Зачем тогда придумали акты о защите культурных прав? спросил репортер.
Затем, что некоторые государства недовольны той культурой, которую общество создает и потребляет естественным путем. Ты посмотри, что защищается под видом культуры! Не Гомер, не Шекспир, и даже не Микки Маус.
А действительно, что защищается?
Вот это правильный вопрос, бро, одобрила Джелла, защищается то, что обществу на фиг не нужно, зато нужно типам, которые говорят «за всех». Мы эту проблему решили жестко, а западные политики спасовали перед кучкой аферистов и психически увечным отребьем. Струсили и пытаются выкрутиться через толерантность. Мол, давайте будем делать вид, что не замечаем их психических увечий. Во избежание конфликтов, будем во всем потакать этим уродам. Будем избегать того, что может их обидеть. Неизбежный результат: нормальным людям приходится вести себя так, будто они тоже изувечены. Толерантное общество строится под уродов. Норма объявляется увечьем, а уродствосоциальной нормой. Знаешь, бро, в чем причина скандала вокруг «детей троглодитов»?
Не уверен. Скажи лучше сама.
Ладно, скажу. Там, Джелла махнула рукой на закат, уроды привыкли, что в гуманном постиндустриальном обществе все под них строятся. Ни один сраный фундаменталист не стал бы так выпендриваться во Вьетнаме. Там марксистская индустриальная технократия, там за это она прицелилась указательным пальцем в лоб собеседнику, пиф-паф и все. А у нас они рассчитывали всех построить под себя. Размечтались
А при чем тут Комитет-48? спросил он.
При том. Они напечатали отчет: в Хартии 16 противоречий с актами ООН о семейных и культурных правах, и предложили Генеральной Ассамблее проект экономических санкций против Меганезии до ликвидации этих противоречий. Не будь проектаих не привлекли бы к суду, у нас свобода слова. А тутпубличный призыв к уничтожению Хартии.
И что, этот проект может пройти?
Джелла задумчиво подвигала чашечку по столу.
Черт его знает, я тут не спец. Но, по-моему, у них пороху не хватит.
Понятно. А на несколько вопросов о себе можешь ответить?
Легко. Что интересует?
В общих чертахсемья, хобби, религия.
Смотря что называть семьей. Как минимум, это я и мой трехлетний сын. Но, поскольку я девушка мобильная, он много времени проводит у мамы и ее третьего мужа, либо у папы и его второй жены, либо у моего экс-бойфренда, его технического папы. Правда, Энди (это парень, с которым я в основном живу), предпочитает, чтобы мы сами больше занимались сыном. Он в чем-то прав, ведь если мы заведем еще ребенка (а почему бы нет?), то опыт
Стоп, стоп, Секар беспомощно поднял руки, я запутался.
Ничего удивительного, я сама иногда путаюсь.
Гм Можно я напишу так: живет в большой семье, воспитывает сына?
Нормально, согласилась она, что там еще? Хоббидайвинг. Религиякатолицизм.
Католицизм? удивился репортер, ты верующая католичка?
А что такого? В конце концов, почему бы там, Джелла ткнула пальцем вверх, не быть кому-нибудь, кто сотворил эту прикольную вселенную.
Да нет, просто ты Скажем, так, не очень похожа
Фигня. Католическая церковь учит, что ему, она снова ткнула пальцем вверх, это все равно. У него с чувством юмора все в порядке.
Католическая церковь так учит? переспросил он. Никогда бы не подумал. Ах да, вы же отделились от Ватикана.
Точнее, мы их выгнали отсюда на фиг. Наш консультант, доктор теологии из Оксфорда, научно доказал, что римские папысамозванцы, и написал хороший понятный катехизис на 5000 знаков. Его удобно читать на мобильнике или элноте, Джелла постучала ногтем по электронному блокноту, им пользуются не только здесь, но и в Южной Америке, Индии и Австралии. На сайте нашего епископства можно скачать текст и аудиофайл.
Непременно почитаю, сказал репортер, или послушаю.
8. Эрнандо Торрес, координатор правительства
В редакции «Pacific social news» был привычный аврал, сопровождающий доводку утреннего номера. Шеф отдела политических новостей, пробурчав что-то вроде «тебя за смертью посылать», выхватил у Секара из рук флеш-карту и папку с бумажными копиями, после чего нырнул в лифт и унесся на этаж, где шла верстка.
Ни тебе «привет», ни тебе «как дела», буркнул Секар в пространство.
Часы показывали четверть пятого. Значит, Хелена уже давно спит без задних ног, и торопиться домой не имеет смысла. Придя к этому умозаключению, он решил зайти на часок в кафе, узнать свежие новости и поболтать с коллегами. Собственно, так делала почти вся горячая смена, так что в кафе уже болталось полдюжины человек. Услышав громкие хлопки, топанье и свист, Секар подумал было, что народ смотрит футбол. Оказалосьничего подобного. В телевизоре наблюдался круглый стол под эмблемой ABC-online, и дело там, судя по жестикуляции участников, шло к точке кипения.
В кафе эмоции тоже били через край, и в центре бузы находилась Инаори Атаироа из отдела программного обеспечения. Одета она была по обыкновению в линялые джинсовые шорты и ослепительно-белую рубашку с короткими рукавами. Рубашка была расстегнута и завязана узлом примерно в районе пупа, так что можно было описать фигуру девушки практически полностью. Но только весь фокус был не в фигуре, а в той неуловимой пластике, которой отличаются утафоа (а что Инаори относилась именно к этой расе, было видно за километр). Как правило, вокруг нее увивались пять-шесть мужчин, но сейчас, под утро, их оставалось всего двое.
Один: вечно улыбающийся Эрнст Оквуд, инженер-электрик, умудрявшийся носить рабочий комбинезон так, будто это фрачная пара за 5 тысяч фунтов. Он переселился в Меганезию сравнительно недавно, по его собственным словам: «потому, что здесь гораздо веселее, чем в Глазго». Видимо, это и впрямь было так, поскольку последние два года на родине он провел в зарешеченном помещении из-за того, что поработал с сигнализацией одного банковского офиса тем способом, который по законам Соединенного Королевства называется «соучастие в краже со взломом». Попался он чисто случайно, так что теперь его квалификация ни у кого сомнений не вызывала.
Другой: рослый, атлетического сложения сикх (не путать с индусом, иначе он обидится) с обманчиво-мечтательным выражением лица. Звали его Лал Синг, и в прошлой жизни он был лейтенантом корпуса быстрого реагирования флота Меганезии. 2 года назад, во время операции в эмирате Эль-Шана, осколок мины, попавший в колено, поставил жирный крест на его армейской карьере. Он мог бы жить на страховую пенсию, но это ему было скучно. Он попробовал работать в полиции. Ему и там было скучно, и возможно, из-за этого написанные им протоколы оказывались похожи на литературные миниатюры. Вскоре, с подачи коллег, он попытал счастья в журналистском конкурсе и попал на должность военного обозревателя «Pacific social news».
В данный момент эти трое создавали столько шума, что заглушали динамики, и понять смысл происходящего на экране было решительно невозможно.
Парочка за столиком в центре кафе, наоборот, внешнюю политику игнорировала из принципа. Они играли в стоклеточные шашки, считая это занятие гораздо более осмысленным, чем любой теледиспут. Во всем, кроме этого общего мнения, парочка являла собой предельный контраст. Викскьеф Энгварстром, репортер криминальной хроники, был типичный норвежец, светловолосый, сероглазый, метра под два ростом. Джой Ше из отдела новостей науки, наоборот, была миниатюрная и с совершенно неопределенным этническим типом. Ее можно было с равным успехом принять за малайку, китаянку, испанку, латиноамериканку или уроженку Северной Африки. Знание пяти языков и природный талант к самому бесшабашному флирту позволял ей втереться в доверие к кому угодно, а два высших образованияфизика и филологиядавали возможность эффективно распорядиться практически любой полученной информацией.
За столиком в углу сидел Чжан Чжанвот к нему-то Секар и направился, по опыту зная, что у этого китайского дядьки есть замечательное свойство: всегда слышать все, что происходит, и толково излагать суть любого дела. Был он не вполне определенного возраста, где-то между пятьюдесятью и шестьюдесятью. В его биографии вообще все было неопределенное. Он прибыл в Меганезию (точнеееще в британскую Океанию) года за два до Алюминиевой революции, как говорят, по идейным соображениям, принял непосредственное участие в минной войне против колониальной администрации острова Тинтунг, а затем был старшиной наемников при подавлении путча батакских националистов. Впрочем, это все были слухи, а сам он на вопросы о своем прошлом отвечал многозначительными цитатами из Лао Цзы («Тот, кто много говоритчасто терпит неудачу» или «Кто знаетне говорит, кто говоритне знает»). Сейчас он возглавлял отдел экологии, но советоваться к нему ходили со всех этажей и по всем вопросамот курсов акций до средств лечения кошек.
Шумят, констатировал Чжан, улыбнулся и налил коллеге полчашки цветочного чая.
Да уж согласился Секар, а что там?
Китаец пожал плечами.
Такая женщина.
Ясно, что он говорил об Атаироа, которая, как типичная молодая островитянка, могла с пол-оборота завести любое количество мужчин, оказавшихся в радиусе 7 футов от нее.
Я имею в виду: что показывают? уточнил Секар свой вопрос.
Координатор Торрес в Монреале отбивается от стаи псов, лаконично ответил Чжан.
Давно?
27 минут приблизительно.
Ах вот как и сильно ли его покусали?
Не очень. Они глупые. Мешают друг другу.
А зачем тот нервный дедушка в канареечном галстуке трясет авторучкой?
Это какой-то юрист из Сорбонны, проинформировал китаец, думаю, это у него такая манера публичных выступлений. Он доказывает, что существующая в Меганезии система равного социального землевладения возникла нецивилизованным путем.
У него получается?
Чжан улыбнулся и отрицательно покачал головой.
Он споткнулся на вопросе об основаниях прав частной собственности на здешние земли. Стал выводить эти права из объявления трансмалайских островов владением британской короны и их передачи Ост-Индской компании, но забыл, что здесь уже тысячу лет жили утафоа. Торрес разъяснил, что алюминиевая революция восстановила законы утафоа о равном праве всех жителей на земельные угодья и промысловые воды.
Судя по реакции профессора, в Сорбонне этому не учат, заметил Секар.
Эрнандо Торресу было около пятидесяти. Подвижный, смуглый, среднего роста с аккуратным брюшком, координатор был одет весьма неофициально. Свободные серые брюки, яркая пестрая рубашка-гавайка и завязанный на ковбойский манер шейный платок в виде меганезийского флагачерно-бело-желтый трилистник на лазурном поле. По мысли революционных символистов, это обозначало союз трех рас, населяющих атоллы, но меганезийцы, не будучи склонны к пафосу, именовали это просто «наш пропеллер».
Наметанным репортерским глазом Малик Секар тут же определил: Торрес не стремится к победе в диспуте, его вообще не интересуют оппоненты, он «работает на камеру», то есть следит за тем, чтобы произвести впечатление на зрителей, используя оппонентов, как фон для своего выступления.
Тем временем, шумное трио несколько угомонилось, и стало слышно, как Торрес говорит:
«несколько теряюсь. То ли мне отвечать тем, кто обвиняет правительство Меганезии в экономическом анархизме, то ли, наоборот, тем, кто утверждает, что мы замордовали предпринимателей тотальным регулированием и надругались над правом собственности. Может быть, ведущий мне подскажет, с чего начать».
Ведущий поерзал в кресле, улыбнулся в 32 фарфоровых зуба и ответил:
«Знаете, мистер Торрес, такое фарисейство не ново, его придумал еще Геббельс. То есть лавочники свободно торгуют пивом, а вот земля и недра принадлежат германской нации, которая превыше всего, то есть Рейху, потому что Рейх представляет нацию».
«Минуточку, перебил координатор, в Меганезии нет никакого рейха, а то, что вы назвали, у нас принадлежит нации конкретно и без посредников».
«Коммунисты в России тоже так говорили, выкрикнул кто-то с места, мол, у нас все народное, и даже любая кухарка может управлять государством. А на деле народ был нищ и бесправен, все принадлежало единственной разрешенной партии».
«Должен признаться, Торрес развел руками, что в Меганезии ни кухарка, ни кто-либо другой, не может управлять государством, и никакой партии ничего принадлежать не может. И государство, и партии запрещены Великой Хартией. Так что земля, недра и акватория принадлежат гражданам непосредственно. Каждому жителю принадлежит равная доля, которой он может пользоваться сам или передать в пользование другому».
«Пустые слова! крикнул тот же оратор. Как этонепосредственно? Кухарка может продать мне кусок меганезийской акватории?»
«Продать не может, я уже это объяснял. А сдать в аренду на срок до 5 летпожалуйста. Для этого ей достаточно заключить с вами договор и направить копию в фонд экономики и природы. Так, я сдаю свою долю акватории фирме Snailbot и имею хорошие дивиденды. Это некоторый риск потери доходов, но при хорошем раскладе я получаю на 25 % больше, чем в фонде. Если вы предложите еще большея готов заключить договор с вами и».
Конец фразы координатора потонул в гвалте снова расшалившегося трио. Секар подумал, что азарта у ребят не меньше, чем на футболепо крайней мере, если оценивать азарт по уровню производимого шума. Когда они, наконец, угомонились, вопрос Торресу задавал некто, похожий на профессора из викторианской эпохи:
«Развиваю свое собственное частное предприятие, говорил он, как вдруг ко мне приходят социальные наблюдатели и говорят: отдавай нам половину акций. Если это не грабежто что тогда грабеж?»
«Грабеж, возразил Торрес, это когда отбирают нечто, не давая взамен ничего. Так, налоги в западных странахэто грабеж. А когда ваши акции обменивают на паи любого инвестиционного фонда по вашему выборуэто антимонопольная политика. Общество принимает превентивные меры против экономического насилия со стороны частных лиц. Это есть в любой стране, просто в Меганезии эта политика реализуется честно и открыто. Имеете что-то возразить?»
«Конечно, имею! Еще бы! ехидно сказал профессор. Антимонопольные органы лишь контролируют предпринимателя, чтобы он не создавал искусственного дефицита, монопольного завышения цен и не совершал тому подобных злоупотреблений. А ваши наблюдатели отбирают у людей собственность, принудительно меняя ее на что-то».
«Вы создаете словесную путаницу, ответил координатор, право собственностиэто возможность распоряжаться имуществом по своему выбору независимо от воли третьих лиц, любым способом, физически не опасным для окружающих. Если у меня за спиной стоит чиновник, который указывает мне, как я должен распоряжаться,то, значит, я уже не собственник, а болван в преферансе, моими картами ходит другой игрок».
«Надо же, фыркнул его оппонент. Что ж тогда крупные бизнесмены не возмущаются?»
«Элементарно, Торрес улыбнулся, чиновника ведь можно подкупить, и тогда болваном окажется уже все общество. Именно так и происходит в большинстве развитых стран».
«Вы думаете, у нас не борются с коррупцией?»возмутился профессор.
«Я не думаю, я знаю. У вас не запрещено лоббирование. Крупные компании не просто так делают огромные пожертвования в кассы политических партий. Инвестиции во властьэто очень выгодное вложение денег. Как говорят русские, «кто девушку ужинает, тот ее и танцует». Вашу якобы демократическую власть танцуют спонсоры ваших политиков».
«А в Меганезии, хотите сказать, кандидаты в парламент оплачивают избирательную компанию из своего кармана?»
Торрес снова улыбнулся: «Вы просто не в курсе. В Меганезии нет парламента».
«Нет парламента? То есть, как нет?»
«Никак нет», любезно пояснил координатор.
9. Короткий диспут о политэкономии
Инаори, Эрнст и Лал хором заржали, так что начало выступления следующего ораторавальяжного господина в дорогом костюмебыло невозможно расслышать.
« несправедливость. С простого рабочего сдирают столько же налогов, сколько с миллионера».
«В Меганезии нет налогов, мягко напомнил Торрес, есть взносы на производство общественных благ. Они зависят не от того, сколько у человека денег, а от того, сколько он потребляет этих благ. Обычно миллионер платит много больше, чем рабочий, но не потому, что у него больше доход, а потому, что у него больше объектов, обслуживаемых полицией, экологической службой, службой чрезвычайных ситуаций и т.д.»
Вальяжный господин погрозил пальцем: «Не заговаривайте нам зубы! У вас живет Хен Туан, один из самых модных архитекторов мира. Он получает 4 миллиона фунтов в год, а его семья платит налог всего 10 тысяч. Столько же, сколько семья разнорабочего».
«У вас неточная информация. Взносы семьи среднего разнорабочегопримерно 12 тысяч фунтов, поскольку у нее около 150 квадратных метров жилья, два автокара и катер. Семья доктора Туана платит меньше, потому что у них обычное жилье, но из транспортатолько мотороллер. Офиса у доктора Туана нет, он работает дома, и это его дело, не правда ли?»