Зато Аксель, казалось, вот-вот лопнет от восторга. Детей он не любил никогданаверное, потому, что у самого была воз и маленькая тележка детских привычекзато к такой экзотике, как маленькие взрослые люди, отнёсся с неподдельной нежностью. Он трогательно взял карликов за руки и потащил их через толпу к фургону, где Джагит с непроницаемым выражением сажал на настоящих цирковых лошадей детей и собирал с их родителей деньги.
Старина! издалека закричал Аксель, и все обернулись к нему. Смотри, кого я тебе привёл. Больше не нужно доставать из тюрбана кроликовбудем доставать карликов!
Играющих на гитаре карликов, сказал лилипут с хитрым выражением лица.
И немножко на кастаньетах, прибавил вполголоса второй. Такая, знаете, перкуссия Если, конечно, мы оба поместимся в вашем тюрбане, достопочтенный фокусник.
Джагит смотрел на Акселя так долго и так тяжело, что Анна поняла, что что-то не так. Джагит отличался потрясающей непритязательностью во многих вещах, но словно в противовес этому, ко многим другим вещам проявлял нетерпимость, и нельзя было угадать заранее, как отнесётся он к той или иной диковине.
Наконец, маг сказал:
Я не хочу иметь ничего общего с карликами. Без всякой задней мысли к вам, уважаемые, но это моя позиция.
Но приятель, начал Аксель и замолк. Он знал, что Джагита переубедить не удастся даже за сотню летхотя бы потому, что он проживёт дольше.
* * *
А почему Джагит не любит карликов? встрял я посреди рассказа.
Аксель пожал плечами.
Может, он думает, что в прошлой жизни они были очень злыми, пили из других людей жизненные соки, или что-то вроде того, и поэтому теперь сами родились сморщенными? Я не знаю, малыш. В котелке у нашего колдуна каша из таких суеверий, убеждений, мировых концепций и религиозных табу, какая тебе и не снилась.
И он продолжил.
* * *
В каждом уважающем себя цирке должны быть карлики, с сомнением сказала Анна. Она чувствовала своим долгом заступиться за маленьких людей.
Но Джагит уже отвернулся. Видя, что шансы приобрести деньги на бензин и хорошую компанию стремительно падают в пропасть, карлики затараторили:
Завтра мы придём к вам снова! Надеемся, вы передумаете!
Все любят карликов! горячился человечек в бандане. Да с нами ваша выручка не упадёт никогда!
Джагит пробасил:
Моё решение распространяется и на завтра тоже. И на послезавтра, хотя послезавтра нас здесь уже не будет.
Карлики дружно склонили головы. Плечи их опустились, а тот, что в бандане, покачал головой, разминая шею, будто боксёр, готовящийся к схватке. Требовались недюжинные силы, чтобы выдержать взгляд Джагита.
«Красная кепка» уныло сказал:
Если дело только в том, что мы карлики
Завтра мы будем одним человеком, выпалил второй и уставился на мага с вызовом.
Подождите-ка, одним? влез Аксель. Джагит потемнел, как грозовая туча, и Капитан оттеснил его в сторону. Как это?
Ты увидишь, старина, сказал первый.
Ты посмотришь, сказал второй. Нам очень понравился ваш цирк. Мы хотим здесь работать! Только тогда мы уже не будем карликами. Сам понимаешь. Мы будем одним человеком, таким же, как ты.
Но автобус по-прежнему останется, хитро прибавил первый. И гитара останется.
А вот кастаньет больше не будет, грустно сказал второй.
Аксель выпрямился, ударил себя в грудь жестом, как он полагал, римских легионеров.
Я торжественно обещаю, что тогда вас возьму. И сумею убедить моего друга. Он имеет предубеждение только к карликам. Но если вы вдвоём вдруг превратитесь в обычного человекатолько в одного! я с удовольствием возьму вас в труппу. Такие способные волшебники нам не помешают никогда.
Когда они ушли, танковое дуло Джагитова подбородка перенацелилось на Акселя.
Мне они не нравятся.
Аксель мечтательно чесал подбородок. По мнению Анны, он мог так же беспечно стоять и под настоящим артобстрелом.
Как, по-твоему, они выкрутятся?
Араб молча качнул головой, и Аксель уставился в землю:
Вот и я не представляю. Но знаешь, я склонен им верить.
* * *
Я был порядком обескуражен.
И что дальше?
Анна уснула, положив голову Капитану на колени, и он аккуратно прикрыл ей ладонями уши и снизил тон.
Ну, ты же видишь, с каким удовольствием он разгуливает по лагерю голый по пояс. Это не излюбленный фокус карликов, когда они становятся один на другого и изображают человека нормального роста, это на самом деле человек нормального роста!.. Да-да, на следующий день к нам пришёл Костик, бросил гитару в кучу общих вещей и сказал в первую очередь, что мы обещали дать ему денег на бензин, чтобы заправить автобус. После этого он спросил: «Когда мы отправляемся? Вечером играет местная футбольная команда». Он исполнил своё обещание. Я бы ни за что не взял на работу человека, который не держит слова. Тем более, если это два человека. Правда, ни одного чуда он с тех пор не показал. Но он сам как чудо! Без него и его автобуса наш циркничто.
Аксель выложил на стол своего туза, интересную историю, а на следующий день Анна выложила своего.
Я не особо люблю карликов, вслух рассуждал я наутро, всё ещё находясь под впечатлением рассказа. Под моим пристальным взглядом могла бы, наверное, закипеть сама собой вода, а Костя даже не почесался. Так же спокойно курил и занимался своими делами. Правда, живых, я имею в виду настоящих, не встречал. Кажется. Но помню, у нас была кассета с ужастиками, так вот там
На самом деле, перебивает Анна, этого никогда не было.
Что?
Я долго смотрю на Анну, а она так же долго смотрит на меня. Впереди завтрак и отправление; между нами таз не полностью очищенной пока ещё картошки. Мышик играется с кожурой: подбрасывает её в воздух и ловит, поэтому мы стараемся счищать для него кожурки подлиннее.
Наконец она вздыхает и произносит вполголоса:
Эти карликицеликом и полностью его фантазия. Но если сказать ему об этом, он страшно удивится и скажет: «Нет, точно так всё и было!» Я подозреваю, его прошлое целиком и полностью состоит из таких фантазий, но мы никогда не наберём свидетелей, чтобы опровергнуть их все. Ты говорил, что Костя рассказывал тебе историю о том, как они познакомились с нашим блаженным. Уверена, там и слова не было про карликов.
Сначала мне казалось, что Аксель на моих глазах превращается в сумасшедшего. Но потом я понял, что эта метаморфоза происходит лишь в моих глазах. Он всегда им былконсервным ножом, вскрывающим горизонт, сумасшедшим сказочником, эгоистом, который допускает, что люди вокруг него могут оказаться лишь плодом его воображения, и в то же время верит, что плоды его воображения реальны. Он всегда был частью игры, затеянной когда-то в детстве. Аксель не менялсяначало меняться моё отношение к нему. Я начал его понимать. А вот Анна, похоже, держалась за своё представление о Капитане всеми конечностями.
Пару дней спустя, когда, по заверениям Кости, на горизонте вот-вот должен был показаться шпиль берлинской телебашни, моё внимание привлёк шум в жилой повозке. Осторожно, стараясь потише переставлять ноги, я подкрался к входу и услышал испанскую речь, острую и энергичную, как взмахи мачете. Мне подумалось, что от одного этого голоса внутри повозки всё должно было превратиться в кашу, и только я это подумал, как услышал грохот случайно задетого ногой пустого ведра.
Шум стих, и Анна спросила:
Кто там?
Наверное, слишком громко хрустнули позвонки, когда я втянул голову в плечи. Девушка выглянула, увидела меня и затащила внутрь.
Ты что, подслушивал?
Я всё равно ничего не понял, потупившись, сказал я.
И правильно. Там всё равно не было ничего цензурного, лицо Анны горело, словно медная монетка на солнце. Она ткнула в меня пальцем, и, казалось, если бы он продолжил движение, то проткнул бы меня насквозь. «У нас с тобой нет прошлого», сказал он мне, представляешь? Да самое ценное, что у меня есть, это воспоминания. Чёрт его дери!
В угол повозки полетел подсвечник, откуда-то взлетели и взбалмошно закружились по помещению две сонные мухи.
О ком ты? спросил я и поразился, как тихо звучит голос.
Анна грохотала.
Об Акселе, о ком же ещё! О нашем ненаглядном!.. Про будущее я его не спросила. Я слишком хорошо его изучила, чтобы угадать ответы. Знаешь, какие? Он мог сказать: «Если пожелаешь». Или«Всё, как ты захочешь, детка».
На мой взгляд «Нет прошлого» и «Всё, как ты захочешь, детка» несколько не стыковались между собой.
Он всего лишь хотел от меня отделаться, вот что! Чтобы я задала ему этот вопрос завтра, или послезавтра, а лучшевообще никогда. Он ни на грамм не полюбил меня со дня нашей первой встречи.
Я окончательно запутался. Возможно, стоило позвать Марину, она-то уж разбирается во всех этих вопросах всяко лучше меня. Она же девочка. Или Костю. На его стороне жизненный опыт. Или Джагита. Словом, мне очень хотелось позвать кого-то взрослого. Но никого рядом не было, и единственным взрослым пришлось стать мне.
Анна продолжала негодовать.
Для Акселя прошлое написано палкой на мокром песке, а будущеетак и вообще по мелководью. Для него имеет значение только настоящее. Пока я рядом, он любит меня. Но меняты знаешь? меня такое не устраивает. Я жадная. Я хочу и прошлого, и настоящего, и будущего. И желательно побольше. Она обхватила голову руками, примостилась на краешек какого-то ящика. Мухи кружились вокруг керосиновой лампы, и их тени создавали видимость целого осиного роя. Это, наверное, я дракон, а не он. Я хочу от людей того, чего они мне не в состоянии дать. Вот видишь? Опять! Тысячи и тысячи Я.
Она взяла меня двумя руками за обе щёки, будто любимого хомяка. Было больно, но я терпел.
Будь готов ко всему. Будь готов к тому, что завтра проснёшься и обнаружишь, что Аксель ушёл в один из своих цветных снов. Просто взял и растворился в воздухе. Будь готов и сам исчезнуть в любой момент.
Почему? пробормотал я.
Анна расхохоталась.
Потому что, возможно, мы и есть один из его цветных снов.
В соседней повозке завозился тигр. Было слышно, как он стучит хвостом по прутьям решётки. Борис прекрасно чувствует настроение хозяйки. Возможно, был бы у него в зоне досягаемости подсвечник, он бы тоже запустил им в стену.
Скажи мне, малыш, спросила она, помолчав. Ты ведь можешь вернуться в приют?
А зачем мне туда возвращаться? не понял я.
Просто скажи мне. У тебя есть наличные деньги?
Я сказал.
Хорошо. Тебе хватит. Держи всё это при себе всё время, не оставляй ни в автобусе, ни в повозках. Держи всё по карманам. И держи ушки на макушке.
Тем же вечером я переложил наличность из своего сундука в карманы.
Интерлюдия
Клянусь, эта штука сейчас развалится, повторяет и повторяет араб с чёрной бородой и плешью на полголовы.
Качка давала понять, что там, снаружи, всё ещё море и до берега далеко, хотя для людей, набившихся в тесное помещение, словно кильки в консервную банку, берег уже почти утратил своё сокровенное значение. Может быть, они и доплывут, но над тем, как после этого сложится судьба у нелегальных мигрантов, не размышлял уже никто. Тот, кто мог ещё о чём-то думать, думал о свежей пресной воде.
Не заливай, говорил белый, неизвестно как затесавшийся в этот похожий на прокисшую бочку огурцов трюм. Она плавала здесь ещё до твоего рождения. Туда-сюда плавала. С чего вдруг она развалится сейчас?
Наверняка это был метис. Хотя по нему и не скажешьбелая кожа, карие глаза, каждый в трюме мог бы дать бороду или половину уха на отсечение, утверждая, что это метис.
Несколько мусульман, отгородившись от остальных своими широкими спинами и умостив ноги на драные коврики, совершали молитву. Никто больше не молился. Стоит ли молиться, если ты уже плывёшь в проржавевшем до самого нутра гробу прямиком на тот свет.
Рокот стоял такой, как будто судно вот-вот взорвётся, и двигатель через системы вентиляции периодически заполнял помещение запахом выхлопных газов.
Там, позади, осталась родина, изрытая и почти полностью уничтоженная пожаром военных конфликтов. Заражённая чумной болезнью корова. Где-то впереди новая земля, земля, где их никто не ждал, здоровая, но враждебная к чужакам, этот готовый к прыжку тигр белых людей. Каждый уже смерился со своей участью, и только метис всё никак не успокаивался.
Он потягиваетсякожа да кости, откидывается на протухшие подстилки из банановых листьев и хлопает себя по животу. Обводит в десятитысячный раз помещение подёрнутым мутью взглядом.
Эй, пацанёнок. Покажи-ка ещё фокус. Что-то совсем скучно.
Кудрявый мальчишка поднимает голову.
У меня они закончились.
Метиса это не смущает. Он задирает майку, и обломанные ногти скребут по груди.
Покажи ещё раз.
Эй, кофейная башка. Отвянь от пацанёнка.
На самом деле башка цвета кофе с молоком, с очень, очень большим количеством молока.
Плешивый араб смотрит на него тусклыми глазами.
Ты символ войны, кофейная башка. Символ нашего разложившегося мира. Всё смешалось, сделалось грязью. Не осталось ничего чистого.
Ха-ха. Поговори мне. Ты совсем повредился разумом, борода? Что ещё скажешь?
Я видел твоих маму и папу.
Седовласый фыркает. Люди вокруг не обращают на них никакого внимания. Смотрят они только внутрь себя, а всё, что снаружи, достаётся теперь этому метису. Поэтому он чувствует себя так вольготно.
Их не видел даже я, говорит он, а араб вдруг выныривает из своего оцепенения. Машет локтями, голос звучит более живо.
Разве ты не имеешь права жить? Эмираты такие же. Ливия такая же. Разве ты не имеешь права жить? Вся планета такая же, как ты, сверху белая, а внутри чёрная и гнилая. Разве она не имеет право жить?
На арабе грязная рубашка-галабия с прорехой у ключицы, хлопчатобумажные штаны. Босые ступни, которые он выставляет на обозрение, покрыты грязью и мелкими царапинами. Неизвестно, сколько ему летлицо всё в оспинах, однако руки и ноги, несмотря на истощение, выглядят сильными, а ладони так и вообщекаждая будто бы сделанная из глины столешница.
Метис же, напротив, грустнеет.
Мы с тобой в одной лодке. В одном худом корыте.
То-то и оно, говорит араб. Его лицо кажется навечно застывшей глиной с одним и тем же грустным выражением. Всё переворачивается с ног на голову.
Не заливай, говорит метис и качает головой. Двести лет назад было точно так же. А пятьсот лет назадвтрое хуже. Чем глубже, тем ужаснее. С этим ничего не поделаешь. Гниль была в этом яблоке всегда.
Араб больше ничего не говорит, и метис смотрит на него долгим пронзительным взглядом. Потом поворачивается к мальчику.
Я попросил тебя показать мне фокус.
Этому мальчику на вид еле-еле можно дать восемь лет, хотя он настолько отощал, что может оказаться и десяти, и двенадцатилетним. Он старается сделаться как можно менее заметным, подтянув тощие коленки к подбородку. Большую голову с крупными чёрными кудрями, кажется, уже не держит щуплая шея, поэтому она клонится то вправо, то влево.
Он смотрит слезящимися глазами вправо и влево, но, кажется, никто больше не собирался за него заступаться. Араб с большими ладонями смотрит в пространство и в сумраке трюма выглядит древней окаменелостью.
В ладонь из рукава галабии выкатилась монетка. Мальчик, не поднимая глаз на аудиторию, погрел её между пальцами правой рукисредним и указательным, и, сделав быстрое движение, отправил монету обратно в рукав, заставив выкатится её из другого рукава, в левую руку.
Как ты это делаешь? спрашивали его всегда.
Трюку с монеткой его научил отец, и малыш освоил его необыкновенно быстро.
Это магия, счастливо говорил он всем.
Потом война, заснувшая на десяток лет в своей норе, проснулась вновь, и стало уже не до фокусов. Пареньку повезло, что его детство хотя бы отчасти можно было назвать счастливым.
Звука ударов он не слышал. Должно быть, болезнь, что заставляет глаза сочиться и сочиться гнилью, просочилась и в уши, отчего мир вокруг звучит как пустая жестяная бочка, а некоторые звуки вообще не доходят до сознания. Так, видимо, произошло и на этот раз: когда взгляд наконец отрывается от блестящего кругляша на ладони, метис уже без сознания, а араб возвышается позади, сдавливая его голову руками, как кокосовый орех. Щёки метиса налилось синевой, нос свёрнут, губы слиплись так, что не поймёшь, где кончается одна губа и начинается втораявидно, его несколько раз сильно приложили лицом о стены трюма.