Однако те трое, что шли по степи, направлялись именно сюда. Они не были похожи на людейтри крошечные, будто точеные из кости, фигурки мужчины, женщины и ребенка. Одетые в роскошные, очень красивые одежды, изящные и с немалой выдумкой, обутые в красные сапожки из мягкой кожи, с длинными, причудливо заплетенными волосами, они казались чудесными духами из детских снов и дедовских сказок.
Они и были духамиаями. Келе, его жена Чаха и их сынишка.
Горько мне видеть это, проговорила Чаха, когда они остановились возле пепелища.
Твой мир умер, согласился Келе. Но не все погибло вместе с этими шатрами. Осталась еще Алахапоследняя в роду.
Единственная, сказала Чаха. Теперьединственная.
Когда умрет пожар, плачет пепел, нараспев произнес мальчик. Пепелостывшие слезы огня.
И взвился пепел до небес, когда замолчали люди, подхватила Чаха, и духи спустились на землю посмотреть, что там происходит
Глава восьмаяКРАСНЫЕ ПИСЬМЕНА НА ЗЕЛЕНОЙ ТРАВЕ
Среди всеобщего крушения, посреди смертисловно Незваная Гостья сделалась отныне хозяйкой всего племениАрих не погиб. Что спасло его? Нечеловеческое ли мужество и ярость, с которой он бился до последнего своего издыхания? А может быть, насмешка Богов, которым забавно было посмотреть, как будет вести себя этот неукротимый, гневливый молодой вождь, оказавшись вдруг без верных соратников, без племениодин, побежденный, плененный, опозоренный? Или милосердие какой-нибудь Богини Быть может, Богини Кан с ее изболевшимся по людям, материнским сердцем? Не Она ли сохранила жизнь не верящему в нее воину для того, чтобы он дожил до того часа, когда настанет и для него время познать любовь и милосердие?
Но что гадать! Оглушенный, ослепший от крови, с перебитым правым коленом, Арих был взят в плен. Он был без сознания, когда один из венутов вытащил его, еще дышащего, из груды мертвых тел и скрутил ему руки.
Зачем ты это делаешь? спросил венута его товарищ.
Уже горел костер, поглощая разломанную телегу и рваные, покрытые кровью ковры и циновки. Уставшие после бойни воины жарили мясо зарезанных ими быковтех, что некогда принадлежали погибшему племени.
Он доблестный воин, отозвался тот, что пленил Ариха. Сдается мне, что это сам Арих, тот, кого называли Вождем Сирот. Он будет прислуживать мне и моему брату, а кормить мы его будем, бросая ему обглоданные кости! Немало неприятностей и бед принес он нам своими лихими набегами. Пусть же теперь расплачивается за все.
Недурно придумано, кивнул его товарищ. Однако смотри, чтобы Вождь Сирот не сбежал. Сирот повсюду много. Везде найдутся изгои, которые захотят поднять его на кошме под небом и показать солнцу и звездам, объявив своим вождем.
У него перебито колено. Он долго еще не сможет ходить, а когда сможетнавек останется хромым.
Степняки не ходятих носят быстрые лошади!
Что ж, придется перебить колени и той лошади, на которую он вздумает сесть без моего позволения! сказал венут, вызвав дружный смех своих товарищей.
Арих очнулся среди ночи. Невыносимо болела нога. Руки онемели, связанные сыромятным ремнем. Он понял, что пленен, когда попытался шевельнуть руками и не смог: запястья были туго стиснуты путами.
Мучаясь от жажды и боли, он тихо застонал. Еще сильнее грызла его душевная мука. Смерть не пришла к нему. Побрезговала! Как проклинал он ее, Нежданную Гостью! Как звал на помощь!
Но она ушла, забрав с собой всех, кто был ему дорог, и лишь его оставила погибать в одиночестве.
Невыносимо!
Арих изогнулся и, напрягая последние силы, перевернулся на живот. Припал губами к земле. За ночь она остыла, прохлада студила воспаленные губы и веки, приносила хоть малое, но облегчение.
Твой раб очнулся, сказал чей-то голос.
Раб! Это слово ожгло Ариха, точно кнутом. Самому ему доводилось брать пленных в тех самых лихих набегах, о которых поминали его враги. Но никто из захваченных не становился рабомвсем предлагали одно и то же: становиться под знамена Вождя Сирот, укреплять своей силой его растущее племя. И почти все соглашались. Лишь немногие уходили на все четыре стороны, да и то иные возвращались к Ариху. Лучшей доли нигде не находили.
Теперь же ему предстояло узнать, какова бывает участь пленных, попавших к венутам.
Ничего хорошего будущее ему не сулило. А это означало лишь одно: нужно искать Незваную Гостью. И сделать это как можно скорее.
Чьи-то грубые руки схватили Ариха, вздернули его за плечи, понудили сесть.
Жив? спросил венут. Живучий, как шакал! На, выпей воды.
Мутная вода потекла Ариху в рот, обильно проливаясь за шиворот, обливая грудь. Он принялся жадно, по-собачьи, глотать ее. Жизнь постепенно возвращалась в его больное тело. С каждым глотком он словно воскресал. И вместе с телом воскресала и его погибающая душа.
Умереть? Как можно скорее? Не дождетесь! Он будет жить и только так сумеет отомстить. Отомстить за всеза мать и тетку, за сожженные шатры, за убитых товарищей
Глаза-то горят, заметил кто-то из венутов. Настоящий зверь. Не оставлял бы ты его при себе, Селим.
Нет уж, сквозь зубы выговорил тот, кого назвали Селим. Он будет мне прислуживать. Пусть все увидят, кого я взял в честном бою.
"В честном бою"! Арих скрипнул зубами. Честный бойэто когда десяток вооруженных до зубов воинов на одного, не успевшего как следует вооружиться? Честный бойэто когда оружный мужчина против безоружных женщин? Шатер его матери, истыканный стрелами и копьями И кровавые пятна, проступившие на белом войлоке
Арих тряхнул головой. Нет, он будет жить! Он заставит себя жить. Будет таиться и молчать, выжидая удобного случая. И когда настанет его чассвидетели Боги и Трое Небесных Бесноватых! он заставит венутов, этих зверей в человечьем обличьи, заплатить за причиненное его роду зло. Они вообще пожалеют о том, что родились на свет.
***
Самими Богами Соллий призван нести слово Истины в дикие степи. В этом своем призвании он уверился как-то внезапно, словно на него низошло озарение. Убежденность Соллия в своей правоте была настолько сильна, что он сумел передать это чувство даже брату Гервасиюуж кто-то, а старый наставник всегда был против активной миссионерской деятельности. Он вообще не одобрял всего того, что называл словом "мудрствование". Мир прост, утверждал брат Гервасий, закон миралюбовь и добрые дела. Любое злопротив закона и потому рано или поздно оборачивается против того, кто его чинит, подобно тому, как змея, ухваченная за хвост, изгибается и кусает схватившего ее. И незачем тут мудрить, ходить по людям и разглагольствованиями смущать их.
Соллий находил взгляды своего наставника слишком уж простыми. Словно не среди людей и не ради людей живет старый Ученик Богов-Близнецов. Молодому, полному сил Соллию казалось, что он открыл нечто новое, неизвестное человечеству, и все его существо горело желанием поделиться с остальными людьми этим открытием.
Напрасно полагал Соллий, что брату Гервасию его не понять. Слишком хорошо понимал старик, какая духовная жажда изглодала душу юного Ученика. И потому в конце концов смирился, благословил молодого сотоварища и простился с ним, искренне, от души пожелав тому успехауспеха, которого, как хорошо знал брат Гервасий, скорее всего, и не будет.
Не зря сказано: "Пусть всяк, кого Боги не обидели зрением, увидит; пусть всяк, кого наделили Они слухом, услышит". В молодости эти слова кажутся сущей бессмыслицей. Как это зрячийи не увидит? Как это может не расслышать слов, обращенных к нему, тот, у кого хороший слух? Даже глухие умеют разговаривать между собой. Да и слепые приноравливаются к вечной ночи, окружающей их, и нащупывают себе дорогу. Так что же говорить о тех, кого не обделили Боги!
На самом же деле отнюдь не свойственно человеку слушать другого человека. Ибо так уж заведено: большинство людей слушает только самих себя да еще свои желания, не всегда благие
Но Соллию предстояло убедиться во всем этом самому. И путь, который должен был он пройти, был не из легких.
И потому каждый день молил старый Гервасий Богов-Близнецов хранить на этой трудной дороге молодого Ученика
Степь лежала перед Соллиемиссушенная солнцем, бесконечная, как бы ждущая: вот сейчас благой влагой спустится на нее истинное слово и возделает эту сухую почву, чтобы распустился на ней прекрасный цветок любви и правды.
В первом же стойбище Соллия приняли по-доброму, как гостя, хотя и с некоторой долей настороженности. Предложили ночлег и чашку кислого молока с пригоршней пшеницы. А когда гость поел с дороги, привели к нему молодую женщину с грубыми от работы рукамичью-то служанку, надо полагать. Таков был закон степного гостеприимства. Соллий не знал, как ему отказаться от подобной чести, и потому переночевал, обняв женщину и прижавшись головой к ее теплому плечу. Наутро она посмеялась над ним и ушла. Соллий так и не понялне оскорбил ли он своим поступком приютивших его степняков.
***
Охота была удачной. Само Вечно-Синее Небо, казалось, улыбалось, глядя на венутов. Не оно ли послало им победу? Не оно ли ликовало, когда венуты отомстили за нанесенную им обиду? И вотновое свидетельство благоволения духов: как никогда быстро и легко набили дичи венутские охотники. На промысел взяли с собой не только мальчиков, которым предстояло научиться многому из того, что умели мужчины, но и некоторых женщинтех, кто обладал остротой зрения и твердостью руки, а таких среди молодых степнячек нашлось немало.
Предлагалибольше из насмешкии Соллию, но тот отказался: не обучен. И лука в руках никогда не держал, а копьятем более. Подивились чудному гостю венуты: вроде бы по возрасту и обличьювоин, а по речам и повадкамсущий старик.
Как же так? недоумевали они.
Соллий объяснил: он служитель Богов-Близнецов, а такие служителиих именуют Ученикамис ранней молодости ведут жизнь стариковскую со всеми ее привилегиями и преимуществами.
А как же война? Как же охота? Любовь молодых девушек? Неужели не манят тебя их сочные губы, их круглые плечи, их ласковые руки? продолжали расспрашивать венуты, обступившие Соллия. Вчера пришелец, неприметный и скромный, почти не вызвал их любопытства. Ну пришел и пришел какой-то чужак. Явился под вечер, запыленный и уставший, верхом на серой лошадке. Но сегодня своими суждениями, подчеркнуто строгой манерой держаться, претензией на мудрость и учительство, сегодня он не переставал удивлять их.
Есть наслаждения, намного превышающие те, о которых вы рассказываете, чуть снисходительно пояснил Соллий.
Вечером, на пиру, когда время для разговоров будет более подходящим, ты расскажешь нам об этих наслаждениях, молвил один из венутов. Лично я сгораю от любопытства, но еще большеот желания пострелять диких коз в предгорьях Самоцветных Гор.
Он хлопнул молодого Ученика по плечу, и все рассмеялись.
Соллий с нетерпением ждал вечера. В пылках мечтах ему виделось, как он, стоя среди пылающих костров, вдохновенно говорит среди венутов (настоящих варваров, диких и грубых нравами, но с чистыми сердцами! так ему представлялось). Двойственное и вместе с тем единое учение Богов-Близнецов, разлученных Братьев, сыновей Неделимого Отца, облекается в прекрасные, до самого сердца доходящие слова. Неужели он не отыщет таких слов? Быть того не может! Ведь это учение живет в его душе, а значит, и сам Соллий является своего рода одушевленной проповедью истинной веры.
Ему мечталось: вот он встал, начал говорить Постепенно все смолкают. Откладываются в сторону недоеденные куски мяса, отставляются чаши с вином. Женщины и детите, кому достаются после воинских пиршеств лишь объедки и кто терпеливо ждет своей очереди получить долю от трапезызабыв об обычаях, подходят ближе, прислушиваются. Рабы и рабыни, оставив бесконечные дела, постепенно подбираются к кругу света, отбрасываемому кострами. Далеко разносится по притихшей степи звонкий, отчетливый голос молодого проповедника
От этих грез Соллию становилось и сладко, и страшно. Несколько раз он едва сдерживался, чтобы не заплакать от счастья, которое ему выпало вернее, которое ожидает его сегодняшним вечером.
Он едва мог дождаться заката.
Однако пиршество, о котором так исступленно мечтал Соллий, разворачивалось совсем иным чередом. В своей юношеской самоуверенности позабыл Соллий о том, что существуют вещи более сильные, нежели его личная убежденность в своей правоте. Существуют давние обычаи народа, пусть даже и "варварского", по понятиям выросшего в Мельсине юноши. Существуют сами люди, не похожие на Соллия и далеко не во всем согласные с ним и его мудрыми наставниками из Дома Близнецов.
Об этом он даже не забылкак-то не подумал. Яркий свет истины, увлекшей его в трудное служение Богам далеко от родного гнезда, застил Соллию глаза.
Пир быстро превратился в то, чему иного названия, кроме как "попойка", и не подберешь. И какая попойка! Грандиознейшая! Соллий оказался в эпицентре какого-то безумного бедствия, как ему показалось, посреди водоворота, в котором безвозвратно гибли и благие намерения, и чистота души, и целомудрие тела.
Кругом ели мясо, обильно запивая его хмельными напитками, приготовленными из кобыльего и коровьего молока, а также из очищенного риса. Соллия немного удивило, что прозрачный, как слеза, и крепкий, ударяющий в голову и отбирающий у человека ноги, напиток здесь называли "черным". Смеющаяся служанка пояснила непонятливому чужестранцу:
"Черным" у нас называется все, что прозрачно, что позволяет видеть насквозь У вас разве не так?
Задуматься бы Соллию над этими словами. Мелочь, пустякно какой важный! Лучше всяких пространных рассуждений напоминающий о том, что все люди на светеразличны, как различны и их представления о добре и зле, о хорошем и дурном, об истине и лжи
Но Соллий уже изрядно успел употребить этого самого "черного" напитка и потому соображал плохо.
А тут еще молодые воины-венуты решили подшутить над странным гостем. Подговорили еще нескольких, взяли с собой музыканта. Тот играл на каком-то странном инструменте, похожем на лютню, однако с тремя струнами, чей пронзительный звон эхом отдавался в ушах еще долгое время после того, как музыкант переставал играть. Песни, исполняемые им, тревожили Соллия. Они начинались как будто из середины, тянулись некоторое время и обрывались на самом неожиданном месте. Соллию казалось, что певец ни одной из них не закончил.
Впрочем, никого на пирушке это не смущало. То ли вовсе не слушали певца, то ли не обращали внимания на странное его пение. А может быть, именно такая манера исполнения и была самой привычной в степи?
Как бы то ни было, именно этого музыканта, сунув ему серебряный браслет, подговорили молодые шутники. Музыкант, хмурый старик с отвисшими тонкими усами сивого цвета, молча кивнул и снова заиграл. Его пальцы, казавшиеся твердокаменными, немилосердно рвали струны, и те плакали почти человечьими голосами.
А! А! А!
Старик начал подвывать им в тон.
Остальные участники проделки подхватили большую чашу с вином и, приплясывая, двинулись навстречу Соллию. Тот встал, попытался спастись бегством, ибохоть и был уже нетрезвпочуял неладное.
Но сбежать ему не удалось. Венуты окружили его, смеясь. Один подскочил к Соллию и схватил его за уши, сильно потянув вперед; другой же, поднеся чашу с хмельным напитком, заставил Соллия выпить. Он буквально влил "черный" напиток в горло сопротивляющегося Ученика Богов. Остальные, хохоча и крича, танцевали вокруг, словно одержимые демонами. Шум рукоплесканий и топот ног оглушали Соллия. Последнее, что он помнил, старый музыкант с темным, словно бы пергаментным лицом, свирепо рвущий струны на рыдающем музыкальном инструменте.
***
Господин! Кто-то тряс Соллия за плечо.
Соллий застонал, повернулся на спину. Он заснул на голой земле и за ночьа ночи в степях холодныесильно продрог. Руки и ноги окоченели и не слушались, голова гудела, во рту пересохло. Но горше всего было у него на душе. Вот так, значит, заканчиваются все мечты о торжестве! И поделом ему, поделом! Нельзя было заноситься так высоко. Разве этому учат Братья?
Хорошо еще, что цел остался
Господин, повторил тот же голос.
Соллий с трудом сел, поморгал, тряхнул головой, чтобы прийти в себя. Солнце уже взошло. Кругом не было ни души: женщины занимались домашней работой, мужчины либо ушли на охоту, либо ускакали в степь, чтобы там тренироваться в стрельбе из лука или в конной схватке на мечах.
Никого. Кроме этого хмурого человека, не поймешьмолодого или старого. Стоит рядом и протягивает ему миску с мутной желтоватой жидкостью.