Первичность идеи, первичность замысла, означала, что в существовании всеговообще всего, не только личностей, есть смысл. Еще это означало, что существует некая высшая справедливость. Опять же, распространяющаяся не только на личности. Из-за того, что личности могли видеть лишь малую толику этой справедливости и еще меньшуюсмысла, замысел оставался непостижимым. Для его постижения нужно было сравняться с Творцом, если не в способностях, то хотя бы в умении видеть перспективы. Чем не цель существования, когда его больше не ограничивает смерть? Соблюдай правила техники безопасности, учись, развивайся, и когда-нибудь ты создашь голема с душой.
А он, мерзавец, сожрет запретный плод и уйдет из отчего сада, хлопнув дверью. Или захочет себе невесту и пустится во все тяжкие, а потом прикончит создателя. Или поднимет восстание машин.
Неблагодарное занятие быть Творцом. Но, наверное, увидеть, как потомки твоего одушевленного голема сами создают големов с душойцель еще более достойная, чем научиться вкладывать душу в творение.
Ладно, Майкл пока и языком-то правильно щелкать не научился. И, вообще, перед ним стояли другие задачи. По просьбе Ларкина он разрабатывал правильное навязчивое сновидение для одной прорицательницы по имени Эшива, близкой подруги Занозы. Эшива вещие сны распознавала влет, верила им безоговорочно и не раз втягивала Занозу в поиск ценных, красивых, а порой и легендарных предметов, местонахождение которых подсказывали ей сновидения.
На словах выглядело интереснее, чем на деле, потому что большую часть заинтересовавших Эшиву артефактов или драгоценностей Заноза мог просто купить. И покупал. Но случались у них и приключения, и неприятности. В поиске сокровищ, у которых есть хозяева, приключения и неприятности обычноодно и то же.
Майкл уже знал, что Заноза без труда находил себе приключения и сам, причем, куда более серьезные, чем, когда помогал Эшиве раздобыть очередную желанную вещицу. Заноза на сокровища не разменивался, он существующий порядок вещей пытался изменить. Но в этих случаях он никогда не действовал один. С ним всегда был мистер Намик-Карасар, а порой присоединялся еще и ками по прозвищу Ясаки, тоже подпавший когда-то под чары Занозы. С Ясаки ничего сделать было нельзя: камисила за скобками. Но он, в свою очередь, тоже был не всесилен, и все, что умелэто стрелять. Мистер Намик-Карасар, наоборот, хоть и был обычным вампиром, уязвимым и для пуль, и для стали, и для огня, владел чарами, то есть, умел делать неизвестно что с неизвестными последствиями. Допускать их участие в деле было никак нельзя, они бы все испортили. Ясаки, возможно, удалось бы временно нейтрализовать, но с мистером Намик-Карасаром вряд ли получилось бы что-то сделать.
Это не говоря о том, что Ларкин вообще не собирался причинять ему какое-либо зло, Ларкин ему добро причинить намеревалсяизбавить от Занозы и вернуть свободу воли.
Эшива была защитой от мистера Намик-Карасара. И защитой мистера Намик-Карасара. В общем, Эшива была гарантией того, что мистер Намик-Карасар не вытащит Занозу из неприятностей. Потому что тот поклялся никогда не участвовать в делах, затеянных по ее инициативе. Он бы ее давно убил, если б не Заноза. Тот выторговал для Эшивы жизнь взамен на ее обещание никогда не появляться в Алаатире.
Сложные отношения Все сплелось в один клубоки ревность, и шовинизм, и непреодолимые культурные различия. Ясаки, кстати, тоже в Алаатир не заглядывал. Его мистер Намик-Карасар убить не обещалвслух не обещално прикончил бы при первой возможности. Это без всяких обещаний всем было понятно.
Ревность, шовинизм, непреодолимые культурные различия. Если смотреть только с этой стороны, от Занозы и правда было много зла. Прорицательница, чародей и злой дух не в силах поделить его, враждовали друг с другом, в то время, как Заноза всех троих дергал за ниточки и использовал в своих интересах.
Хитроумный злокозненный бритт.
Майкл о некоторых операциях «Турецкой крепости» узнал раньше, чем познакомился с ее владельцем, и мистера Намик-Карасара воображал поначалу эталонным представителем Кавказасуровым, безжалостно-справедливым, чуждым современному конформистскому обществу. При личном знакомстве оказалось, что свирепый кавказецджентльмен до мозга костей, сдержанный, элегантный, аристократичный, и в воображении Майкла он из Автандила в бурке, с саблей и автоматом Калашникова у седла, мгновенно преобразился в Джеймса Бонда. Борьба с терроризмом, освобождение заложников, охота за головамивсе эти занятия равно подходили и героям грузинского эпоса, и герою эпоса британского. Но легкость, с какой Майкл принял факты о том, что Заноза тоже тоже что? Умеет убивать? Нет, не совсем так. Майкла удивила легкость, с которой он поверил в непобедимый тандем турецкого офицера и английского лорда. Хотя, встречаясь с Занозой, переписываясь с ним, даже подумать не мог, что тот лично участвует в рейдах «Крепости», и уж тем более не мог вообразить их с мистером Намик-Карасаром боевых выходов только вдвоем, без поддержки других бойцов. Знал, что Заноза всегда вооружен, но никогда не задумывалсяпочему?
Лорд Уильяммолодой аристократ, воспринимающий весь мир, как собственный парк. Он любит свою собаку; угощает орехами бурундуков; ходит на яхте вдоль побережья; осенью охотится на оленей. А в качестве хобби работает аналитиком и профайлером в «Турецкой крепости».
Майкл узнал, что этот богатый бездельник и мистер Намик-Карасар стоят друг друга, и сразу понял, что это правда. Узнал, что Занозабезжалостный, чуждый всего человеческого убийца, и сразу понял, что это ложь. Узнал, насколько опасное существо должен уничтожить, и сразу понял, что никогда этого не сделает. Не только потому, что Заноза был убийцей ровно настолько же, насколько им был мистер Намик-Карасар, но и потому, что очень легко оказалось представить их вместе в бою, но совершенно невозможно вообразить друг без друга. В любых обстоятельствах.
Нет, не сантименты. Интуиция. Заноза не уставал повторять, что Майкл своей интуиции обязан верить больше, чем фактам. И Майкл верил. Занозетоже. Его убийство лишило был Ларкина последних шансов спастись от мистера Намик-Карасара. А шансов, по правде говоря, и сейчас уже почти не было.
Ларкин утверждал, что мистер Намик-Карасар простит Майклу убийство Занозы еще до того, как спадут наложенные тем чары. Ларкин утверждал также, что чары спадут сразу, как только Занозы не станет. Он не замечал, что два утверждения противоречили друг другу, но не лгал, он просто не знал, как долго длится действие чар после уничтожения чародея. Никто этого не знал. Данных не было.
Майкл знал мистера Намик-Карасара лучше, чем Ларкин, знал, что тот, действительно, дорожит семейными связями. И прекрасно понимал разницу между кровным родством и дружбой. Не важно, лежали в ее основе чары или нет. Убийство Занозы мистер Намик-Карасар не простит никому. Это Майкл даже попытался объяснить Ларкину. Собственные планы держал при себе, сомнения тоже, но о том, что тактика ратуна строится на заведомо неверном предположении сказал сразу, как только начал понимать, что к чему.
А Ларкин ответил, что он пока очень мало знает о дайнах власти. Не знает практически ничего. И попросил впредь вступать с ним в дискуссии только по тем вопросам, в которых Майкл действительно разбирался. Ларкин считал, что Майкл во многом разбирается лучше него, так что это было не обидно, скорее даже польстило. Да и вообще, кем надо быть, чтобы обижаться на ратуна?
Тем дело и кончилось.
* * *
Создать правильный сон для Эшивы ему помогали Мауро и Мэйсон. Мэйсон составлял фонетически-безупречные словосочетания, в которые нужно было вложить максимум данных, и которые при этом не воспринимались бы на сознательном уровне. Живой Майкл назвал бы эту технику нейролингвистическим программированием на базе 25-го кадра. Мертвый Майкл не знал, какое найти название. В том, что Мэйсон применяет НЛП, он не сомневался, но в качестве видеоряда они собирались использовать сновидения.
Ларкин собирался. Он умел насылать сны, а Майклу еще только предстояло этому научиться. Когда-нибудь.
Мауро предоставлял ему сведения об Эшиве. Что-то Майкл мог найтии находилсамостоятельно, но что-то он просто не знал, как искать. Не знал, что искать. Не знал даже, что такое возможно.
В прошлый раз она помогла князю Иттени найти выход наружу,обмолвился как-то Мауро,и скрыла под иллюзией оружие.
Скорострельный гранатомет она скрыла, а не просто оружие,поправил Мэйсон,Райя до сих пор в бешенстве. А одного ее голема Иттени голыми руками разломал. Она тогда даже подумывала перейти на металл вместо глины, но у нас сталь плавить негде.
В прошлый раз? Был какой-то прошлый раз, а я об этом ничего не знаю?обалдел Майкл.Парни, вам Ларкин не говорил, что мне нужна вся информация про Эшиву?
А Ларкин тебе не говорил, что она сюда приходила?в свою очередь, удивился Мауро.Лет десять назад. Райя точно знает, когда, но у нее лучше не спрашивать.
Этими воспоминаниями они делились без особой охоты. Если бы Майкл не сослался на Ларкина, если бы для дела не нужно было, чтобы он знал об Эшиве как можно больше, он бы из них вообще ничего не вытянул. Никому не понравится вспоминать о неудачах ратуна, а с князем Иттени Ларкин потерпел неудачу.
Подробности знала только Райя, ее големы участвовали в деле, и именно поэтому к ней с вопросами соваться не стоило, но в общих чертах и Мауро, и Мэйсон могли рассказать, что произошло, зачем Эшива и князь Литос Иттени, тийрмастер Калабрии, приходили в убежище Ларкина и почему они уничтожили пятерых големоввсех, кем располагала Райя на тот момент.
Ларкину позарез нужен был рецепт диазии, зелья, освобождающего най от власти ратуна.
Майкл искал способ освободиться с тех самых пор, как осознал свою зависимость от Ларкина, до сих пор не нашел ничего, кроме возможности сменить одну зависимость на другую, если долгое время пить кровь одного и того же вампира. Ему попадались ничем не подтвержденные упоминания о том, что кровную связь разрывает какая-то магия, опасное колдовство и вот вдруг Мауро обрушил ему на голову факт, достоверный фактот связи есть лекарство. Лекарство. Не колдовской ритуал, не замещающая зависимость, а препарат на основе серебра, который вампир должен принять вместе с кровью смертного. Князь Иттени, ученый, исследователь, тоже, в общем, бездельник при деньгах, создал диазию в начале позапрошлого века. Назвал «гемокатарсис», и афишировать не стал. Иттени было тогда почти триста летв таком возрасте вампиры уже знают, что широкая публика редко бывает публикой благодарной, и предпочитают не распространяться о по-настоящему серьезных проектах.
Однако, поскольку диазия была создана для освобождения най от власти ратунов, скрывать ее существование тоже не имело смысла. Поэтому Иттени распространил рецепт среди других таких же, как он. Среди правителей. Не тийрмастеров (хотя все они были тийрмастерами), а правителей по крови. Тех, чья власть над землями была скреплена договором с духами еще при жизни прошлых поколений.
Среди живых таких почти не осталось, кроме, разве что, очень титулованных аристократов да королевских семей. А среди вампиров Майкл с ходу нашел девятнадцать. Это были те, кто проявлял хоть какой-то интерес к общественной жизни. Сколько же их существовало скрыто, не выходя из древних убежищ, старинных замков, заросших лесом поместий, глубоких пещер под древними холмами, или сохраняло инкогнито, как Заноза, без углубленного поиска было не выяснить.
Иттени, впрочем, вряд ли их искал. Восемнадцати единомышленников оказалось вполне достаточно, чтобы перестать быть единственным владельцем зелья, подрывающего устои мертвецкого сообщества, и, в то же время, обеспечить рецепту сохранность от попадания в дурные руки.
Кто действительно хотел освободиться от власти ратуна, тот нашел бы кого-нибудь из хранителей и получил зелье. Майкл бы нашел рано или поздно, если б Мауро сам не рассказал ему о диазии. А кто хотел использовать диазию, как Ларкиндля снятия наркоманской зависимости от крови других вампировникакими силами не убедил бы хранителей отдать ему рецепт. Разовое же использование зелья для Ларкина и ему подобных не имело смысла. Кровь вампиров нужна была им ради заключенных в ней дайнов, ради освоения новых умений, новых возможностей. Залог успеха был в количестве: больше вампировбольше новых дайнов. Но каждая новая жертваэто нова доза наркотика. В таких обстоятельствах, чтобы спастись от зависимости, производство диазии нужно было ставить на поток.
Среди вампиров находились такие, кто просто создавал най одного за другим, высасывал их кровь вместе с дайнами, становился наркоманом, но не беспокоился по этому поводу, потому что в любой момент мог сожрать любого из своих детей. Однако неограниченное потребление наркотиков плохо заканчивается, и для вампиров это так же верно, как для живых. Не всем нравится, когда упыри ведут себя, как Кронос. Даже поведение Кроноса нравилось не всем, а ведь у него было куда меньше недоброжелателей.
Ларкин искал рецепт диазии, чтобы пить кровь вампиров, осваивать новые дайны и не стать при этом наркоманом. Он и помыслить не мог о том, чтобы убивать своих най. Не из-за неизбежного наказания, а потому, что был нет, хорошим человеком он точно не был, но он был отцом большой, любящей семьи. И семья для негодля всех нихзначила больше, чем власть и могущество.
Изобретатель же диазии обитал в Риме, жил, можно сказать, по соседству. Майкл точно не счел бы это знаком судьбы, не счел бы вообще никаким знаком, потому что не верил в эту чушь. А Ларкин счел. Эшива, кстати, тоже сочла бы, судя по составленному психологическому портрету. И Эшивасудя по составленному психологическому портретупоступила бы так же, как Ларкин. Нашла бы способ шантажировать Иттени.
Прекрасная женщина!
Майкл просто не знал, о чем в первую очередь думать, и как не дать понять Мауро и Мэйсону, насколько захватила его именно эта история. Он выяснил, что живет в Риме. Убежище Ларкинаэти просторные, расписанные фресками подземельянаходится в Риме. Искусствовед бы, может, давно это понял, но Майкл не настолько любил живопись, чтобы по фрескам отличить Рим от Парижа или Венеции. Чтобы не думать про Рим, Майкл старательно думал про Эшиву, хоть ни Мэйсон, ни Мауро не умели читать мысли, да и не стали бы этого делать с членом семьи. Майкл думал про Эшиву, а за мыслями спущенной пружиной раскручивались воспоминания о теракте в одной из римских галерей старинного искусства. Странный был теракт. Бессмысленный. В холле галереи, представлявшем собой пустой каменный коридор, взорвали четыре кумулятивные гранаты. Среди ночи, когда там вообще никого не было. В результате, никто и не пострадални люди, ни экспозиция. Адрес галереи Майкл с ходу не вспомнил бы, но это уже не имело значения. Зачем его вспоминатьвсё есть в сети.
Из рассказа Мауро и Мэйсона следовало, что Ларкин умудрился заполучить фамильный перстень Иттени. С этим, похоже, мог справиться любой воришкакнязь не отличался внимательностьювот Ларкин любого и нанял. Перстень не был волшебным, не был даже предположительно волшебным, и представлял собой ценность исключительно историческую, правда, историческую ценность представлял исключительнуюон был сделан еще во времена Латинского союза. Ничего интересного для вампиров, но не для князя, ведущего свой род чуть ли не от Энея, и питающего сильную привязанность к семейным реликвиям.
Ларкин выразил готовность обменять перстень на рецепт диазии. Иттени согласился. На встречу он пришел вдвоем с Эшивой, но это отвечало условиям сделки: надо совсем не ценить свою жизнь, чтоб соваться в логово шантажиста без прикрытия. К тому же, шантажист, в свою очередь, прибегнул к помощи посредниковвыставил вместо себя голема из самой твердой глины. Князь выдержал проверку на честностьЛаркин использовал свою способность читать в душах и лично убедился в том, что Иттени передал голему подлинный рецепт. И все закончилось бы хорошо (на тот момент хорошо, а вообще-то, плохо, потому что рецепт оказался неправильным), если б в планы Ларкина не входило напиться крови князя и его спутницы. Ну, а, что, два вампира, которым под триста лет, плохо что ли? Заодно и диазию бы испытал.
Райя натравила на гостей голема. А Иттени голыми руками превратил его в каменные обломки. Галерея к тому времени уже изменилась изнутридвери и окна поменялись местами, коридоры замкнулись в кольца, исчезли лестницы. Однако Эшиве мороки оказались нипочем, она вывела князя в холл, а там в дело пошел гранатомет, который та же Эшива прикрыла мороками куда более эффективными, чем всё, на что был способен Ларкин. Четырех кумулятивных гранат четырем големам хватило по самые уши. Снаряды у Иттени на этом не закончились, а вот големов у Райи не осталось. И князь с Эшивой ушли.