Я бегу догонять своих.
Где-то обзор загораживают целомудренные шторы, где-то нет. Всё как обычно, разве что на окнах первого этажа нет решёток, да балконы свободны от всякого хлама. Зато там частенько можно заметить кресло-качалку, да низенький столик, на который можно ставить кофе. Два-три цветка или карликовое деревце в большой кадке.
На втором этаже нашёлся балкон, целиком уставленный горшками с цветами. Растительность свешивалась наружу, будто развешенные здесь и там зелёные флажки; по прутьям ограды вился плющ.
Я проводил «зелёный» балкон взглядом и тут же наткнулся на подоконник, уставленный клетками с птицами. Там были канарейки, выводок неразлучников и волнистых попугайчиков. Был даже огромный белый какаду, вроде нашего, только куда более холёный. Кивком головы привлёк внимание шедшего за мной Акселя.
Это же просто куклы, сказал я, имея ввиду жителей. Зачем им такое делать?
Отнюдь. Это такие же люди как ты и я. Просто они находятся под слишком сильным контролем. Им позволено играть на одной детской площадке. Им запрещено куда-то отлучаться, и в окно за ними постоянно присматривает фальшивая мамаша. Будучи ограниченными в свободе, они пытаются расти вглубь. Возводят в песочнице невероятные замки. Один из них ты как раз сейчас увидел.
Сюрпризом оказались трамваи. Когда такой вырулил из-за угла, сияя огнями и громыхая по шпалам с грацией приземляющейся ракеты, у нас перехватило дыхание. Мы встретили вагоны с номерами «1» и «3» (оба пустые) и «Вагон-ресторан», в который живо запрыгнул Аксель.
Я прокачусь кружочек, а потом с вами свяжусь, сказал он, уезжая на подножке. Держите глаза открытыми! неслось следом.
Трамвай ехал медленно, двери распахнуты настежь. Внутри перед длинной сверкающей стойкой скучали с пивом несколько забулдыг.
Мара схватилась за голову:
Как он нами свяжется?
Костя продемонстрировал мобильный телефон Акселя и бережно убрал его в карман. Телефоны-автоматы, с которых можно было позвонить, встречались на каждом шагу.
Покинутые командиром, мы брели дальше. Должно быть, он хочет слегка повысить в крови градус, чтобы пообщаться с мадам на одном языке. Если наша догадка верна и строгая мадам действительно потакает барам и пропойцам, это должно сработать.
Я вглядывался в каждую табличку на каждом встречном доме. В основном они сообщали название улиц, и все были на немецком. И все соответствовали картедаже странно! Улиц с английскими названиями больше не встречалось. Прочие таблички оповещали о стоматологических кабинетах, ателье и домах, в которых жили знаменитые по местным городским меркам люди. Никаких пояснений не было: видно, городские жители и так знают своих героев. Граффити в переулках целомудренно заключены в белые рамки с подписью, которую Мара перевела как «Народное творчество», и автографом художника.
Костя с Анной под ручку вышагивали впереди и тихо беседовали, а мы с Мариной брели следом. Вечер скрадывал возраст: идущие впереди взрослые смотрелись старше, а наши отражения в окнах превращали нас в восьмилетних мальчика и девочку.
Будто чета с детьми на прогулке.
Что значит «Nach dem Bombenangriff?» спросил я.
Марина задержалась, копошась в страницах словаря.
Значит, «после бомбёжки».
Мы дружно подняли головы. Двухэтажный дом и правда зиял выбитыми стёклами. Сквозь окна второго этажа видны рваные раны в крыше. Фасад украшали два льва с головами и три безголовых, похожих без своей гривы на стоящих задом к зрителю кошек. Ещё от двух львов бомбы не оставили и камня.
Почему они не закрыли окна решётками? сказала Марина. Наверняка туда лазают дети. Дети залезут вездезнаетекак котята, стоит только что-то оставить открытым.
Она посмотрела на меня, как на уполномоченного представителя детей, будто бы ожидала официального ответа в письменной форме.
Меня передёрнуло при воспоминании о «детях», которых я сегодня повстречал. Наверняка их тоже передёргивает при мысли обо мне. Если, конечно, они вообще способны думать и что-то вспоминать.
Марина набрала полные лёгкие воздуха и попросила:
Расскажи нам о себе.
Я встрепенулся.
Я?
О тебе я и так всё знаю, она огляделась, совсем как маленькая, и прошептала:Я обращаюсь к ней.
Я хмыкнул, и Марина набросилась на меня чуть не с кулаками:
Ну что ты смеёшься? Думаешь, это легко? Это так же трудно, как разговаривать с душевнобольными.
Ты разговаривала с душевнобольными?
Я набрал полные щёки смеха.
Ну она же общается с нами, заметила неслышно подошедшая Анна. Хорошо бы она говорила с нами по-английски.
Или на польском, пробормотал я. Смешинки как не бывалоистаяла в тени мрачного памятника, словно снег на тёплых ладонях.
Мы ещё немного потоптались возле пережившего войну здания, обошли по периметру. Оно примыкало к розовому дому более новой постройки, и крикливость второго будто бы призвана уравновесить угрюмость первого.
Нашла! сказала Анна, и мы все сгрудились возле неё.
Она светила на массивную, отливающую медью табличку, расположенную куда выше, чем обычно вешают табличкимежду первым и вторым этажом. Впрочем, буквы оказались большими и вполне читаемыми.
Анна прочитала:
«Город Зверянин основан в 1677 году купцом и меценатом Вилли Зверяниным как крепость для защиты от набегов восточных кочевников и перевалочный пункт для германских купцов».
Мы вчитывались в даты и числа, сообщающие о приростах населения, об эмигрантах и политических событиях, которые так или иначе коснулись крошечного городка. Огонёк Костиной сигареты мерещился отсветом пожаров. Страшные картины эпидемии холеры проплывали перед моими глазами, пока Анна переводила дыхание.
Марина дочитала за неё:
«В 1944 город был полностью разрушен бомбёжками. Восстановление началось в 1979 с Центральной городской Библиотеки и продолжается по сей день».
Мы пошли дальше, подавленные и молчаливые. Мне ужасно хотелось, чтобы прямо сейчас позвонил Аксель и рассказал последние сплетни из пивного трамвайчика, что-нибудь солнечное и весёлое, пусть даже и похожее на извлечённую из коробки ёлочную игрушку. Но он не звонил.
В круглосуточном ларьке торговали мороженым.
Вам с ромом? плотоядно уточнила продавщица.
Нет-нет, замахал руками Костя. Просто мороженое.
Вооружившись рожками с прохладным наполнителем, мы присели на ближайшую скамейку.
Что сказал бы сейчас Джагит, грустно сметая крошки с колен, сказала Мара. Если бы узнал, что вместо того, чтобы искать ему врача, мы шатаемся по городу и едим мороженое.
Костя крутил на пальце ключи от автобуса. Они всегда были при нёмобычно на нашейном шнурке, постоянный и бессмертный талисман.
Сказал бы: идите спать и не майтесь дурью. Сказал бы: извините ребята, что напугал. Я сейчас соскучусь по своим овощам и выйду из транса.
Анна добавила:
Он сказал бы: гъяна-йога увела меня за собой, но ждите и грейте для меня майю: я поворачиваю свою карму обратно.
Марина, сидящая посередине, раздумывала, кого из них пнуть, но, в конце концов, ограничилась презрительными взглядами направо и налево. Шутки звучали так же уместно, как уханье сов посреди жаркого полудня. Костя смущённо ковырял в носу. Анна отчаянно зевала.
Чтобы получить какой-нибудь ответ, нужно что-нибудь спросить, сказал я, чтобы немного разрядить обстановку.
Что? одновременно сказали Анна и Марина.
Ну, или что-нибудь в этом роде, смутился я. Так бы сказал Капитан. Кроме того, она же ответила на первый наш вопрос?
Анна посерьёзнела.
Постой-ка, малыш. Он вполне мог такое сказать.
Мы переглянулись. Нам не хватало Акса, который наверняка весело проводил время, катаясь по кольцу в своём вагоне-ресторане. Быть может, даже упросил машиниста дать ему позвонить в звонок. Толкнули друг друга локтями. Ну, кто тут самый смелый?..
Наконец Марина спросилагромко и с выражением, даром, что не размахивая руками:
Что ты сделала с Джагитом?
В молчании мы доели мороженое. Кажется, даже луна в небе затаила дыхание, а звёзды можно было соединить в созвездие Большого Вопросительного Знака.
Пойдёмте, вздохнула Анна через пятнадцать минут.
Она будто всё ещё ждала, что ответ вернётся бумерангом, такой же громкий и кристально ясный, как вопрос. И что-то действительно произошло: заверещал сотовый телефон. Звонил Акс. Мы окружили Костю, выставив по уху. Каждому хотелось первым узнавать новости. Или просто немного поднять боевой дух, послушав голос кэпа.
Как у вас дела? вещал Акс жизнерадостно. Я уговорил водителя дать мне померить его фуражку.
Ты уже накатался?
Нет! У них закончилось тёмное пиво, и кондуктор побежал в за ним в депо. Там что-то вроде склада. Так что я воспользовался моментом, чтобы позвонить. Что-нибудь нашли?
Ничего, сказал Костя.
А у тебя? спросила Анна.
На стойке вырезана надпись на германском. Меня заинтересовало одно из слов, «coma». Кома, она и в Африке кома, да? Словарь всё ещё у вас? Тогда я продиктую остальное!
Марина бешено листала страницы. Найдя нужную, выразительно кивнула Косте, и тот сказал:
Ты не ошибся. Это «кома». Диктуй дальше.
Он извлёк из кармана своёй лётной куртки ручку и начеркал на полях словаря несколько слов.
Я перезвоню позже, сказал на том конце провода Акс. Мой трамвай отправляется!
Марина переводила:
«Уходить» Так, это просто, это«Город» это, наверное, какой-то предлог. Это значит «вчера» а, нет, «завтра». Так, дальше. «Ваш» «Ваш друг», её голос становился всё более и более нервным, всё громче шелестели страницы. «Покинет». А это «Кома».
Мы уставились друг на друга.
Она хочет сказать, что если мы покинем завтра город, Джагит вернётся, сказала Анна. Значит, он болен не так уж и страшно!
Возможно, она и правда думает, что подвыпившие люди приятнее в общении, задумчиво сказал Костя.
Все мы избегали рассуждать на тему, кто же всё-таки такая эта она. Всё-таки с Акселем, вечно витающим в облаках и время от времени переходящим на «ты» с неким потусторонним миром, такие рассуждения проходили куда легче.
Или просто боится, когда нас много, воинственно сказала Марина.
Или наш Капитан просто её покорил, мечтательно произнесла Анна.
Ты получила ответ на свой вопрос, сказал я Марине.
Кажется, мы сошлись только в двух вещах. Что город действительно женского пола, и что наши домыслы не такие уж и домыслы.
Задавай следующий, милая, сказала Анна.
Я Марина смутилась. Снова я?
Конечно, ты. У кого ещё получается так убедительно орать на неизвестное.
А что спрашивать?
Мы посмотрели на Костю. Тот забрался на скамейку с ногами, уселся на корточки и хмуро разминал пальцы. Будто бы готовил их к фехтованию очередной сигаретой.
Спроси её, какого хрена?
Ничего лучше в голову нам не пришло. Мара запрокинула голову, как будто хотела поймать ртом орешек, и крикнула:
Зачем ты это делаешь?
В доме, к которому мы стояли спиной, под самым чердаком распахнулось окно, и кто-то выглянул.
Что делает? спросил я.
Не знаю, прошептала Мара. Что-нибудь. Пусть придумает сама.
На этот раз ответ мы получили быстро.
Лучше бы вам уйти, сказал человек наверху.
Костя посветил фонариком вверх, но луч запутался в листве деревьев. Да и вряд ли он достал бы до четвёртого этажа.
Мы вас разбудили? спросил он.
Лучше бы вам уйти.
Голос не мужской и не женский. Какой-то усреднённый, будто его, как два вида сыра в одной кастрюле, перемешали ложкой. Свет не горел, и мы могли видеть только открытое окно да движение, которое вполне могло быть колыханием занавески.
Анна сложила рупором руки и сказала:
Простите!
Лучше бы вам уехать.
Прошло некоторое время, прежде чем я понял, чем эта фраза отличается от предыдущей, сказанной с точно такой же интонацией. Отличается всего одним словом, но этого различия нам хватило, чтобы напрячься.
Окно там временем так же бесшумно затворилось. У меня сложилось странное чувство, что человек в здании даже не посчитал нужным открыть глаза, чтобы посмотреть на нас. Возможно, он даже не просыпался.
Костя всё ещё светил фонариком вверх.
Поднимемся?
И что мы им скажем? нервно сказала Анна. Будем светить фонариком в лицо, как гестапо? Идёмте лучше отсюда.
Одной рукой она взяла за руку Костю, другой схватила за рукав меня, и потащила, не разбирая дороги, сквозь вязь городских переулков.
Мы набрели на ночной кинотеатр. Афиши обещали весёлое времяпрепровождение в компании героев из «Назад в будущее», однако заглянув внутрь (место кассирши пустовало и выглядело таким, будто там не сидел никто уже лет двести; даже штрудель в тарелке на столе успел превратиться в кусок гранита; дверь в зал была настежь распахнута), выяснили, что по ночам показывают там исключительно военные мелодрамы.
Как грустно, сказала Анна, не отрывая взгляда от экрана. Мы сгрудились у входа в зал. Костя остался курить снаружи, огонёк его сигареты за прозрачной дверью выглядел как путеводный огонёк маяка. Тусклый свет распространялся от настольной лампы на столе кассира, но он выглядел холодным и пустым, как и всё вокруг.
Ты знаешь этот фильм? спросила Марина.
Никого нет. Это грустно.
Фильм и правда смотрели только кресла, да, может, блестящие высоко вверху люстры.
Эй! сказал кто-то, и все дружно подпрыгнули.
Рядом со входом, на последнем ряду в самом угловом кресле сидела женщина, которую сразу мы не заметили. Она казалась частью кинофильма: по лицу ползли чёрно-белые отсветы.
Идите сюда, посидите со мной, попросила она на хорошем английском.
Мы подошли. На вид женщине было около сорока. Осунувшееся лицо, рубашка в клеточку с закатанными рукавами, вельветовые штаны. И рубашка и штаны в кошачьей шерсти, которая кое-где сбивалась в катышки. На голове, несмотря на крышу и в общем-то тёплую погоду, берет, волосы под ним собраны в солидный пучок. Где-то на вешалке должно быть подходящее по цвету пальто.
От неё пахло алкоголем и кошками.
Вы же иностранцы, верно? Нечасто здесь таких увидишь она прищурилась, разглядывая нас, сгрудившихся между рядами (будто овцы, потерявшиеся в горном ущелье), перевела взгляд на Костю, который заглянул в зал, желая узнать причину суматохи. Так вы всё-таки не местные? Гости города, надо же! Ну, присаживайтесь.
Что она говорит? прошептала Марина. Английского она не знала.
Мы присели. Я устроил лампу между ног. Срок её выходил, и огонёк стал очень тусклым. Марина скрестила на груди руки, пытаясь загородиться от светящегося экрана и надеясь таким образом стать как можно более незаметной.
Костя почувствовал, что без него никто из нас не сможет сказать этой странной полуночнице и слова. С шумом протиснулся к нам, вызывая настоящей переполох среди складных кресел, которые стучали сиденьями, будто шахтёры в подземных шахтах своими молотками. Перепрыгнул через ряд, вежливо поздоровался с женщиной и спросил:
Вам нравится военная хроника?
Кажется, моё присутствие здесь это подразумевает, она посмотрела на Костю со смесью интереса и снисхождения. Как видите, я такая одна. Мне кажется, люди должны знать и уважать свою историю. Историю своего города.
Костя воскликнул, размахивая руками:
Славный город! Мы бродили по немутуда и сюда, понимаете? Очень славный. Много памятников, много выпивки. Да!
От резких движений Кости с пола, с подлокотников кресел, с низко свисающей люстрыотовсюду поднялась пыль. Похоже, здесь не убирались целую вечность.
Женщина икнула, прикрыв ладонью рот.
Вы туристы? Как здорово. Тогда я, может быть, смогу сделать кое-какой вклад в вашу копилку знаний. Он был восстановлен практически из пепла. Здесь не было ничего, понимаете? А сейчас здесь очень спокойно. Все такие милые. Уверена, вы нигде не найдёте таких милых людей, как здесь.
Спокойно, как в могиле, сказал Костя и вкратце пересказал нам слова женщины. В дальнейшем он оказался в роли переводчика.
Даже чересчур милые, заметила Анна. Мы пытались их немного растормошить, но знаете, это всё равно, что пытаться рассмешить ёлочные игрушки.
Значит вы те самые бродячие артисты, которые навели здесь шороху позавчера вечером?
Нам нечего было на это возразить. Она покачала головой.
Вы подаёте schlecht пример. Видите вот это?.. рука с болтающейся на запястье лёгкой, почти прозрачной шерстяной варежкой показала на экран. Ненависть и злоба должны навсегда остаться в прошломза пределами этого города. Они не нужны. Это рудиментарные эмоции. Такие нежелательные гости, как вы, вроде прививки. Vakzine. Наблюдая за вами, за вашими неразумными, зловредными действиями, эти люди учатся видеть преимущества повседневной жизни.