Соллий смотрел ему вслед и кусал губы. Слишком много горечи было в этом еще совсем молодом человеке. У него были глаза, но он отказывался ими видеть. У него были уши, но он не желал ими слушать. Он знал отныне только одно: свою обезумевшую от горя, кровоточащую душу. И врачевать свои раны не позволял никому, предпочитая истекать кровью в одиночестве.
***
Брат Гервасий рассказывал когда-то:
"Был у насеще там, на Светыни, один сосед. Звали его Твердила. Ох, и гусь же был он, этот Твердила! И ни о ком слова доброго не молвил, кажется, за всю жизнь не разу! Как придет, как сядет, как раскроет роттак и польются разные неприятные словеса. Иной раз уши заткнуть хочется! И знаешь ли, Соллий, что самое ужасное в речах этого Твердилы было? Не то, что он говорил о людях разные гадости. Нет! А то, что эти гадости, как правило, оказывались потом правдой"
Почему Соллий вспомнил сейчас этот давний разговор? Не потому ли, что остерегался: не оказались бы горькие слова, высказанные Арихом, истинной правдой?
А ведь так и случилось! И случилось куда скорее, чем даже предполагал Соллий (а предостережение невольника венутов волей-неволей запало в память, осело там тяжким, ненужным грузом).
И седмицы не минуло с того дня, как все племя во главе с вождями приняло веру Богов-Близнецов. Пели песни в честь Божественных Братьев, радостно смеялись рассказам об их подвигах, поднимали чаши в их честь. Это еще не было так удивительно. В конце концов, мало кто не поддавался обаянию Близнецов, если удавалось рассказать о них подробно, с любовью и веройто есть, так, как они заслуживали. Удивительно было другое. Два младших шамана племени (старший шаман, как выяснил Соллий окольными путями, погиб при темных обстоятельствахникто не хотел рассказывать чужаку о том, что в заклинателя вселился злой дух и пришлось перерезать шаману горло!)два служителя прежних Богов, почитатели духов, демонов и прочих мелких древних покровителей и недругов родадва представителя явно недружественной Близнецам веры охотно поддержали племя в его внезапно вспыхнувшей любви к Божественным Братьям и Отцу Их Предвечному, Нерожденному.
Этого Соллий никак не мог взять в толк. Но он не обманывался. Шаманы, сняв жуткие, размалеванные личины и облачившись, ради праздника, в самые лучшие свои одежды, разукрашенные бахромой и колокольчиками, плясали и выкликали здравицы Братьям. И радость их была искренней. Они не замышляли ничего недоброго.
Но благодарственные слезы не успели еще высохнуть на глазах Соллия, когда его постигло самое страшное разочарование в его жизни.
Нет, никто из новообращенных не отрекался от Близнецов. Просто спустя семь дней, когда племя решило, что слишком долго не было над Степью дождей, те же шаманы облачились в свои личины, взяли бубны с нарисованными на них картами Вселеннойсверху добрые духи, посередине люди и звери, а внизу страшные демоны преисподнейи начали камлать, заклиная духов ниспослать на Степь благодатный дождь. Они плясали, кричали, кружились на месте, и бахрома на их одежде развевалась, а бубенцы гремели. И все племя, собравшись вокруг, кружилось и кричало, помогая шаманам подняться к духам и уговорить тех помочь людям в их невзгодах.
Для Соллия эта дьявольская сцена была точно удар хлыста по глазам. Слепец! Безумец! Он хлестал сам себя страшными словами, призывая всевозможные проклятия на свою глупую голову. Как он мог поверить, будто эти дьяволопоклонники забудут своих ужасных божков и предадутся с чистой душой светлой вере в Божественных Братьев!
Крича, как раненый дух, Соллий рванулся к шаманам, схватил бубен одного из них и повис на нем, пытаясь отобрать. Шаман продолжал плясать, но теперь ему приходилось тащить за собой вцепившегося в бубен и одежды Соллия, который впился в своего противника, точно охотничий пес в кабана.
Что-то страшное происходило вокруг Соллия. Он то слышал какие-то потусторонние голоса, кричавшие и завывавшие где-то очень далеко и вместе с тем мучительно близко, за невидимой гранью, которая проходила между мирами. То в полумраке безумия начинали проступать чудовищные образины с окровавленными, оскаленными клыками. Когтистые лапы тянулись к Соллию, но не могли ухватить его.
Внезапно страшное белое пламя охватило бубен в руках шамана. Шаман завизжал и бросил бубен на землю. Соллий выпустил своего противника. Руки его были обожжены.
Но было уже поздно. Огонь охватил одежду шамана, мгновенно поднялся по бахроме и окружил голову заклинателя, жадно пожирая меховую шапку и длинные волосы. Визжа и завывая, живой факел заметался, закружился, потом упал, несколько раз перекатился по земле и затих.
Наступила тишина. Второй шаман, дрожа с головы до ног, так что бубенцы на его одежде непрестанно звенели, опустился рядом на землю. Бубен в его руке подрагивал, как живой.
В этой тишине только слышно было, как трещит пламя, пожирающее уже мертвую плоть одного из шаманов.
Соллий сидел рядом на земле, опустошенный пережитым ужасом и страшным чувством одиночества. Сбылись слова хмурого хромца Ариха: Боги оставили его, бросили среди чужого народа во власти вероломных вождей и кровожадных демонов.
Напрасно взывал он к Божественным Близнецамте, казалось Соллиюне отзывались. Ни Старший, чья миссияподнимать меч за неправо униженных; ни Младший, чье милосердие целит и тела, и души, ни (страшно подумать!) Предвечный Их Отец не вступились за Соллия
Он безвольно дал схватить себя. Сам подставил руки, когда венуты стянули их сыромятными ремнями, больно врезавшимися в кожу. Шатаясь, как тряпичная кукла, позволил отвести себя к шатрам, где его привязали за шею, как собаку.
Под утро, когда Соллий окоченел, продрог и совершенно пал духом, к нему явился Арих. Молча плюхнул к ногам связанного миску с ячменным варевомрабской похлебкой, которой довольствовался с тех самых пор, как из молодого вождя сделался невольником тех самых венутов, которые исстари были врагами его рода. Соллий покачал головой. Кусок не лез ему в горло. Он даже не сразу понял, что раб отдал ему свой завтрак, обед и ужинвсе сразу.
Тогда Арих, непонятно ухмыльнувшись, сказал:
Ешь. Тебе понадобятся силы.
Он прищурился, оглядывая связанные руки Соллия, и поднес миску с похлебкой к губам пленника. Кое-как заглатывая рабское варево, Соллий проглотил большую часть предложенного ему Арихом. Удивительное дело, но ему стало легче. Арих, видимо, знал о подобном благотворном действии пищи, даже самой скверной, на человеческое тело, потому что снова ухмыльнулся.
Затем раб уселся рядом с проповедником, как человек, у которого впереди целая куча времени.
Спасибо, прошептал Соллий. Благословение Богов да пребудет с тобой
Не разбрасывайся благословениями, проговорил Арих. Они бы и тебе самому сейчас очень пригодились.
Это правда, шепнул Соллий.
Ну, молвил Арих, ты хотел о чем-то поговорить со мной, чужестранец.
Соллий молчал, подозревая подвох. Арих рассматривал Ученика Близнецов, не скрывая насмешки. Красивое лицо Соллия было бледным, под глазом набухал отвратительный кровоподтек, губы разбиты, на подбородкессадина. Белые рукируки служителя Богов, руки ученого и переписчика книг, никогда не знавшие грубого физического трудапокрыты ожогами и распухли от веревок.
Почему ты молчишь? продолжал Арих. Я желаю выслушать твой рассказ о Божественных Братьях. Один из них, кажется, непревзойденный воитель, а второймилосерднейший и искуснейший из всех целителей, каких только знавало Вечно-Синее Небо!
Я не знаюпробормотал Соллий. Почему ты хочешь, чтобы я говорил тебе об этом прямо сейчас?
Ты был очень красив и уверен в себе, чужестранец, сказал Арих. Сейчас, когда не было рядом ненавистных венутов, готовых в любой миг оскорбить его, ударить, напомнить о том рабском положении, в котором он, Арих, оказался благодаря истреблению его рода, сейчас, когда перед ним был не господин с кнутом, а такой же жалкий пленник, нуждающийся к тому же в поддержке, Арих забыл о том, кем он стал. В нем снова проснулся молодой хаан, вождь сирот, как его называли. Сколько отверженных и осиротевших, оскорбленных и одиноких людей приходило к нему, желая встать под его знамена! Сейчас, мнилось Ариху, он встретил еще одного. После гибели тех, прежних, первого. И вождь сирот готов был выслушать и принять его.
Слушай, Соллий, обратился он к Ученику Богов, впервые называя того по имени. Соллий, почувствовав перемену в голосе и настроении собеседника, поднял голову. В его затравленных глазах мелькнул проблеск надежды. Ты был сыт, хорошо одет и тебя, судя по всему, никогда не били. Ты был гостем венутов и пил с ними на их пирах. Хорошо провозглашать веру в своих Богов, когда небо над тобой ясное, земля под ногами тучная, когда твои быки пасутся на сочных пастбищах, а твои жены одеты в яркие одежды и множество здоровых ребятишек бегает между шатрами! Но я не захотел тебя слушать. Я, раб, потерявший все, что было у меня в жизни! Я потерял тучную землю, быков и пастбища, я потерял и женщин, и ребятишек, и мать, и все свое племя! Слова сытого не входят в уши голодного, ибо они слишком жирны для его ушей.
Это так, шепнул Соллий. Ему трудно было шевелить губами.
Теперь же, когда и сам ты утратил многое из имевшегося у тебя, а скоро утратишь и последнеесвою жизнь! слова твои тоже сбросили жирок и изрядно похудели. Теперь они, пожалуй, сумеют войти в мои уши. Говори! Каковы они, твои замечательные Боги?
Соллий молчал. По его щекам катились слезы.
Скажи мне! не выдержал он наконец. Скажи мне, Арих, почему венуты сперва признали моих Богов, а потом отреклись от них?
А, ты наконец-то задался таким вопросом! язвительно отозвался Арих. Поздравляю. Ты становишься умнее. Жаль, что умом своим будешь пользоваться недолго. Венуты отрежут тебе голову!
Пусть Но ответь мне, ответь, почему?
Они приняли твоих Богов, потому что мы, степняки, считаем: чем больше у племени благосклонных к нему Богов, тем лучше. Они считают, что Богов должно быть много, очень много. Их сбило с толку запрещение делать идолов твоим Богам. Они недоумевали: как же заклинать их, как призывать их в случае беды? Ведь если нет идолато куда вселится Бог, когда его призовут люди? И какие жертвы им надлежит приносить? Жертвы, о которых говорил ты, жертвы любовьюАрих расхохотался. Ты глуп, Соллий! Таких жертв не бывает. Жертваэто бык, коза, масло, цветы А любовь? Как ее убьешь? Как выпустишь ей кровь? Как сожжешь ее на жертвенном огне? Как Бог поглотит такую жертву? Смешно!
Соллий чувствовал, как его начинает трясти мелкой дрожью. Самонадеянный глупец! Он ничего не понял о нраве того народа, среди которого взялся проповедовать.
А Арих между тем безжалостно продолжал:
Поэтому я сразу счел твою веру глупостью. Венуты же приняли твоих Богов в семью своих прежних Богов. Они никогда не отрекутся от духов, которым поклонялись исстари. Ты же потребовал, чтобы не было у венутов никаких иных Богов, кроме твоих собственных. Этопреступление! Ты погубил одного из их шаманов, вмешавшись в камлание. Арих коротко, зло хмыкнул, точно шакал взлаял. По мне так, сгинули бы они все! Ты умрешь за свой поступок. Боги не придут спасти тебя, Соллий. Прости их!
Я был глуп, слеп, глухсказал Соллий. Благодарю тебя, Арих. Ты мудрее меня в тысячи раз.
Это потому, что я был хааном, просто отозвался Арих. Да пребудут с тобой духи моего рода, Соллий! Больше я ничем не могу тебе помочь.
***
Но Арих ошибался. Ошибался он и в том, что Соллию предстояло умереть в тот же день, и в том, что теперь, после совершенных ошибок, Соллий не сможет больше провозглашать истинность своей веры в Богов-Близнецов.
Венуты оставили Соллия жить еще на несколько дней. Они хотели приурочить его смерть ко дню новолуния. Это были черные дни и мрачные ночи, когда Богиня Канна теряла своего ребенка.
Сказку о Канне (так некоторые степные народы называли Богиню Кан) рассказывала Ариху и Алахе их мать. Это было давным-давно, огромную жизнь назад
Жила-была Богиня Канна, которая любила купаться в реке. Она часто ходила на эту реку одна-одинешенька, сбрасывала с себя одежду и бросалась в воду, где плавала, резвилась, ныряла, брызгалась водой и смотрела, как вспыхивают в каплях разноцветные огоньки.
Мать часто говорила Канне, чтобы та остерегалась и не ходила купаться одна, но юная Богиня не слушалась старой матери. Ей не нужны были сопровождающие с их постоянными советами и окриками.
Но однажды случилось то, чего так опасалась мать. Прекрасный юноша-воин подсмотрел, как купается Канна в реке, подстерег ее на берегу и овладел ею. От этого союза Канна понесла и спустя некоторое время родила луну.
Мать была опечалена позором, который постиг ее дочь. Она схватила луну и швырнула ее на небо. С тех пор луна так печально смотрит с небосклона на землюона высматривает там, в темноте, свою мать, Богиню Канну
Но это еще не конец сказке! Канна так тосковала по своему ребенку, по белой и круглой луне, что в один прекрасный день снова понесла во чреве. Никто не знает, как это случилось. Она все время находилась в своем шатре, под неусыпной стражей. Прекрасный юноша-воин не мог проникнуть к ней. Канна понесла сама, без юноши. И спустя некоторое время снова родила луну. Но, поскольку она зачала этот плод без участия юноши, то луна родилась ущербная
Поэтому так печальны и бесплодны дни ущербной луны, верят в Степи.
Верят в это и венуты. В безлунные ночи, когда луна умирает окончательно, они приносят своим духам в жертву масло и мясо молодых бычков. Это помогает луне возродиться.
Нынешними же темными днями они желали накормить луну человеческой плотью.
Соллий ждал смерти. Солнце сушило его воспаленные губы. Один глаз заплыл и почти ничего не видел. Арих еще два раза приносил ему поесть и несколько раз поил тепловатой водой из плошки.
Дети венутов нашли себе новое развлечение: целыми днями, как назойливые злые мухи они кружили вокруг святотатца, плевали в него, бросались камнями и мусором, взбивали пыль ногами перед его лицом, обзывали разными обидными словами. Один камень угодил Соллию в губы и разбил ему лицо в кровь.
Когда Арих вечером заглянул проведать пленника (он и сам не понимал, отчего так печется об этом глупом чужаке), он увидел, что Соллий спит.
Рядом со спящим, на зеленой траве, темнели пятна крови.
Красное на зеленом. Меч и насилие, целебные травы и врачевание.
Соллий не стал больше проповедовать словами. Он ответил на все вопросы Ариха, оставив ему этот безмолвный знак своей непоколебимой веры.
Глава девятаяБЕЛЫЙ ТИГР РЫЧИТ, СИНИЙ ДРАКОН ПОЕТ
На том самом месте, где перед Алахой и Салихом только что стоял маленький мальчик, теперь лежал огромный белый тигр и яростно хлестал себя по бокам длинным, похожим на кнут, хвостом.
Салих невольно попятился, закрывая собой Алаху. Рука его нащупала на поясе нож. В схватке с чудовищным зверем человеку, конечно, не выстоять: тигрзверюга тяжелая, но быстрая и разворотливая. Хватит лапой один развон какие лапы у него, тяжелые да когтистые! и готово дело, полживота разворочено Но покуда тигр управляется с одним человеком, второй может успетьзанятого борьбой зверя поразить ножом под левую лопатку.
Впоследствии, вспоминая этот миг, Салих не раз еще подивится сам себе! Ведь никого он после того давнего отцова предательства не любил, ни о ком никогда не заботился. А Алаху закрыл собоюдаже не успев понять до конца, что же делает.
Так мать, не раздумывая, ПРЕЖДЕ всякой осознанной мысли, подставляет себя под удар, грозящий ее дитяте. Не сказки этопро материнскую любовь, слепую, нерассуждающую, жертвенную. И про иную любовьтоже.
Но жертвовать собой и не понадобилось. Тигр уселся на задние лапы, вызывающе зевнул, с наслаждением продемонстрировав все свои длинные, великолепные зубы, затем явственно ухмыльнулся и подошел поближе. Салих изумленно понял, что зверь подставляет им спину.
Алаха мрачно смотрела на это чудесное превращение. Потом неожиданно улыбнулась. При этом присохшая к щекам кровавая корка треснула, и по лицу девочки снова потекла кровь, однако вскоре кровотечение остановилось. Молодость брала свое: на Алахе заживало быстро. Может быть, даже и шрамов не останется, подумал Салих. Впрочем, ему было все равно. Он любил бы эту девушку и со шрамами, и с ожогами. И даже с отрезанным носом, если такоене приведи, конечно, Боги! когда-нибудь случится.
Алаха уселась на спину тигра-оборотня первая. Поерзала, устраиваясь поудобнее. Легла животом на зверя, потрепала его за уши. Он махнул в воздухе длинным шершавым языкомлизать не решился: язык у тигра такой шершавый, что вмиг сдерет с лица кожу, вздумай зверь понежничать подобным образом!