Тебе не кажется, что счет неровный?
И четвертая и пятая рванулись с пальцеводна за другой. Молниямипотому что они и были молниями, холодными, белыми, пронзающими время и истаивающими в нем, нанося глупые, болезненные, раздражающие раны.
Время не так просто ранить. Даже адамантием.
Я понял это, когда натянул лук в шестой разза себя. И стрела, белая и легкая, затрепетала в пальцах у смеющегося Крона.
Чем это ты так? небрежно бросил Повелитель Времени. Ах да, я такой в детстве игрался. Циклопы в дар отцу ковали. На пробу.
Стрелка вращалась в пальцах под его смех. Белая, легкая. Дарящая обманчивое могущество.
Выкованная Циклопами игрушка. Годная разве что на то, чтобы промахиваться. Попадать по леопарду, по змее, по отцу. Ипромахиваться. Потому что это не орудие нападения. Мести. Убийства.
Потому что это вообще не оружие.
Оружие может быть одно. Которое я уже выбрал. До того, как шагнуть к Олимпу.
Стрела, к которой не нужен лук, легким перышком вращалась в пальцах отца.
У тебя больше нет выстрела, сказал он злорадно. Кажется, ты его подарил.
Ты знала об этом, бабушка-Гея, когда дарила мне это? Знала, что он постарается забрать у меня оружиепотому и дала два?
Выбор из двух.
Пальцы стиснули теплый, старый металл, вышедший из плодоносных недр матери-Земли.
Лук, к которому не нужно дарить стрелу.
У меня есть еще выстрел, отец, прошептал я, глядя ему в лицо. Я не выстрелил за мать.
И резко потянул назад тетиву, свивая из воздуха свою настоящую стрелусковывая из серебристого ихора, блестящего на щеке матери, и ее тихой, безумной песни, и плача золотоволосой сестренки, и страха в глазах братьев, и беспокойных, проклятых лет на острове Крит. Вытаскивая из воздуха, выплетая из горечи и ненависти.
Черное острие легло на тетиву пророчеством. Нацелилось безошибочнооперенное шепотом Урана-Неба над головой: «Тебя свергнет сын, сын, сын»
И он услышал это, потому что перестал улыбаться, потому что оскалил зубы, мотнул головой, чтобы не слышатьи стиснул пальцы, словно сжимая рукоять, древнюю, страшную
Рукоять выщербленного серпа-улыбки, ухмыляющегося чистой пустотой. Но, как известно, страшнеене всегда лучше.
И не всегда быстрее.
Время замерло. Оскалилось отчаянной ухмылкой: промахнешься!
«Не промахнусь», шевельнулись губы, и черное пророчество ушло в лётстрела, густо смазанная предназначением и моей яростью.
Такими стрелами не промахиваются.
Крон охнул и нелепо булькнул пропоротым горлом, в котором торчала черная стрела.
Оперенная страшным пророчеством.
Крон разжал пальцыи из них пропала возникшая было из воздуха рукоять. Страшная, древняя
Только немного менее древняя, чем мой лук.
И серп, который не успел призвать хозяин, помедлив, канул в воздух.
Признал, что для улыбок сейчас не место.
Потом с неба подстреленной птицей упала тишина. Распластала крылья, укрывая площадку перед царственной горой. Замела все вокруг пушистыми перьямиклочками молчания.
А там, в небе, с которого слетела тишина, наверное, раздавалось немое мстительное хихиканьеи гремело без слов: «Помнишь, сынок? Тебя свергнет сын, сын, сын»
Титаны стояли, вслушивались в это хихиканьенеслышное, а вот каким-то чудомскрипучее и злорадное. Стояли толпой вокруг площадки. Всматривались в павшее Время.
Поднимется?! Нет?!
Нет. Это знал я. Знал теплый, страшный металл, что был выплавлен в недрах Геи-Земли еще до серпа.
После таких стрел не поднимаются.
Может, потом, через века если ему позволят.
Только вот кто ему позволит?!
Мать поняла первой, потому что подползла на коленях к телу Кронаон лежал, разбросав черные волосы, и борода не давала увидеть рану в горле. Подползлаи завылатихо, безумно и страшно.
Сестры и братья молчали.
Титаны тожевытягивали шеи, будто надеялись: может, все-таки встанет?!
М-м-ме-е-е-е!!
Вот тогда они очнулись. Когда узрели козу, бестрепетно бодающую ногу их предводителя. С самым зловредным видом бодающуюмол, накося-выкуси, Повелитель Времени!
И вообще, сейчас я еще и край твоего хитона сжую.
Хватай мальчишку! полетело из толпы хриплое, отрывистое.
И толпа ожила, забурлила, замахала руками, дубины какие-то подниматься стали крики полетели.
О щенках-выскочках, проклятых пророчествах, козе, порожденной Ехидной.
Еще о много чемя не особенно слушал.
Смотрел на мать, воющую и рвущую волосы над телом отца.
На прильнувших друг к другу младших.
Внутри было пусто.
Болталась, гуляла неприкаянная мысль: неужели поэтому она просила меня не вмешиваться, неужели поэтому
Опомнился, только когда брошенный кем-то камень проехался мне по виску. Хорошо проехалсяссадина была бы на полголовы, если бы не вскользь. Тогда встрепенулся, сжал губыи резко потянул назад тетиву своего оружия, свивая новую стрелуиз горечи в груди и разочарования, и смеха старика-Урана над головой, и мягко капающего на землю ихора Времени.
Эй, титаны! Не хотите ли угоститься пророчеством с тетивы? Вам, может, и не прорицали ничего вроде «вас свергнет сын»так я могу и без прорицаний. Так, попростустрелой, кто первый на очереди?
Стойте!
Голос какого-то высокого, светлоусого, перекрыл общий гам, в котором уже явственно слышалось: «Разорвать на части и в Тартар!» Вещий Япет, если я верно понял рассказы братьев-ветров. Отец кучи таких же вещих сыновей. Еще, говорят, мастер медовуху делать. И яблочную бражку.
У него отцовский лук!
И обшарпанный старый металл, которому не нужны стрелы, мягко вздохнул под пальцами. Вспоминал: вот прежний хозяин которому выковала меня его жена и сестра. Он нечасто брал в руки: ему было незачем, да и дети-Циклопы выковали стрелу, для которой не нужно тетивы.
И та, которая выковала, однажды тайно отнесла другомусыну А тот отказался. Отвернулся, бросив презрительное: «Мне нужно что-то получше!» И таона выплавила что-то получше, а лук оставила лежать и дожидаться часа.
И поклялась, что никому не скажет правды о его происхождении и сути.
Если только настоящий хозяин лука не поймёт ее сам.
Не разгадает могущество. Не выберет в трудный час.
титаны молчали. Впивались глазамиособенно этот, у которого их сотня, Аргус, что ли.
Ждали.
Я не хочу воевать, сказал я, опуская лук, отпуская стрелу. Крон преследовал мою мать. Преследовал моих братьев и сестер. Хотел проглотить меня. Что вы сделали быесли бы он поступил так с вашими семьями?
Что ж вы там потупились, глаза опустили? Вспомнили, небосьчто он как раз и обещал так поступить с вашими семьями? А с некоторымиуже и начал поступать? И вы так и не решились и так и не собрались?
С вами у меня нет вражды. Нет причин воевать, пока вы не тронете меня или мою семью.
Из толпы прилетел глумливый смешок. Как его, этого грузного, морда наглая Менетий или Титий?
Ты хоть нам-то не ври, сын Крона! Стоишь тут с Урановым луком трон пришел заниматьи «нет причин, нет причин»
Трон, сказал я, да на кой мне?! Ищите, кто займет. Решайте.
Повернулся спиной к пораженному гулу там, в толпе титанов. Пошел к братьям и сестрамзнакомиться.
Стараясь заглушить вредный, непоправимо едкий шепоток за плечами.
«Радуйся, маленький Кронид. Только что ты начал войну».
МОНОДИЯ. ГЕКАТА
Скажи мне, о каком пути ты хочешь узнать, о Прополос?
Прополосуказывающая пути. И значитлучше других эти пути знающая.
Бесстрашно, бесстрастно ходящая по тайным тропам, безошибочно выбирая нужную.
Чтобы указать.
Но путей десятки, сотни, тысячи, они ветвятся, переплетаются и бегут, и свиваются в бесконечное полотно, над которым рассеянно щелкают ножницы Атропоси даже самые мудрые не всегда знают, по какой тропе шагнуть.
Тропы темны.
Какой путь ты хотела бы озарить своим факелом, о Дадофора?
В колдовском огне проступают разные знаки. Сколько ни вглядывайсяувидишь новое. Отшвырнешь три тысячи разных толкований, и потом все равно глядиошибёшься, потому что Ананка прихотлива.
Любит играть с огнём.
Ананка не даёт ответовчто делать. Уничтожить или спасти, Сотейра?!
Какую истину хочешь увидеть, о Прополос? шепчут ярко-алые губы под вуалями там, в зеркалах.
Зелья многообразны, как пути, как знаки в огне, как змеи по весне и лунные травы, поднимающие голову ночью. Одурманят врагов, приворожат возлюбленного. Покажут неясное, зыбкое, трепетливое будущее
Беснующиеся рати, царь на золотом тронечерные волосы, черные глаза, холодный взгляд, и черные перья на серых камнях, и переломленный факел в водах Стикса.
Светлый зал, и льстивые улыбки, и царь на золотом тронечерные волосы, черные глаза, усталый взгляд, и юнец с луком, и тень пророчества за спиной.
Алые губы под вуалью кривятся печально. Не хотят произносить ответ.
«Нет, не что будет. То, что могло бы быть. Что должно было быть»
Что вернее?
И почему это видится мне в дымах предсказанийне предсказанное никем. Отчего приходит в знаках огняникем не прорицаемое?
Словно полустертое, забытое сновидение, отсеченная нить, ускользающая между пальцамиразмытое лицо, черный пёс, встающий за чьими-то плечами и упорный, лезущий на губы, немыслимый шепот.
Повелевай, Владыка.
Мир извивался, трясся, рычал, скалил клыки в безумном бешенстве. Казалосьзахлебнется в истошном яростном визге, начнет раздирать собственную плотьдикий пёс, которого вот-вот сдавит безжалостная рука, напялит ошейник, потащит Куда потащитмир не знал, но хрипел и рвался назад, на свободу, в пене, в ужаседрожь волнами пробегала по Стигийским болотам, сотрясала ивы Коцита, заставляла подпрыгивать валуны на Темных Областях.
Тени стенали и табунами носились по полям асфоделяне желали утешения, желали им самим неизвестного, неясного Тени обезумели три дня назад, когда к отцу доставили сосуд Мойр, а он пренебрег ими с тех пор мир словно выпил из чаши неразбавленного Хаоса. Прошли три дня, и на мир пало ярмо правленияа тени всё не желали успокаиваться. Тревожились, желали судов.
Новоявленному царю было не до судов. После возвращения из дворца Эреба Перс почти всё время проводил в своем дворце. Осваивался с приобретенной властьюте, кто хотел свергнуть нового царя, отступили, как только он вышел из обители Звездоглазой Нюкты. Словно незримая сила дёрнула за поводок.
Бунтовщики ушлиостался воющий, не желающий смиряться мир. В бессильной ярости пытающийся хватануть руку, сжимающую его загривок.
И осталасьона, ждущая на перекрестке, неподалёку от зева Тартара, глядящая в мирно журчащие воды Амелета.
Кровавые губы чуть шевельнулись, и два призрачных тела склонили головы, когда она обернулась и сделала шаг навстречу.
Ты звала, сказал он тяжело и хрипло.
Звуки не хотели рваться наружу, лезлисиплые, сдавленные. Искореженный, передавленный серебряный рог. Раньше Перс умел петьи за это его полюбила титанида Астория, которая любила только звезды да полеты.
Только вот песни кончились. Отравлены, задавлены ядом, который проник сквозь кожу, хлынул в горло, глядит мраком из глаз. Отец, зачем ты поддался, хочется спросить Гекате, но нельзя портить игру и выдавать себя.
И тот, который стоит напротивей не отец. Тело.
Звала, сказала она ровно. Я долго искалачто может дать власть над миром. Над его волей. То, что сделает тебя Владыкой. Отец.
Он молчал и глядел настороженночто хотел рассмотреть там, за туманной вуалью? Ее глаза были спокойнывсе, и призрачные тоже.
Она смотрела на негои слышала во взгляде отзвуки недодавленной, недодушенной боли Перса, сына Крии, и улыбаласьюная, таинственная, наполненная любовью к отцу.
Ядовитой, как кинжал в складках ее одеяния.
Почему меня? прохрипел он настороженно.
Она пожала плечами, и призрачные тела качнулись, всплеснули рукамикто знает?
Потому что это сказал мне огонь. Потому что другие неспособны усмирить его. Потому что ты мой отец. Ты смог усмирить бунт
Бунт вольного мираотчаянный и краткий, потухший в тот же миг, когда вольный мир понял, кто в обличье Перса шагнул из дома Звездоглазой Нюкты.
Создатель.
кому как не тебе узнать потаенное? Подойди. Мир нужно примирить с тобой обрядом именно тут, на перекрёстке. Грань, где течет река Крона и бытие сталкивается с небытием.
Он поверил и шагнул вперед, когда увидел, как она возносит в руках сосуд с жертвенной кровью. Когда у ее ног по легкому мановению руки возник жертвенный треножник и клетка с трепыхающимися черными голубями.
И серебрящаяся чаша, наполненная живым, фиолетовым пламенем.
Шагнул ближе, встал на краю Амелеташвырнул вызов подземному миру, отчаянно пытающемуся сбросить чужака. Изломал губы в победоносной усмешке: ты проиграл, мир. Вот онамоя-не-моя дочь, поддавшаяся обману и знающая, как накинуть на тебя петлю. Встречай своего Владыку.
Геката улыбнулась навстречумгновенно и остро. Подумала: ты все же немного неуклюж, не-мой отец. Наверное, еще не освоился с захваченным телом.
Сейчас мы проверим это. И мое мастерство тоже.
Я не знала, куда можно применить этот ядтеперь знаю.
Кинжал порхнул в воздухенежнее былинки, легче бабочки, собирающей нектар с цветов на поверхности. Игриво клюнул титана Перса в шеютот замер и с недоумением потрогал место укола.
Наверное, немного зуделои всё.
Яд? спросил, почти по-доброму усмехаясь.
Черной, эребской улыбкой.
Не совсем, о Первейший, ответила она тихо и ровно. Просто тебе теперь очень хочется пить.
Неодолимая, невыносимая, иссушающая жажда, сваренная в котле из песка пустыни, и корней ядовитых трав, и слюны богини голода, и яда стигийских чудовищ, которые приползают ко дворцу молодой богини просто такпоболтать.
Ты он хватанул себя за горло, словно пытаясь удержать. Вцепился скрюченными пальцами в грудь, раздирая плоть. Но Амелет был сильнееКронова речка, подарок Повелителя Времени подземному миру, вкрадчиво напоминала о себе, невинное бульканье разрослось в настойчивую музыку: тебе почему-то очень хочется пить, пить, пить, пить так приди и выпей!
То, что было внутричерное, многолапое, хищное и древнеепротивилось отчаянноно тело с недодавленной, недодушенной волей победилорванулось к ледяным водам, жадно припало губами.
Геката смотрела, как тело ее отца захлебывается ледяным ядом Амелета напополам с проклятиями. Как пытается отойти от водыи невыносимая жажда тащит назад.
Дрожь появилась в руках тела, подламывались колени, в кудрявых черных волосах осторожной паутинкой замелькала седина. Тело тряслось и булькало, все утоляло неистовую жажду.
Между глотками почти не слышно было шепота.
на что рассчитывала? Титаны бессмертны. Воды Амелета надолго не удержат
Тогда она подошла. Юная богиня перекрестков, скрывающаяся за вуалями. Никто по сравнению с великим древним, который бился сейчас, пойманный в сети из тела ее отца.
Ты мудр, о Первейший, сказала тихо. А я лишь слабая, глупая женщина. Это не удержит.
И увидела, как вздрогнули пальцы тела, когда так близко, в нескольких шагах распахнулась вечно голодная, зовущая пасть Тартара.
Сколько нужно силы, чтобы пихнуть в спину?
Ей не пришлось толкать: Тартар тянул и звал сам, и ослабленное тело не смогло противиться голоду, потащилось по камням, цепляясь за них пальцами медленно, потом быстрее.
И он проклинал ее на два голоса, когда проваливался. Когда его тянуло за собой жадное, всё вбирающее в себя небытие, когда чернота из глаз силиласьи не могла разорвать ставшую ловушкой оболочку-тело
У этого мира не было и не будет хозяев, Великий Эреб, сказала Геката тихо и ласково на прощание.
Потом постояла над Тартарской пастью, глядя в темноту, откуда доносились стоны. Правое тело тянуло, хотело оглянуться туда, где искрился таинственный и звездный дворец Нюкты.
Будь спокойна, великая Нюкта. Твой муж нескоро вернется из Тартара, а когда вернетсятела у него не будет. И он снова заснётхотелось бы, чтобы надолго, а если нет
Если нет, в вольном мире есть я.
Освобождённый мир ласково ворчал в уши. Казалось, дай только волюоближет тысячью пламенных языковв знак благодарности.