Последствия засухи, сопровождавшие Истимира на обратном пути, мутным осадком опускались ему в душу. Они с Лесьяром так и не принесли дождь. Возможно, стоило довести дело до конца. Опойцув болото, и ливни омывают юг Пензенской губернии. Но его мужество, как и дружба с бондарем, оказалось не тверже трясины.
Вскоре показались первые ладные домики Сивини, и Истимир остановился как вкопанный.
На западном небосклоне собирались первые дождевые тучи.
С. В. Каменский«Язя»
Третьяк снова осмотрелся. Он уже и не помнил, сколько времени провёл на этих болотах. Всё пошло не так, как хотелось. А было дело и Ярославль с Костромой грабили, и ордынский Жукотин брали. Ушку́йник поправил пояс, оглянулся. Молодой воин еле шёл за ним.
Что, Елисей, устал? спросил Третьяк.
В остекленевших глазах юноши, казалось, и крупицы разума не осталось. Да, битва была знатная: десять ушку́ев потоплено, почти триста воинов сгинуло. Только они двое чудом спаслись.
Так устал? повторил Третьяк.
Н-н-нет, стуча зубами и пошатываясь, ответил Елисей.
Угу, не веря ему, продолжил мужчина. Не пойму я, как тебя в наши ряды взяли?!
Старый ушкуйник оглядел молодого: вроде крепкий с виду, в бою себя показал хорошо, а как воды наглотался, так и сник. Теперь ходит, дрожит, да так, что зуб на зуб не попадает. Третьяк и сам еле выплыл, но выплыл сам, да саблю сохранил. Елисей же, всё растеряв, на обломках ушкуя до берега добрался, где и подурел: бормотал что-то, глазами вращал да пузыри пускал, как дитя. Он снова сказал что-то неразборчиво, но Третьяк уточнять не стал.
Странное место: куда не пойдём, будто туда же и возвращаемся.
Что это было? наконец произнёс молодой.
Мне почём знать?
Видал такое раньше?
Разное видал. Такогонет.
Третьяк поднял взгляд в небо. Ему до сих пор не верилось, что подобное случиться могло. Ещё утром, возвращаясь после удачного похода, заприметил их отряд на берегу реки огромный валун. Только странный он был какой-то. Когда поняли, что и не валун это вовсе, а творение бесовское, поздно уже было. От страшного гула у всех уши заложило, а когда нечисть в небо поднялась и солнце собой заслонила, так замерли все, молитву читая. Опомнились, бросились к корабельным самострелам, да толку от них было мало, а от луков и того меньше. Нечисть дыхнула огнём. Долго, размашисто. Немного времени ей понадобилось, чтобы спалить новгородские суда. Ушкуй Третьяка и Елисея ближе всех к берегу оказался, да повезло только им двоим. Чудище невиданное, как птица хищная, ринулось на корабли, топя их, разрывая воинов, будто и без брони они вовсе были. Старый ушкуйник был уверен, что заметило их это отродье, но вид сделало, будто нет. Пролетело над ними низко, зыркнуло и ввысь устремилось. Был готов поклясться Третьяк, что три головы было у того чудища. Неужто кара небесная их настигла за бесчинства да огнём очистила. Улетела нечисть, и весь берег туманом густым заволокло.
Как мы здесь очутились? снова подал голос Елисей.
Сам не пойму С берега лес вдали виднелся. До него бы за это время не дошли, Третьяк вздохнул. Чудно́е место здесь: и мох растёт со всех сторон, и земля вроде зыбкая, а не топнем.
И что теперь? выдохнул молодой.
Прямо пойдём, может, и выйдем. Молитву читай, чтоб нечистая сила не запутала, наказал старший, делая шаг.
Елисей забормотал что-то и двинулся вслед за ним. Третьяк же шёл осторожно, мягко; на ступающую ногу полного веса не переносил, пока не убеждался, что земля его держит. Долго шли. День уж настал, а из болот ушкуйники так и не вышли. Привалился Третьяк к дереву спиной:
Лютует нечисть. Читал молитву-то?
Читал, ответил Елисей.
Один раз или несколько?
Много читал.
Эко оно как, тряхнул головой старший.
Молодой поднял руки, хотел шлем с головы снять, но Третьяк остановил, бросил коротко:
Оставь. Мало ли.
Кого боятся-то? возразил Елисей. Комаров, мошек?
Откуда мне знать? спокойно ответил старший. Считай, что на разведке мы.
Ладно, нехотя согласился молодой, не стал перечить.
Значит, я так думаю. Раз молитва не помогла, то и нечисть к блужданию нашему вряд ли причастная. Болот таких огромных я никогда не видывал. Налево сейчас пойдём, махнул Третьяк рукой. Там и деревья выше, и суше быть должно. Потом направо повернём и вроде как снова прямо будем. А ты, если что-то странное заметишь, читай молитву громко, чтобы и я слышал. Пока светлоидти будем и для костра чего-нибудь подходящего поищем. А как темнеть начнёт, так и подумаем.
Старший медленно зашагал, вспоминая сказки стариков про разную нечисть.
Много ли ты про болотников знаешь?
Не очень. Только то, что дед рассказывал.
Что рассказывал?
Скверные они. Свяжешьсяне выживешь, если только болотник не в хорошем настроении. Тогда пугать будет, подшучивать, может, и убежать получится, когда он выскочит.
Веришь в них?
Не знаю, признался Елисей. Сказки предков наших, думаю. А ты?
Так же думаю. Дед мой говаривал, что не по православному этонечисть уваживать. Давно было, в Новгород к нам волхвы приходили
И как?
Сожгли, пожал плечами Третьяк. На княжьем дворе. При Ярославе Всеволодовиче это было.
Поделом, хмыкнул Елисей.
Как знать, сказал старший. Как знать.
* * *
Долго бродили ушкуйники по болоту. Шажками короткими ступали, особо не расторопничали. Не то это место для суеты. Светло ещё было, как добрались до сухого места. Прав был Третьяк: где деревья высоки стали, там и воды болотной почти не было. Среди деревьев редких начало тропы показалось. Узкой, что доска, но травой не поросшей. Привела эта тропа ушкуйников к избе невысокой, неширокой, на пнях чёрных стоящей. Из деревянной трубы, на резной скворечник похожей, тонкой струйкой дым волочился. Переглянулись мужчины, но молча избу обошли и перед дверью приоткрытой замерли. Заглянул Третьяк внутрь: печь огромная, а между ней и стенами, в самом углу, пола́ти с лесенкой, под нимивход в голбе́ц. Показалось ушкуйнику, что из глубины чулана блеснули два огонька, будто глаза чьи-то. Отпрянул воин, нахмурился, головой мотнул, на Елисея глядя, и за саблей потянулся. Заглянул снова в щель и обомлел.
Заблудились? послышался девчачий голос.
Третьяк опустил глаза. Растрёпанная, сонная девонька с чёрными длинными волосами, в рубахе белой до пола да с вышивкой красной, смотрела на него снизу вверх. Спокойно смотрела, будто и не огромен он перед ней, и даже не ровня ей, а сам мал.
Что молчишь? повторила она. Заходи, поди, голодный.
Я не один.
Так все заходите.
Зашли ушкуйники, на красный угол перекрестились, поздоровались. Огляделись: простая изба, как у всех, только тесно внутри. Девонька кочергу схватила и в печь сунула, вытащила горшок какой-тои к столу, что в середине избы стоял, пошла деловито.
Садитесь, что ли, хмыкнула она. Гостями будете.
В единственном помещении избы было светло. На глиняных тарелках свечи торчали, и, казалось, будто везде они расставлены были.
Одна живёшь? спросил Третьяк, напрягшись, и перед печью остановился.
Одна, да с помощниками.
А родные где?
А кто где, уклончиво ответила девонька, выкладывая на стол глубокие тарелки и ложки. Хлеба неси, строго крикнула она.
Из голбца выскочило странное существо: как кот, но на двух лапах; как ребёнок невысок; космат, словно медведь. Елисей оторопел, попятился, в стену упёрся, а когда разглядел, кто выбежал, так и вовсе побелел: в меху светлом, длинном, с ушами острыми стоячими, с глазами круглыми кошачьими, само чуть выше колена. Что-то со стола умыкнулои перед ушкуйниками остановилось. Ощерилось и, рот открывши будто от уха до уха, яблоко куснуло да на Третьяка жёлтыми зенками вылупилось. Ушкуйник дрожащей рукой саблю выхватил и выставил навстречу косматому. Волосатый вновь оскалился, протянул руку-лапу и осторожно коснулся пальцем острия. Третьяк вздрогнул от неожиданности и случайно рукой дёрнул. Существо затряслось, посмотрело на палец свой, с которого кровь закапала и раскосолапилось, крепче прижимая к груди яблоко надкушенное, насупилось и разревелось.
Ну вот, молвила хозяйка. Довели голбе́шника. Кто мне теперь помогать по дому будет?
Елисей молитву забормотал, а Третьяк левой рукой под кольчугой крест нащупал, выпростал да, оттянув на всю длину цепи, на нечисть направил. Голбешник реветь перестал, выпучил глаза, засмотрелся, жуя яблоко, да улыбнулся, закивал и убежал. Вскоре вернулся и протянул ушкуйнику небольшой ножичек с резной костяной рукоятью, испещрённой знаками непонятными и неизвестными, да к кресту потянулся.
Зря ты так, поцокала девонька. Он решил, что ты меняться хочешь.
Крест не отдам! отдёрнул руку воин, даже не удивившись, что нечисть к символу лапы тянет.
Существо вновь насупилось и захныкало. Нахмурившись и дёрнув рукой-лапой, метнуло ножик в пол, себе под ноги. Лезвие с глухим стуком воткнулось в половицу. Голбешник резко отвернулся, потопал прочь и на полати полез. Третьяк побледнел, сглотнул судорожно, глядя на нож, ушедший в доску по самую рукоять.
Что молчишь? укорила хозяйка. Спасибо скажи, да забирай. Подарок это.
Сила он нечистая, и тебя дурит, ответил Третьяк. Морок на тебя навёл, что ли? Вот скажи, что с тебя требует?
Отчего нечистая? Отчего морок? Голбешник же. Добрый он, да хозяйственный, да с меня ничего и не требует, пожала плечами девонька. Хлеба, яблок дашь ему, он и радостный. Клюкву не даю, буянит с неё, да спотыкается.
Ведьма, что ли? сузил глаза Третьяк, покрепче саблю ухватывая.
Скорый ты на расправу, лукаво улыбнулась хозяйка. Всё ли неясное ведьмовством объясняешь?
То-то я смотрю: простоволоса ты, неподпоясана.
А ты, что ж, раз с крестом пришёл, то и свят? Может, разбойники вы, хоть на витязей и похожи? Вон и саблю достал.
Из войска княжеского мы, ответил с прищуром Третьяк, но саблю не убрал.
Так садитесь, городские, заулыбалась девонька.
Подумал ушкуйник, что раз молитва не изгнала и крест не напугал, может, и правда не бесовское то чудо волосатое. Убрал саблю, на лавку сел напротив хозяйки.
Так и будешь есть? засмеялась она. В кольчуге да шеломе?
Да, ответил коротко Третьяк. Себе клади и есть начинай, а я погляжу.
Взяла девонька ложку, черпнула из горшка, сдула пар с еды да в рот отправила. Посмотрела на ушкуйника, улыбнулась.
А второй не такой, как ты. Не храбрится.
Знала бы, что нам за сегодня пережить довелось, не глумилась бы. Хотя, что ты уразуметь-то можешь.
Многое могу. Говоришь, пережить довелось? Расскажи, удиви меня.
Чудище, огромное, трёхглавое, крылатое, корабли наши спалило. Мы вдвоём лишь уцелели. Целый день по болотам ходили, пока сюда не дошли.
Знаю такое, кивнула хозяйка. И здесь такой летает.
Давно ли?
Сколько себя знаю. Говорит, что память ему отшибло и не помнит ничего.
Говорит ещё? удивился Третьяк, внимательно глядя на девоньку.
Васильковые глаза хозяйки блеснули, улыбнулась она, щёку рукой свободной подпёрла:
Говорит. Как мы с тобой.
Товарищей наших сгубил.
Посочувствовать могу, а будет ли толк с того?
Не знаю, вздохнул ушкуйник, взглянул снова на девоньку, повернулся к молодому. Что стоишь, Елисей? Видишь, не злая она. Садись за стол.
Я́зя меня кличут, неожиданно произнесла хозяйка. Можете Я́ськой звать. Не обижусь. А кого испугались, голбешником зовите, он к тому привыкший. И нож забериподарок всё-таки.
Сел за стол Елисей, назвались гости. Разлила черпаком угощение хозяйка, а косматый хлеба принёс. Отошёл от обиды: сам и нож вытащил, положил на стол, сел на скамейку с краю, на Третьяка зыркает.
Как я такой подарок за так возьму? вслух сказал старый ушкуйник. Нельзя же.
К кузнецу тебя свожу завтра, поможешь ему с работой, заплатит. Вот голбешнику монету и дашь взамен.
В город нам надо, ответил Елисей.
Не выйдет, усмехнулась Яська. Нет отсюда выходатопь кругом.
Чертовщина какая-то, зло сказал Третьяк. Как мы сюда тогда попали?
Мне почём знать?
Чую я, что ты знать можешь.
Дверь в избу тихонько скрипнула. Повернулся Елисейещё одна де́вица стоит, но старше: высока, худа, с волосами длинными русыми, с венком цветочным, да в рубахе белой, как Яська. Охнула, за дверь спряталась, выглянула осторожно.
А я и не знала, что у Ясеньки гости кроме меня есть.
Голос был такой красоты и певучести, что даже Третьяк мурашками покрылся.
Заходи, приказала хозяйка. Только сели. Ру́ска это.
Старший с подозрением оглядел вошедшую.
Что же вы ходите так похабно? Волосы распущены, рубаха не подпоясана, как нечисть, вздохнул старший.
А нам бояться некого, ответила русая, садясь рядом с хозяйкой. У нас всех жителей местных по одной руке пересчитать можно.
Ничего не ответил Третьяк, только хмыкнул да ложкой гущи набрал, взгляд косой на неё бросая. Молодой же и вовсе засмотрелся, рот приоткрыв.
Что, де́виц не видели? тихо спросила Руска, зачерпнула себе похлёбки да на Елисея глянула с прищуром. Смо́трите пристально, а меня в похабницы, в нечисть.
Будто не знаешь, отчего, буркнул Третьяк. Как бы на нас беду не накликали.
Гребни поломались, пояса поизносились. Новые делать некому, улыбнулась девонька.
Так другое дело тогда, сказал Елисей.
Коль не врётдругое, согласился Третьяк. Только стол среди избы отчего стоит?
Хлеб пекла, утомилась. Тяжело одной перетаскивать.
Подсобить?
От кузнеца вернёмся завтра, так и подсобишь.
Всё у тебя складно получается. На всё ответ есть.
А как же без ответа? вздохнула Язя. Накушались?
Хороша похлёбка, да и хлеб сытный, довольно сказал Третьяк. Коль отсюда хода нет, то где зерно берёшь, где молотишь?
Камышовый он, со знанием дела заявил Елисей. Верно говорю?
Руска засмеялась весело, переливчато. Яська улыбнулась, покивала.
Ты откуда знаешь? с подозрением спросил старший.
Было время, всей семьёй такой ели
Ты сам-то откуда будешь? спохватился Третьяк. В поход ходили, а за жизнь разговора так и не вели. Не помню я тебя в Новгороде.
Так и не оттуда я. С Москвы.
А, из низовых значит. Ну-ну, фыркнул старый. А к нам чего подался?
А я пятый в семье, чего мне ждать?..
А было б чего ждать?
Было бы. Купец мой батюшка.
Тебя хоть не Пятаком назвали, неожиданно рассмеялся старший.
Елисей усмехнулся.
Спать пора, оборвала их Яська. Вставать рано.
Поднялся Третьяк, подошёл к окну, сдвинул задвижкутемно на улице.
Только день был, подивился ушкуйник.
Снова Руска заулыбалась да расхохоталась, кулаком по столу застучала. Тюкнула Яська её ложкой по голове, отчего де́вица скукожилась, ухватилась за макушку и разразилась пугающим плачем.
Нет с тобой покоя, Ру́ся. Зачем смеяласьгости же, опечалилась хозяйка. Прекращай свои выходки.
Странно это всё, прошептал Третьяк. Сама мала, а ведёт себя, будто старше всех.
На полатях спать будете, там постелено, да и печка натоплена. Чую, недоверчивые вы, так хоть в сапогах не лезьте. Мы внизу на лавках спать будем.
Тут почувствовал Третьяк, что устал. За еду отблагодарил, скинул сапоги и наверх полез, за собой Елисея потащил. В чём были, в том и легли. Только чудились им сквозь тихий шёпот девичий завывание бури и плеск ручья.
Старшего я с собой возьму, а младшего на тебя оставлю, услышали ушкуйники Яськин голос и уснули крепким сном.
* * *
Встали утром воины, а хозяйка с русой за столом сидят, смотрят друг на друга, вздыхают. Голбешник рядом на полу развалился, нож в тряпицу заворачивает да пофыркиваетвидно, сердится, что не выходит как хочется.
Встали? спросила хозяйка.
Встали, ответил Третьяк, с печи слезая.
Вот и ладно. Как откушаете, к озеру все пойдём. Мы с тобой к кузнецу, а Руска с Елисеем воды нанесут.
Будь по-твоему, согласился старший.
Накормили их сытно де́вицы. Стали в путь собираться. Из избы вышли, через лесок прошли, до озера добрались. А озеро будто бескрайнее, словно в небо переходящее. На берегу столб огромный, как бревно для избы. Столб цепями толстыми обмотан, цепи те замками скованы, да через всю гладь водную тянутся. У берега плот к одной из цепей прикреплён. Взошли на него Яська с Третьяком. Постояли немногои напряглись цепи, сами собой заходили. Не успел ушкуйник опомниться, как поплыли. Перекрестился воин, снова за крестом потянулся. Вздохнула девонька.