И к концу представления я был утомлён постоянным, мучительным ожиданием того, что отблеск костра в окнах автобуса превратится в россыпь настоящих звёзд, в глаза, мерцающие во тьме, а хоровод теней станет чем-нибудь более реальным.
Со временем я стал подозревать, что в этих изломанных показах куда больше магии, чем я мог предположить. Магия забрала меня в себя, если можно так сказать, пустила за кулисы.
* * *
Мы едем на запад. Местность, гладкая как стол, плетёмся к горизонту. Сегодня еду рядом с Анной на козлах; задние ноги Марса взрывают неасфальтированную сельскую дорогу, и в глаза нам иногда летит земля.
Анна даёт мне подержать поводья, а сама рассказывает:
Меня всю жизнь окружают проходимцы. Сначала отец. О, он был отличный человек. Мама меня бросила, а он нет, он воспитал. Буквально вытаскал на своей шее. Но, тем не менее, он тот ещё проходимец. Наверное, я дышу ими, проходимцами.
Девушка болтает в воздухе босыми ногами. На ней штаны, закатанные до колен, рубашка с длинными рукавами (всё-таки вечер выдался не из самых тёплых; когда мы встанем на ночлег и этот встречный ветер поутихнет, возможно будет теплее). Волосы забраны на затылке в пучок. Одна прядь выбилась из него, и Анна периодически заправляет её за ухо.
Теперь мой драконАксель, продолжает она. Когда-то был папа. Я немного по нему скучаю. Может, когда-нибудь заедем его проведать. Там очень жарко, и над морем летают альбатросы. Такие большие и белые, похожие на самолёты.
Я смотрю на круп лошади, вокруг которого вьются насекомые, и отщипываю кусочек за кусочком от курассана. (Воспользовавшись печью на гостином дворе крошечной деревушки, жавшейся к склонам гор и затерявшейся среди границ и народностейдумаю, жители каждый день спорили, к какой стране они принадлежат, а говорили они на трёх языках, девушки испекли божественный курассан; огромный; когда его вынимали из печи, повидло в нём кипело, словно лава в проснувшимся вулкане).
Дракон?
Я, конечно же, сокровище, а дракон меня охраняет, она бросает в меня один из своих быстрых взглядов. Похожа?
Не знаю, смутился я.
Похожа, вздыхает Анна и больше на меня не смотрит. Она загрустила, и я не слишком понимаю от чего. Каждый, у кого получается выкрасть сокровища, в итоге становится драконом.
Потом внезапно продолжает:
У нас с Аксом никогда не было разногласий на арене. Мы оба делали то, что больше всего любили. А если и спорили, то даже от этого получали кайф.
Вы очень хорошие, сказал я, расчувствовавшись, и надеясь, что голос мой от этого звучит не как голос маленькой девочки. Всегда приятно, когда с тобой разговаривают как с взрослым. Если бы я мог просить себе у Санта-Клауса подарок, я бы попросил у него, чтобы со мной почаще говорили, как с тем, кому можно открыть душу.
Да, я знаю. Мы очень хорошие. Но между нами нет правды.
Она увидела озадаченное выражение на моём лице и грустно рассмеялась.
Нет, не в том смысле. Всё, что мы делаемэто играем себя самих. Играем в любовников, переворачивая нашу любовь так или этак и любуясь игрой её граней. Он играет парня в костюме дракона, я расхаживаю в картонной тиаре.
Я слышал это в какой-то песне, сказал я.
Она ткнула меня пальцем под рёбра.
Ну извини, что я так банальна. Мы встречаемся с этим на каждом углу, читаем на афишах, в романах, написанных людьми по всей земле. В песнях, ты прав. И думаем, что мы особенные, и что с нами такой банальности никогда не случиться. Но с нами случается. Мы повторяем и повторяем избитые сюжеты это снова из какой-то песни, да?
Анна сделала движение рукой, как будто стряхивала со стола мусор.
Неважно. Никаких больше слезливых песен. Давай просто наслаждаться жизнью!
Я не стал возражать. Всё лучше этого неловкого разговора. Остался только едкий привкус, будто бы попробовал на язык яблочный уксус. Я знал, что этот разговор не заметёшь под койку, как сор в повозке, рано или поздно он куда-то приведёт.
Что мне нравилось в этой ситуациибродячий цирк начал высказывать мне своё отношение. Все хотели со мной поговорить, а Мара, после того как мы пережили вместе в Девяти Горных Пиках кое-какие события и по душам пообщались в Зверянине, так и вообще выбрала меня в качестве доверенного друга. То есть придиралась уже не так сильно (хотя всё ещё придиралась), и если мне требовалась какая-то помощь или подсказка, бросалась на выручку почти что с львиной яростью. Торчала со мной в компании мячей, скакалки и прочих хитрых цирковых штучек, названия которых я старательно пытался заучить (на самом деле, было бы это название написано на самом предмете, у меня не возникало бы таких вопросов: письменный текст я запоминаю очень хорошо), чуть ли не половину дня.
Каждое утро теперь начиналось с зарядки, с растяжки, пробежки по холодку, хождению по раскатанному по земле канату и прочих упражнений, названия которых у меня почему-то ассоциировались с пионерской организацией из соседней России. Хотя Костя говорит, никаких пионеров там давно уже нет и в помине.
Если хочешь стать полноценным членом труппы, а не подавать всю жизнь мячи и не поджигать факелы, тебе нужно уметь делать всё, говорила Мара. Ты довольно сносно жонглируешь, ты ловок, но, откровенно говоря, ни чёрта ещё многого не умеешь.
Может быть, мне стать жонглёром или акробатом? спрашивал я.
Акробатом тебе точно уже не стать, отрезала Мара солидную часть от батона моих надежд. Посмотри на Анну. Она такая гибкая, потому что занимается с детства. Папа у неё работал в цирке
В этом? перебил я. Потомственная странствующая артисткаэто так здорово! Правда, из всех артистов её отцом мог быть разве что Джагит. Я представил их рядом и растеряно почесал подбородок. Рядом с ним девушка смотрелась как бокал с вином рядом с кувшином хлебной водки.
Конечно, нет. В одном испанском городке. Может быть, в Бильбао. Он заставлял её завязываться в узел, ходить по канату с шестом и без шеста. Брал с собой на сцену. Ругал, когда что-то не получалось, Мара закатила глаза. У неё был замечательный отец.
А ты?
Я родилась на ферме, где всегда можно было попрыгать с сарая.
Я прыснул, Марина же оставалась совершенно серьёзна.
Ну, на самом деле я так и не стала акробаткой. Есть мышцы, которые не натренируешь даже прыжками в стог сена, и отсутствие боязни высоты здесь ничем не поможет. Когда я пришла в цирк, Анна пыталась за меня взяться, но всё без толку. Она посмотрела на меня в упор. Достала из уголка рта жвачку, растянула её между двумя пальцами. Хороших акробатов растят с самого детства, тренируя и растягивая каждую мышцу. Когда тебе одиннадцать, всё бесполезно. Многие мышцы становятся уже настолько твёрдыми, что их не разжуёшь уже никакими челюстями.
Жевательная резинка вернулась обратно на своё место.
Зато я неплохой жонглёр. Хочу быть жонглёром, сказал я, потирая ушибленный булавой и заклеенный крест накрест пластырем висок.
Мара скорчила гримасу.
Пока тебе ещё далеко до совершенства. Мальчишки все ужасно неловкие.
Я уныло плёлся искать кнопку, которой включалось старание.
У самой Мары растяжка была просто потрясающая. Так же, как и координация. Так крутить сальто и балансировать на шаре не мог больше никто, а во время выступлений с огнём она превращалась в гордую огненную королеву, миниатюрную копию Анны.
В общем, она взяла меня под своё крыло. Посвящала мне всё своё свободное время, поскольку остальным такой опеки уже не требовалось. Ясное дело, Мара была по этому поводу другого мнения.
Они все для меня как малые дети, как-то сказала она. В жизни они, может, и знают толк, но кто лучше в ней разбирается, как не я, выросшая на одном-единственном месте, и вросшая туда корнями?
Мне кажется
Я замялся.
Ну что? выдержав паузу, Мара набросилась на меня чуть ли не с кулаками. Говори уже, ну?
Мне кажется, ты стала бы отличной воспитательницей в детском садике.
Я не стал говорить: «Замучила бы детей до изнеможения». Марина кольнула меня благодарным взглядом, вскинула подбородок.
В детстве я нянчилась с котятами и щенками. Я была их мамой.
* * *
Звери меня не слушались. Обезьянки разбегались по своим делам, словно рассыпанный по паркету горох. Единственное общение с Борисом, на которое я пока что был способенэто игра в гляделки по разные стороны клетки.
И даже Мышик относился ко мне словно бы снисходительно, в то время как Акселю повиновался беспрекословно. Наша дружба, если можно так сказать, дала трещину. Движениями хвоста он словно говориля цирковой пёс, я способен уже приносить в труппу деньги, а ты всего лишь цирковой мальчик. От этого становилось немножко грустно.
Зато кошки каким-то образом меня полюбили. Луна, наша чёрно-белая сиамская красавица, завела привычку спать на моей левой ключице. После к ней начали подтягиваться товарки, которые своеобразным меховым одеялом укрывали мне ноги. Если ночь была тёплой, ближе к утру я выползал из-под живого одеяла и с подушкой под мышкой перебирался в другой угол фургона или на соседнее сиденье автобуса. И скоро обнаруживал, что все кошки снова на пригретых местах, словно верная паства, следующая за проповедником.
Раньше Луша грела бока только мне, добродушно говорил Аксель. Проверь-ка карманы, может, просто там завелись мыши.
Кошки почти никаким образом в выступлениях не участвовали. Должно быть, они были чем-то вроде хорошей приметы: если тебя в дороге сопровождает кошкадорога будет ровной. В средние века невозмутимо расхаживающий по палубе кот означал, что корабль пройдёт любой шторм. Не думаю, правда, что животные действительно имели на него какое-то влияние.
Луша была единственным постоянным членом труппы, о чём свидетельствовал почётный зелёный ошейник. Никто не запрещал ей брать с собой в путешествие подруг, поэтому популяция хвостатых в караване насчитывала три-четыре комплекта усов. Не считая, конечно же, нашего полосатого тигрёнка.
Почему никто не дрессирует кошек? спросил я как-то Анну.
Она посмотрела на меня как на деревенского дурачка. Рассмеялась и взъерошила мне волосы.
Сам подумай! Это же кошки! Ты бы ещё предложил запрячь их в повозки. Но если хочешьпопробуй. Может, кто-то из нас просто не умеет дрессировать.
Я попробовал. Вспомнил, как Аксель советовал мне разговаривать с животными, и заговорил так же с Лушей. Сказал ей:
Давай покажем что-нибудь невероятное. Тебе за это будет что-нибудь вкусное с ужина. Я видел, как Костя вернулся из мясной лавки с отличной вырезкой.
Мы в очередной раз пересекли границу и буквально купались в германцах. Суровые и большие люди, что мужчины, что женщины, на которых не было ни капли жиратолько мышцы и жилы, что обтягивали в несколько слоёв широкую кость. Местные деревни при запредельно высоком уровне технологийна родине, в Польше, нам такое и не снилось! казались почти что идеальными. Всякие хитрые сельскохозяйственные технологии, автоматические доилки, мельницы, больше похожие на вертолёты, огромные, сверкающие хромом пикапы, солнечные очки на фермерах Густой запах пшеницы, наслаивающаяся на подошвы земля, простого покроя одежда, которую тут, казалось, одну и ту же носили десятилетиями. Расхаживающий по улицам скот и пряничные домики, ничуть не пострадавшие от того, что у каждого выросли уши спутниковых тарелок. Почти что первобытное добродушие и панибратское отношение ко всем и ко всему. Это не две стороны монеты, всё это было густо перемешано и разварено до такой степени, что казалось естественным.
Костя сказал, что не хочет в большой город. Он решил выбрать себе какую-нибудь толстушку, жениться на ней и остаться жить здесь, в цивилизованной глуши, по которой каждый год вихрем проносится Октоберфест. Мы хотели посмотреть и города, но что нам было делать? Автобус вёл Костик, а Акселю было всё равно, куда ехать. Таким образом, не заезжая ни в один крупный город, мы планировали пересечь Германию и через Берлин вернуться в Польшу.
Вырезка была не очень хорошая, с прожилками, но зато по дешёвке и много. Половина («львиная доля», как называл её Костя) отойдёт нашему королюБорису, остальное зажарим и съедим мы. Уверен, я смог бы поделиться своей долей с кошкой.
Кошка приняла мои слова к сведению. Понюхала пальцы, об мизинец потёрлась щекой, и я подумал, что это можно расценивать за положительный ответ.
Что бы нам с тобой придумать? начал вслух размышлять я. Вот тычто ты умеешь делать?
Мы разговаривали (позже я начал думать об этих минутах именно так«мы разговаривали», а не «я говорил с кошкой») в фургоне «для людей», куда меня отправили найти и хорошенько вычистить перед выступлением попону Цирели.
Я сидел среди разноцветных шмоток, и запах шерсти был такой густой, что его, казалось, можно собирать в банку. На одной стене здесь висела пара щитов для постановок (в частности, для «Дракон и Рыцарь»), стояли на деревянном перекрестье капитановы доспехи из латуни и кожи. На другой повесили купленную в Кракове карту Евразии с кусочком Африки. Как сказал Капитан, висевшая здесь ранее карта Европы уже маловата для нашего благородного, несущего в массы радость и веселье, каравана. Карту уже покрывали первые пометкинаиболее удобные дороги для нас и наиболее неудобные для лихачей на кабриолетах из ближайших городков. В основном поэтому Костя их и предпочитал, тряские тропинки, на которых, лихачествуя, легко отбить себе все зубы и прикусить язык. Здесь же находилась Костина гитара, облюбовавшая себе местечко в углу.
Всё остальное пространство занимала пара сундуков, закапанных воскомна одном из таких я как раз восседал.
Луна (она же Луша) выгнула спинку, прошлась вокруг моих ног чуть ли не на цыпочках. Села, и стала вылизывать левую лапу, на которой была уже почти поджившая болячка.
Я вздохнул:
Ясно. Понимаешь, нам нужно что-то такое, что удивит зрителей. Заставит их восторгаться. Ты ведь знаешь, что такое удивление?.. Это если бы, например, у меня из карманов полезли мыши.
Кошачий взгляд говорил мне, что если у меня в карманах завелись мыши, это говорит только об одномя создал им для этого все условия. Ну, например, насыпал туда проса и не стирал одежду месяца два-три. Кошкиглубоко прагматичные создания. Они не верят в чудеса.
Что ты можешь сделать ну, например, попробовать сделать сальто назад, продолжал я, играясь с каким-то шнурком. Шнурков и верёвочек в пассажирском фургоне было множество. Через голову такое, знаешь?.. Или что-нибудь смешное. Погонять Мышика. Он, конечно, не потерпит, чтобы его гоняли какие-то кошки, но может, если ему тоже пообещать мяса плохая идея, да? Ты могла бы показать людям, что ты не менее умное создание! Все люди считают себя умниками, почему бы кошкам не доказать им, что настоящие умниките, у которых есть хвост!
Я полностью проникся этой идеей и чувствовал лёгкую вину за людской род. Это не значит, что я не считал себя умником.
Луна посмотрела на меня с каким-то брезгливым интересом, в зелёных глазах мне почудился вопрос: «Ты действительно думаешь, что я настолько глупа?»
Да, пожалуй ты права, раскаялся я. Если я буду показывать тебя на публике, то я буду умным, мальчишкой, который сумел выдрессировать кошек. А это не правильно. Извини. Я просто хочу донести это до остальных. Ну, то, что ты умная. Может, ты мне поможешь? Что-то, ну, посоветуешь?
Я напряжённо наблюдал за кошкой. Кошка смотрела на меня так, как будто раздумывала, не прибить ли меня лапой.
Я дам тебе время подумать, благородно сказал я и поспешно ретировался.
Ближе к вечеру я заметил Лушу за автобусом и вновь пристал к ней с цирковым номером.
Кошка зевнула и потянулась. У меня отвалилась челюстьпотянулась она строго вверх, сидя на задних лапах и опираясь на хвост. И, прижав передние лапы к груди, осталась сидеть в позе суслика, оценивающе глядя на меня.
Ап! сказал я.
Не дождёшься, сказала Луша прокуренным мужским басом.
Костя проследовал мимо с чашкой горячего шоколада.
Это всё, чему смог обучить её Акс за три месяца. Тебе ещё крупно повезло. Увидеть знаменитую лушину стойку под названием «где собаки?» дано не каждому смертному.
Он ушёл. Кошка не шевельнулась, глаза её загадочно сверкали зелёным светом.
«Где собаки?» повторил я убитым голосом. Ну, хочешь, ты будешь дрессировать меня? Смотри! Я могу лежать. Могу сидеть. Хотя, это, наверное, не интересно
Но её внезапно заинтересовало.
Зелёные глаза прожигали меня насквозь, кончик хвоста стрелял в разные стороны. Возможно, если бы он не служил опорой телу, он дёргался бы целиком. Я задумался над тем, почему никто ещё не выпустил кошаче-человеческий разговорник. Или хотя бы книги по кошачьей психологии. По человеческой в приютской библиотеке кое-что водилось, но там была целая куча страниц, и, робея перед таким талмудом, я даже не попытался найти в себе хоть крохи интереса.