Навья застыла в дверях. Мертвящая горечь разливалась в груди, сердце подёргивалось налётом инея, а все слова разбивались вдребезги, не достигая языка. Их с Берёзкой взгляды встретились... Та поняла, что навья всё слышала, закрыла лицо руками и затряслась в рыданиях и кашле.
Зорица догнала Гледлид уже на крыльце. Её мягкие руки легли на плечи навьи, своей тёплой белогорской силой заставляя её медлить.
Ну куда ты?.. Неужто ты не видишь, что её душа в клочья рвётся?
Ониеё семья,сказала навья глухо, поворачиваясь к ней.А яникто. Мне дорог её покой. И я не хочу, чтобы она приносила жертвы, с неё и так хватило в жизни потерь.
Ты глупая совсем, да?Зорица возмущённо засверкала ясными незабудковыми глазами и толкнула Гледлид в плечо.Иди к ней сейчас же! Обними и не отпускай... Это самое правильное, что ты сейчас можешь сделать!
Гледлид спустилась ещё на два шага по ступенькам крыльца, но родной голос в её голове позвал: «Лисёнок...»совсем как в ту осеннюю ночь. Мучительно зажмурившись, она постояла немного, а потом развернулась и устремилась обратно.
Берёзка сидела в постели, тяжело всхлипывая и кашляя. Губы Гледлид были сомкнуты горечью, и она молча прижала к себе хрупкую, измученную волшебницупросто потому что не могла иначе.
Пушистенький мой,хрипло простонала Берёзка.
Если тебе будет так спокойнеея уйду,сказала Гледлид, и её голос звучал бесприютно, мёртво, неузнаваемо.Ты разрываешься между родными и мной, и я не хочу, чтобы ты теряла из-за меня тех, кем ты дорожишь. Я оставлю тебя в покое, если ты считаешь, что так будет лучше. Одно твоё словои меня здесь не будет. Я не могу смотреть, как ты мучаешься...
Нет...С протяжным стоном Берёзка обвила руками шею навьи, цепляясь за неё, точно утопающийза соломинку.Не уходи... Лисёнок мой...
Скажи мне только одно: ты меня любишь?Гледлид, всматриваясь в её заплаканные глаза, стиснула еёжёстко, требовательно, неистово, слишком больно для её хрупких плеч, но ей было важно это знать.
Радость моя рыжая... Зверь мой родной...Берёзка вжималась в её объятия так, будто мир вокруг рушился, накрывая их обломками.Я не могу... Не могу, не могу без тебя!
Это маленькое дополнение«без тебя»превращало невыносимое «не могу» в самый сладкий бальзам для сердца навьи.
Всё... Успокойся, счастье моё... Лада моя бесценная,хрипло прошептала она, впившись крепким поцелуем в губы Берёзки.Я с тобой. И всегда буду, ты же помнишь... В стужу и в зной, днём и ночью...
Солнышко моё золотое...Пальцы Берёзки бабочками порхали по рыжим волосам навьи, щекотали и нежно мяли ей уши.Лисёночек мой маленький... Пушистик родной...
Этот исступлённый поток ласк будил в груди Гледлид утробное рычание. Каждое нежное слово с губ любимой волшебницы жгуче ударяло её, точно маленький хлыстик, и навья вздрагивала душой и телом в ответном порыве обнять, окутать собой, слиться в единое целое, прильнуть сердцем к сердцу. Рождённый в сумрачном мире зверь впитывал тёплые сгустки света, урчал и жмурился от счастья. Он боялся шевельнуться, чтоб не стряхнуть с себя объятия тонких, лёгких, ослабленных хворью рук.
Скажи мне это,сипло прорычала Гледлид, щекоча носом щёку Берёзки.Скажи, что любишь...
Люблю, ушастик мой рыженький,проворковала та и снова атаковала нежностью острые звериные уши навьи.
Гледлид с урчанием прильнула губами к её горячей от болезненного жара шейке. Она сдерживала мощь своих объятий, чтоб не изломать этот хрупкий цветочек, доверчиво льнувший к её груди.
Огнеслава вернулась уже почти к полуночи: дела задержали. Узнав, что Берёзка захворала, она тут же устремилась к ней. Та уже дремала, сжавшись в пышном сугробе пуховой постели сиротливым комочком, и княжна шёпотом спросила у находившейся рядом Гледлид:
Когда это началось?
Сегодня утром,ответила навья.
Берёзка, услышав голоса сквозь болезненную дрёму, простонала:
Сестрица... Мне уже лучше, не тревожься...
Ах ты, солнышко моё ясное,вздохнула Огнеслава, прильнув губами к её лбу.Прости, голубка моя. Поздно я сегодня дела закончила, беспокоить семью Стояна уж не стала в такой час. Но ты не думай, что я позабыла! Я обещание своё сдержу, поговорю с ними непременно. Пусть они покуда остынут, подумают. Всё равно на горячую-то голову разговоры толку не приносят, утро вечера мудренее... Худо тебе? Я помогу, милая. Сейчас полегчает.
Княжна накрыла большими ладонями худенькие плечи Берёзки, и её пальцы окутал золотистый светточь-в-точь такой, как в той пещере, где Гледлид окуналась в горячие воды Тиши. После этого Берёзка заснула крепко и сладко, ни разу не кашлянув до самого утра.
Хворь её быстро пошла на убыль, и уже наутро она чувствовала себя хорошо, лишь в глазах по-прежнему таилась грусть и тревога. Ещё спустя два дня, расправившись с неотложными делами, Огнеслава побывала в доме у ложкаря и вернулась с вестями.
Берёзонька, я поговорила со Стояном и Милевой. Они высылают тебе своё благословение, но на свадьбу просят их не ждать.
Глаза Берёзки снова намокли, но она сдержалась при маленькой Светолике, вертевшейся у неё на коленях, и заставила себя улыбнутьсятак солнце озаряет сверкающую каплями росы траву.
Будь что будет,проговорила она.Пышного веселья я не хочу устраивать: я уж не юная невеста, которой всё в новинку. Обвенчаемся с Гледлид в святилище Лаладыа больше ничего и не нужно.
Не забывай, что для твоей избранницы эта свадьбапервая в жизни,заметила Огнеслава с улыбкой.Может быть, ты не хочешь праздника, а она хочет?
Солёные капельки набрякли на ресницах Берёзки. Она вскинула виноватый, растерянный и грустный взгляд на Гледлид.
Прости... Я не спросила, чего хочется тебе.
Её улыбка туманилась осенней усталостью, сквозь которую пробивалась приглушённым лучиком израненная, выстраданная нежность.
Я просто хочу наконец быть с тобой.Навья присела рядом и бережно обхватила её за плечи рукой, а чудо в груди нахохлилось пушистым шариком.
Свадьба вашавам и решать, какой она будет,подытожила Огнеслава.Но помолвку отметить нужно, таков уж обычай.
Они выбрали для помолвки безмятежный, нежаркий день во второй половине лета, после поминовения предков в Тихой Роще. До этого Берёзка ещё пару раз побывала у Стояна с Милевойуже без Гледлид.
Ну, что?спросила навья.Всё ещё дуются матушка с батюшкой?
Да вроде уладилось, не сердятся они и видеть меня не отказываются,вздохнула Берёзка.Но на свадьбу идти не хотят всё равно. Ты уж прости, что я всё по-скромному хочу устроить, не лежит моя душа к шумному празднику да пиру с гостями, лишний он будет... Может, ты повеселиться хотела, погулять?
Да ничего мне не надо, ягодка моя,усмехнулась Гледлид, чмокая её в нос.Главноенас объявят супругами и ты наконец переберёшься ко мне. Дом и сад уж заждались свою прекрасную хозяйку.И добавила чувственно-бархатным полушёпотом, приблизив губы к уху Берёзки:А моя холостяцкая одинокая постельмою сладкую ладу.
Берёзка зарделась, прикрыла пальцами улыбку и махнула рукой, очаровательная в своём смущении, и Гледлид просто не могла не стиснуть её в объятиях и не расцеловать эти порозовевшие щёчки-яблочки.
День был полон мягкого, ровного тепла, а в тени даже тянуло приятной, освежающей прохладой. Перезванивались в лесу птичьи голоса, расстилался под ногами цветочный ковёр, а деревья молчали ласково и внимательно, позолочённые светлым, солнечным торжеством. По озарённой лучами тропинке к пещере Берёзка шла в белой опоясанной сорочке и красно-золотом платке: белый полагался бы, когда б у невесты это была первая свадьба и прощание с девичеством. Белогорский нарядный кафтан сидел на Гледлид превосходно, равно как и тугие сапоги с кисточкамини дать ни взять женщина-кошка, если б не пронзительно-прохладные, волчьи глаза. Стянутые пучком волосы были сверху донизу перевиты жемчужной нитью; вискам и затылку она позволяла немного обрастать только зимой, а с весны по осень поддерживала их гладкость.
Любуша уже поджидала их в пещере. Велев им умыться водой из источника, она звонко и торжественно проговорила:
Мать наша Лалада, благословляешь ли ты сих наречённых светом своим?
Стоя на коленях на твёрдом каменном полу пещеры, Гледлид с внутренним трепетом ждала... Какой знак должен был возвестить о том, что брак их возможен? А если всё-таки ничего не выйдет? Рука Берёзки ободряюще сжимала её пальцы.
Всё хорошо... Ты здесь дома, лисёнок.
Золотой свет начал сгущаться в облачко, которое спустилось из-под потолка и зависло перед их лицами. Снова Гледлид ощутила пьянящий жар благодати в груди, от которого хотелось и плакать, и мчаться куда-то, и смеяться... Синим колокольчиком прозвенел голос Любуши:
Свет Лалады снизошёл на вас! Быть вашему союзу благословлённым! Ступайте и радостно ждите дня вашей свадьбы.
Отблеск золотого света сиял в глазах Берёзки, милой и скромной, и сердце Гледлид сжималось от звенящей нежности, стучало и пело: «Любимая... Любимая!» Схватив возлюбленную в объятия, навья закружила её на руках, а та рассыпалась тёплыми искорками смеха. Так они и вышли из пещеры навстречу Огнеславе с Зорицей и трём девочкам-кошкам, которые провожали их к святилищу в этот важный и радостный день. Княжна с супругой переглянулись и улыбнулись друг другу, а к Берёзке прильнули с обеих сторон Ратибора и Светолика. Малышка протягивала своей матушке венок из лесных цветов. Глаза невесты засверкали хрустальными капельками, но на сей разот счастья.
На праздничном обеде были только самые близкие. А вечером Гледлид умыкнула Берёзку к себев своё «холостяцкое логово», которому вскоре предстояло стать семейным домом. Сад зашелестел, встречая их в тёплых лучах заката. Берёзка юркнула в заросли вишни, и ягодки повисли серёжками у её лица.
Какая ты нетерпеливая,засмеялась она, и листва вторила ей шаловливым шёпотом.
Это я-то?!вскричала навья, охотясь за нею в вишняке.Ты смеёшься? Я три года ждала этого дня! И теперь ты никуда не спрячешься, ягодка моя, не отвертишься... М-м, съем тебя!Это Гледлид проурчала уже в шею Берёзки, развязав платок и прильнув губами к тёплой коже.
Платок остался висеть на вишнёвой ветке, мерцая золотым шитьём, а навья расплетала косы Берёзки, сидевшей на постели. До долгожданного слияния оставалось совсем немногогулкие, как сердцебиение, наполненные жарким волнением мгновения, и она наслаждалась каждым из них. Волосы окутали Берёзку плащом, и Гледлид пропускала их между пальцами, а губами щекотала скулы и брови любимой.
Даже после родов фигура Берёзки не приобрела сдобную пышностьГледлид покрывала поцелуями торчащие ключицы с ямками и худенькие плечи с явно проступающими очертаниями суставов.
Так, чтоб к свадьбе отъелась!велела она.
Я что тебепоросёнок, чтоб меня откармливать?выгнула бровь Берёзка, а глаза так и горели озорным огнём.Ты меня после свадьбы слопать собралась?
Дерзишь, милая,рыкнула Гледлид, пресекая дальнейшие разговоры поцелуем.
Она набросилась на Берёзку с жадностью голодного зверя. Она и впрямь изголодалась и теперь хмелела от вседозволенности и свободы, а её любимая волшебница жалобно пищала от чересчур пылкого напора.
Осторожнее, лисёнок, куда ты так спешишь?..
Гледлид повиновалась. Ей хотелось увидеть в глазах Берёзки блаженство, и если для этого требовалось утонуть в тягучих, медленных и основательных ласках на добрую половину ночиона была готова. В её распоряжении имелись только губы и пальцы, а вот у Берёзки нашлись помощникиживые ползучие узоры волшбы, которые опутывали Гледлид и сладко щекоталисловно сотни маленьких, но горячих поцелуев танцевали по телу.
М-м... Ягодка, ты волшебница во всём,мурлыкнула навья.
Она ловила эти завитки пальцами, и они пели, точно струны, а Берёзка откликалась чувственными вздохами. Из её груди вырвался золотой сгусток света и по мановению руки начал вытягиваться, удлиняться. Поняв, к какой форме он стремится, Гледлид не сдержала урчащего смешка.
Кажется, я догадываюсь, к чему ты клонишь, черешенка моя...
Это было ей знакомо: точно так же у себя на родине они использовали хмарь. И ощущения этот сияющий жгут передавал не хуже: на собственное наслаждение навьи накладывался отклик Берёзки, и слияние становилось вдвое слаще и жарче. Эта перемычка соединяла не только тела, но и сплавляла воедино души и сердцав бесконечной, исступлённой ненасытности друг другом. Из глаз Берёзки катились слёзы, и навья вздрогнула.
Лада!Она оценила и краткость, и нежность этого словав самый раз для таких мгновений.Ну что ты...
Но сквозь пелену слёз Берёзка улыбалась. Она обвила шею Гледлид тесным кольцом рук, и в сияющую точку чистого блаженства они влетели одновременно и в поцелуе.
Моя... Ты моя,как в полусне бормотала Гледлид, блуждая губами по вздымавшейся груди Берёзки, которая отдыхала в её объятиях.Люблю тебя... Радость моя... Весна моя...
Лисёнок мой,светлым звоном берёзовых серёжек коснулся её сердца ответ.
Лисёнка хочешь?приподнялась Гледлид, вскидывая бровь и один уголок губ.Ну держи...
Кувыроки постель прогнулась под тяжестью рыжего зверя. Руки Берёзки зарылись в его мех, вороша и почёсывая, а он ткнулся носом ей в колени, прося впустить его. Берёзка ахнула от влажной ласки сильного широкого языка и, нащупав мохнатую морду, запустила пальцы за уши.
Пушистик мой тёплый... Комочек родной... Мордочка ушастенькая,шептала она.
Она была неустанна в изобретении прозвищ, одно уменьшительнее другогоэто ему-то, огромному зверюге, который еле помещался вместе с нею в постели! Гледлид не умела смеяться в животном обликетолько фыркала, запуская язык во все нежные местечки. Она добилась того, чего хотелаблаженства в любимых глазах.
Она свернулась в пушистое ложе-кольцо, и Берёзка раскинулась на нём, тоненькая и лёгкая, восхитительно нагая, с разметавшимися прядями волос. Звёзды в темнеющем небе смотрелись в чистое зеркало реки, вишнёвые ветви в саду клонились к земле, а ягодки так и просили сорвать их. Завтра, всё будет завтра. Берёзка проснётся, наберёт полную корзинку и отнесёт своим дочкам. С мыслями об этом светлом, радостном завтрашнем дне Гледлид и уснула, наслаждаясь ощущением почти невесомого тела любимой на себе.
Осенью вышла из печати её книга, «Сказки на ночь»те самые, которые она придумывала и рассказывала девочкам-кошкам. Берёзка подарила по экземпляру дочкам Стояна и МилевыВлунке с Доброхвой: у них с супругами уже были на подходе первые детки. Продолжая работать над «Сказаниями земли Белогорской, Воронецкой и Светлореченской», а также над словарём пословиц, на досуге Гледлид переводила свои старые стихи, написанные ещё в Нави. Когда они создавались, навье ещё даже не снилась её любимая кудесница, но теперь ей казалось, что эти строчки будто для Берёзки и были написаны. А если её милый облик недостаточно в них проступал, Гледлид прописывала его явственнее при переводе.
В ту же осеннюю пору тихим хороводом листопада прошелестела их свадьбаскромная и почти неприметная, но им и не нужны были пышные торжества. Супругами их объявили девы Лалады из общины Дом-дерева при Тихой Роще. Гуляя между чудо-соснами, Берёзка с Гледлид делились своим счастьем с этим царством покоя и вечного земляничного лета. Для Берёзки это счастье стало полным, когда у Восточного Ключа к ним подошли Стоян с Милевой, Боско и Драгашем.
Главное для наствоё счастье, доченька,сказала матушка Милева.Мы тут с отцом тебе кое-какие подарки принесли...
Она вручила Берёзке целое приданое: вышитые полотенца, наволочки, платочки, сорочкивсего по дюжине. А ещё Стоян сделал для неё новую прялку и набор великолепной расписной посуды, которая так и сияла жаром осеннего золота и рдела брызгами рябиновых гроздей.
Благодарю, матушка, благодарю, батюшка,растроганно всхлипнула Берёзка, обнимая родных по очереди.Я рада, что вы всё-таки пришли.
Видение Гледлид сбылось: земля вздохнула весенним ветром, оделась дымкой листвы и вспенилась кружевом цветения, и Берёзка вышла на крыльцо с начатой волшебной вышивкой. Подложив на ступеньку подушечку, она присела и принялась проворно класть стежок за стежком, время от времени вскидывая улыбающийся взгляд на играющих под деревьями детей. Подросшая Ратибора таскала младшую Светолику на закорках, катая её по усыпанным лепестками дорожкам.