесон, который не будет прерван хриплым криком надсмотрщика. Что такое похлебка, в которой не плавают черви, что такое мясо и фрукты
Не продолжай, вздохнул брат Гервасий. Ты слишком долго ждал свободы.
Я хотел только одного: жить в своем доме
А теперь тебе придется его оставить, заключил старый Ученик.
Салих вздрогнул, как от удара. До того, как эти слова были произнесены, он все-таки надеялся услышать какой-нибудь другой совет.
Другого выхода ты не видишь?
Не может быть никакого другого выхода, твердо проговорил брат Гервасий. Поверь мне, Салих! Если ты потеряешь свою любимуюкак ты станешь жить дальше? Для чего тебе дом, если под мирной кровлей не будет мира? Зачем тебе все богатства мира, если душа твоя превратится в нищую бродяжку? Даже самые роскошные одежды не смогут вернуть ей то сверкающее многоцветное одеяние, которым облачает нашу душу любовь, поверь мне!
Салих молчал, боясь проронить хоть слово: дрогнувший голос мог бы выдать его. Он не думал, что старый Ученик Богов-Близнецов умеет читать в чужих душах. Ему казалосьстарик, посвятивший свою жизнь служению Богам, мало что знает и помнит о той, другой, жизнитой, что осталась за стенами Дома Близнецов. Жизни, полной страстей, тревог, душевного смятения. Но Салих ошибался. Брат ГервасийЛяшко Местиличничего не забыл. Служа Младшему Брату, одевшись в зеленые одежды милосердия, он так часто встречался с человеческим страданием, что распознавал и болезнь и годное для борьбы против нее лекарство, едва лишь успевал взглянуть на хворающего.
Что касается Салиха, то никаких загадок ни в его душе, ни в его судьбе для брата Гервасия не таилось. Любовь. Самая грозная, самая благодатная из всех болезней. И дороже любви нет на свете ничегони свобода, ни покой, ни все земные блага, ни самая жизнь ничего не стоят для того, кто не сберег любви.
И вспомнился брату Гервасию Соллий. Что понял тогда молодой Ученик, когда побывал у смертного одра старого грабителя, торговца, укравшего драгоценные иллюстрации из старинной книги? Что-то главное низошло на Соллия, если он сумел написать на полях книги эти слова"Нам завещана любовь".
И отринув последние сомненияможет ли он, старик, советовать молодому, да еще не разделяющему веру в Близнецов? проговорил брат Гервасий:
Возьми свою маленькую госпожу и возвращайся с ней в степи. Не лишай ее родины. И не плачь, расставаясь с матерью и этим превосходным домом. Может быть, настанет деньи вы оба снова окажетесь под этой кровлей. Ты покидаешь город и свой дом не навсегда. Помни об этом! Каждый человек, если у него есть свой дом, несет его с собой, куда бы он ни отправился. И никто, никакая злая сила, не в состоянии отобрать у него это.
***
Нет, нет и нет! Даже и слышать ничего не желаю! Брат Гервасий гневно хлопнул ладонью по столу.
Соллий слегка покраснел. Таким он своего наставника, пожалуй, никогда не видел. Всегда сдержанный, доброжелательный, охотно пускавшийся в разговоры и рассуждения, брат Гервасий был неузнаваем. Красный от негодования, с горящими глазами, он едва не топал ногами.
Внутри у брата Гервасия все так и кипело. Он, что называется, рвал и метал. В прямом смысле этого слова. Рвал какой-то старый, скобленый-перескобленный пергамент, на котором обычно делал беглые заметки, после стираемые. И метал себе под ноги обрывки, а также все прочее, что попадалось под руку. Разбил даже любимую глиняную миску, в которой обычно растирал порошки.
Да. Похвали человека, даже заглазно, не в лицо, а только лишь в мыслях своихтут-то он тебе и преподнесет нежданный подарочек. Тут-то и мелькнет лик звероподобный. Нарочно, чтобы посмеяться над твоей самоуверенностью.
Что, брат Гервасий? Думаешь, открылось что-то Соллию эдакое? Любовь ему завещана!
И вот является к своему наставникуюный, ершистый, с упрямым огоньком, спрятанным на самом дне глази, поглядывая исподлобья, заявляет, что уходит из Дома Близнецов.
Моя работа закончена, повторил Соллий. Я перевел книгу, разобрал старые записи. Найденные иллюстрации окончательно избавили меня от последних сомнений. Труд завершен. Зачем ты удерживаешь меня здесь? Мир полон боли и страданий. Я нужен там, а не здесь, за крепкими и надежными стенами.
Хорошо, из последних сил сдержал праведный гнев брат Гервасий. Объясни мне, брат мой Соллий, что ты будешь делать вне этих крепких и надежных стен, которые вдруг стали тебе постылы?
Соллий покраснел. Румянец пятнами выступил на его бледных щеках.
Ты неправ! Никогда я не назову Дом Близнецов, который подобрал, вырастил, приютил меня, постылым! Этомой родной дом, брат Гервасий, и уж кому, как не тебе, знать об этом!
Ты вырос у меня на глазах, сказал брат Гервасий. Я знаю о той жизни, что бурлит за стенами нашего Дома, куда больше твоего. Поверь мне, Соллий! Тебе нечего делать там
Нам завещана любовь, сказал Соллий тихо. Не удерживай меня больше. Да, я знаю, как врачевать человеческие болезни. Знаю я и лекарство от хворей человеческой души, имя ейлюбовь.
А ещемилосердие, добавил брат Гервасий и со вздохом опустился на скамью. Но что ты будешь делать?
Выслушай меня! Соллий порывисто опустился на глинобитный пол у ног своего наставника. Я прочел множество книг, я помогал тебе собирать целебные травы и приготавливать лечебные снадобья. Но сам я еще никого не вылечил. Я хочу попробовать помогать людям не словами, а вот этими руками! Он вытянул вперед свои тонкие, не привыкшие к тяжелому физическому труду руки. А излечивая недуги тела, я смогу разговаривать с людьми и постепенно открывать им свет любви и знания.
Тяжела доля, которую ты себе избрал, брат Соллий, сказал брат Гервасий. Она не всякому под силу. Выдержишь ли?
Другие выдерживали, упрямо сказал брат Соллий.
У тебя не будет ни крыши над головой, ни друга поблизости. И совета зачастую спросить будет не у кого.
Везде живут люди. Как-нибудь сумею Не пропаду.
***
В большом доме, который купил Салихкак он думал, для своей семьиАлаха выбрала самые дальние покои. Выбросила оттуда всю мебель, какую нашла, даже кровать, а вместо этого положила несколько ковров, даже не потрудившись выколотить из них пыль. Никомуни Одиерне, ни даже Фадаратне позволяла входить в свои комнаты. И сама почти не покидала их.
Сидела одна, печалилась, дулась. Думала, должно быть, о чем-то.
Мысли эти были тяжелыми, болезненными. Иногда Алаха пела длинные, заунывные песни. Салиху случалось просиживать под запертой дверью, прислушиваясь к ее сильному голосу, которому было тесно в четырех стенах. Так и рвался он на волю, разлиться по просторам.
Девушка бродила по саду ночами. Ходила, как зверь в клетке, и звезды кружились у нее над головой.
Но она молчала. Ни разу с тех пор, как Салих поселил в доме свою мать, не заговорила со своим бывшим рабом.
И потому непросто было ему войти к ней в уединенные покои.
Дверь не была заперта. Алаха перестала закладывать засовы, когда убедилась в том, что никто не смеет покушаться на ее одиночестводобровольно избранный горький удел. Тем сильнее было ее удивление, когда Салих даже не вошел, ворвался к ней с горящим светильником в руке.
Алаха сидела на своих пыльных коврах, вертя в руках нитку гранатовых бус. При виде ночного посетителя она слегка привстала, и нитка неожиданно разорвалась. Крупные кроваво-красные бусины так и посыпались с дробным грохотом. Раскатились по всему полу. Салих бросился их собирать. Неверный свет в светильнике запрыгал по стенам. То и дело вспыхивали на полу, на ковре, по углам винные огонькиотсвет пламени на бусинах.
Алаха наклониласьподнять одну, и руки ее столкнулись с руками Салиха.
Что тебе нужно здесь? выговорила наконец девочка. Для чего ты вторгаешься в мой дом? Или ты решил, что этотвой дом, а я здесь на положении рабыни?
Тымоя госпожа, была ею и останешься, ответил Салих, усаживаясь на пол перед ковром.
Алаха поджала ноги. Ее ноздри слегка подрагиваливерный признак того, что маленькая госпожа сердится. Пламя светильника плясало в ее широко раскрытых черных глазах, которые вдруг загорелись, подобно гранатовым бусинам.
Зачем ты явился, в таком случае? спросила она ледяным тоном.
Я пришел сказать тебеОн запнулся и тряхнул головой, словно отгоняя лишние мысли. Прости, моя госпожа! Мне трудно говорить, когда ты гневаешься.
Я не гневаюсь, отозвалась девочка. Мне все равно.
Тем хуже. Но выслушай меня! Ты живешь здесь, словно птица в клетке.
Какое тебе дело до меня! взорвалась Алаха. У тебя есть прекрасная Одиерна!
Одиерна? озадаченно переспросил Салих. При чем тут Одиерна? Бедное дитя настрадалось, это правда. Я рад, что она чувствует себя здесь в безопасности. Но какое отношение она имеет ко всему, что происходит с тобой? Не о нейо тебе все мои мысли!
Алаха глянула на него исподлобья, как обиженный ребенок, и вдруг догадка осенила Салиха. Ревность! Он едва не рассмеялся.
Ни одна женщина в мире не сравнится с тобой, моя госпожа, сказал он от души. Кто прекраснее тебя? Одиерна красива, но она похожа на куклу. Превосходное украшение чьего-нибудь гарема. Наверное, она даже добра, но пусть об этом заботится мой брат Мэзарро Я видел много женщин, самых разных. У них был разный цвет кожи, разный разрез глаз Хозяйки тех домов, куда меня продавали, иной раз проезжали мимо полей или мыловарен, где мы работали Многие были красивы. Поверь, мы умели в считаные мгновения рассмотреть женщинуведь так мало женщин встречалось нам
Алаха слушала жадно и тревожно. Рот ее слегка приоткрылся, как у ребенка, внимающего занятной сказке.
Салих говорил, говорил Все, что он передумал за последнее время, все, о чем запрещал себе говоритьвсе это неудержимым потоком лилось сейчас, как будто освободили что-то огромное, до поры скованное, связанное, запрятанное в глубине души.
Поверь мне, поверь! Ни одна не сравнится с тобой! Кто нежнее, кто чище тебя? Когда я вижу твое лицо, что-то обмирает во мне, сердце сжимается, как будто его стискивает тонкий серебряный обруч. Мне ничего не нужно от тебятолько быть рядом и служить тебе, только видеть, как ты улыбаешься
Я хочу домой, проговорила Алаха. Доверчиво и жалобно, совсем по-детски. Отвези меня домой, в степь, Салих.
За этим я и пришел, сказал он. Невыносимо смотреть, как ты угасаешь, моя госпожа. Твое местотам, в Вечной Степи. Мы уедем завтра
Тебе нельзя возвращаться, возразила она. У тебя остались в Степи враги. Мой брат. Венуты.
Тебе опасно быть одной, Алаха. Опять он посмел назвать ее по имени! И она не возразила, не одернула его, не указала ему на его место. Слишком взволнована, должно быть. Я не могу отпустить тебя Я не могу без тебя
Она порывисто схватила его за руку.
Значит, вместе? Возвращаемся вместе?
Да.
Горячие тонкие пальцы, унизанные кольцами, стиснули его запястье.
Спасибо, спасибо тебе! О, Салих! Сколько я всего передумала, пока сидела тут взаперти! Ты хотел, чтобы был дом, чтобы была тишина и покой Твоя матьона очень добрая, но Она не моя мать! Моя матьжена хаана, она и самаглава племени. А твоя всю жизнь была чьей-то тенью. Твой брат
Я знаю, улыбнулся Салих. Мэзарро не похож на Ариха. Баловень женщин, ты хотела сказать.
Алаха кивнула.
Дай ему подрасти, сказал Салих. Мэзарро еще мальчик.
Арих! встрепенулась Алаха. Он не простит тебя. Ведь вы расстались врагами!
Простит, улыбнулся Салих. Или не проститкакое это имеет значение? Если он до сих пор держит на меня зло, значит, будем биться В конце концов один из нас одолеет другого. А может быть, разум возьмет верх над нами обоими. Я не боюсь твоего брата и не страшусь его злобы. Вот уже много времени, Алаха, я боюсь только одного: что ты будешь несчастна.
***
Рука об руку шли трое по неоглядной степи. От горизонта до горизонта тянулось просторная равнина. Выжженная беспощадным солнцем, порыжела трава, и кочевники отгоняли стада к северу, ближе к рекам и горам, где еще остались пастбища.
Над стойбищем рода Алахи до сих пор стоял горьковатый запах дыма. Грифы уже улетели, завершив свое страшное пиршество. Повсюду видны были пятна пожарищ, кое-где стояли почерневшие остовы сгоревших шатров. Валялось два или три больших тележных колеса. Все сколько-нибудь ценное венуты унесли с собой. Ни грифам, ни мародерам делать здесь было нечего.