Жертва моей справедливости хмурится рядом, жмётся к стене поплотнее и стискивает все туже и туже и без того бледные кулаки.
- Зачем ты ее кормил? - щёлкнула прямым вопросом по лбу несведущего мальца.
Он побелел ещё сильнее.
- Ну! - и глаза ведьмы закрыла тьма.
- Мама - зашелестело напуганное чудо и поползло по стенке вниз.
Так от меня сбегать ещё не пробовали.
- Я ей искренне сочувствую, - пропыхтела ведьма, с трудом поднимая растекшееся по полу худое, но весомое тело. - Вставай, умелец, и будь мужиком, имей честь отвечать за свои поступки!
- Да я не Я не
- Не мужик?
Мстительная ведьма она такая, пусть даже и мстить первокурснику несерьезно. Но не я себе это опять создала, не мне одной за него и расплачиваться.
- Не-не - возмущённо завозрожало чудо-чадо.
- То есть, всё-таки, не мужик, - печально вздохнула я, сожалея о том, как быстро меняется полоролевая идентификация, когда речь заходит о чести и ответственности.
- Мужик! - набравшись, видимо, смелости, выпалил стоящий перед гневным взглядом ведьмы первокурсник. - Но не специально!
А вот эта реплика сделала сегодняшний мой день! Уверена, что ничего краше я нынче точно не услышу.
- Ты мужик, но не специально, - повторила задумчивая ведьма, и даже чернота исчезла с глаз долой. - Случайно получилось?
Нам ведьмам любопытство крайне свойственно, тем более в таких неожиданно запущенных случаях.
- Да, случайно! - с облегчением подхватил малец. - Я не хотел, так вышло.
И такое расстройство на его лице нарисовалось, что мне даже пожалеть захотелось. А впрочем, рано пока.
- Что, мама с папой настояли? - участливо уточнила у жертвы двойного произвола.
- Почему? Я сам Но не хотел
- Заставил кто?
И запылавшие румянцем щеки стали мне ответом.
- Поспорил с другом, - и такой пронзительно сожалеющий вздох.
Ох уж эта подростковая провокативность
- На что хоть спорили?
Ну интересно же!
- На поцелуй.
Все, финиш, уносите меня готовую. И зашедшеюся в кашле ведьму действительно вынесли за библиотечную картотеку. Она у нас была высокая, крепко сбитая и от глаз читательского зала надёжно укрывающая.
- Ну что ты приципилась к первокурснику! - завозмущалась вернувшаяся из ниоткуда Нирочка. - Ну ошибся, с кем не бывает! Молодой мужик, кровь горячая, мозг едва теплый. Что с него взять?!
- Обрадую тебя, - продолжила веселиться злая ведьма. - Он, - и я ткнула пальцем в переминающегося рядом пацана, - может, и мужик, но это не специально, случайно получилось. А забился на поцелуй с другом!
В этом месте чувствительная Нирочка выкатила свои чудные нефритовые глазки, приоткрыла свой ягодный ротик, да так и осталась стоять.
- И вот за эту моногамную любовь, горячую кровь и едва теплый мозг мне предстоит расплачиваться перед книгой с дрянным характером?
- Древним фолиантом, - терпеливо и подобострастно заметила смотрительница библиотеки.
- Старой, обрюзглой каргой из жёлтых страниц с отвратительнейшим характером и склонностью к вуайеризму, - впечатала каждым словом я свое мнение, и Нирочка не стала спорить.
Ещё бы она спорила, не ей ведь расплачиваться перед древним фолиантом!
- Значит так - я сосредотачиваюсь на бледно-сером первокурснике, который, я надеюсь, уже сделал правильные выводы. - С тебя, мой юный, неопределившийся в ориентациях и ценностях друг, магическая клятва о том, что больше никаких споров, пари и прочих словесных дуэлей, а также больше никаких неуставных отношений с древними фолиантами. Если в инструкции по применению указан запрет на кормление, кормить нельзя! Это понятно?
- Кхмс, - выдало чудо-чадо, согласно кивнув головой.
Ну, будем считать, что это да, и потому:
- Клятва!
Малец заикаясь, дрожа, краснея и даже серея, выдавил из себя традиционную магклятву и свалил по стеночке из библиотеки.
Даже страшно представить, что бы с ним было, потребуй я клятву на крови Эх, слаб нынче стал мужик на передок, да и на задок, выходит, тоже.
Итак, с одной жертвой разобрались, пора и себя в жертву отдавать.
- Где она? - мой вопрос к Нирочке, и ее кивок в сторону хранилища.
- Звуконепроницаемый полог? - ещё один утвердительный кивок, и теперь стало понятно, отчего все происходящее в библиотеке пока оставалось в тайне от посетителей.
Обычно пострадавшие древние фолианты любят привлекать к себе внимание всех-всех, желательно абсолютно всех окружающих, рассказывая им о непростой, да что уж там, совершенно трудной и невыносимой жизни без должного уважения, трепетного внимания со стороны младшего поколения. Позабыты старики, позаброшены, и лишь в свои руки предоставлены. Оттого и ведут эту жизнь, как умеют, справно ли или не очень - что у кого получается.
- Может, я тебе накапаю? - заботливо предложила Нирочка, держа в руках стакан с водой и склянку с успокоительным.
И можно было бы даже согласиться, если бы не предстоящий диалог с жадным до зрелищ древним фолиантом. Чего ожидать от него на этот раз, подсказок от Великой Проматери Степи не поступало. Значит, следует точно владеть всем ведьминским арсеналом. Не вопреки, а за-ради.
А успокоиться, как и упокоить особо зарвавшихся, я всегда успею.
- Фина Радовна! - зайдя в хранилище, первым делом позвала я древний фолиант.
Древний, крайне ценный и очень востребованный.
Впрочем, это никаким положительным образом на характере книги не сказывалось. Вредность, мелочность, склочность, скандальность и подстрекательство - все это вдоволь присутствовало в древнем и крайне ценном. Знали бы кому отсыпать сие добро, давно бы поделились столь уникальным сокровищем.
Но думать о несговорчивом нраве самобытного творения мне сейчас было не с руки, иначе я эти самые руки точно приложу не по назначению: был фолиант и нет. А Нирочка просила
- Фина Радовна! - позвала я ещё раз, добавив в голос больше тепла и сопереживания. Древним фолиантам они нравятся.
- Тута мы, - раздалось от окна, и я осторожно отодвинула тяжёлую светонепроницаемую портьеру.
Огромная книга в черном кожаном переплете не шевельнула ни единой страницей. Выпирающие с лицевой стороны талмуда кустистые брови были острым углом сведены по центру. Тонкие широкие губы в мелкой сеточке морщин слегка дрожали и кривились.
- Доброго здравия, Фина Радовна!
Вбитый годами и стенами интерната этикет предписывал проявлять уважение и выдержку в отношениях со старшими. Более того, обращение ко здравию было особо тонким моментом в построении необходимой мне беседы: здравие все древние фолианты очень уважали, а уж свое здравие берегли, как никто другой. Им, если бы предложили, обследоваться каждый день, они бы стали! Ещё и очередь заняли бы и себе, и тому парню, что за ними стоял (да точно стоял!), только отошёл в магазин за хлебушком.
- Доброго, доброго, - заворчала книга. - Чего ж в нем доброго? Страницы пожухли, корешок поистрепался, переплет скрипит!
- Вам бы, Фина Радовна, с солнца открытого в тень уйти, ультрафиолет разрушительно воздействует на Вашу кожу!
- На нас разрушительно действует скука и грязь! - отозвалась тут же старая карга. - А ещё тапки, что не перевариваются! И глупые советы, которые ни к голове, ни к ж седалищному нерву не приложишь!
Я - терпеливая и мудрая ведьма. Нет, не та ведьма, что вредная, мстительная и тормозов не знающая, а та, что ведает и творит во благо мира. Хотя признаюсь, мир бы только выиграл, если бы древние фолианты научились тормозить на поворотах своего недовольства и возмущения.
- С тапками, что не перевариваются, мы сейчас разберемся. А вот зачем их глотали, когда Вам предписана строжайшая диета и питание исключительно натуральными продуктами?
- Сами и лопайте эти ваши диеты, - сердито пробормотала книга, раздражительно шелестя желтыми пропитанными старинными текстами страницами, - а нам ещё свободно пожить охота! Ты чего притащилась-то, Милка?!
- Фина Радовна, Малина я, а не Мила. Малина или Лина, если Вам так удобнее будет.
И ведь знает же, стрекоза древняя, как меня на самом деле зовут, но из своего старческого маразматического упрямства не желает забывать свою добрую сиделку Милу, которой, я уверена, доставалось при жизни ещё побольше нашего. Да только нет уж Милы, несколько веков нет, а память о ней все живёт в упрямом фолианте. И против светлой памяти я не возражаю, а вот с долголетним самодурством бороться продолжаю каждый раз.
- Фина Радовна, разрешите мне Вас осмотреть. Положение тапок обязывает.
И я не тяну руки к древнему и ценному. Неа. Натянулась уже, в прошлый раз чуть по локоть мне предплечье не отгрызла эта зубастая акула многовековья. Нет, ученая ведьма скоблит по сусекам терпение и держит его в ежовых руковицах. И пусть терпение сопротивляется, ворчит и истончается, я все равно держусь.
- Щас твои зенки нас облупают, руки шелудивые нас общупают, а нам потом страдай от лишних наговоров и глазливостей. Не нать нам таких почестей, как есть не нать!
- Фина Радовна, бесценная Вы наша, да как же мы оставим Вас с тапками непереваренными внутри-то?! Ведь вздутие, непроходимость и колит Вам тогда обеспечены!
- Ишь ты, ещё не коснулась нас, а уже клевета пошла.
Говорю же, бабка - дрянь.
А может, тоже ведьма?
Могла ли древняя ведунья вселить в книгу частицу своей души? Уверена, что могла. Но проверять у старой книги не буду. Представляю, что с ней станется, если я ее вопросом огорошу: Фина Радовна, мудрейшая Вы наша, а Вы часом не ведьма? Нет?! А ведёте себя как истинная сестра по цеху. После такого обращения от зубоскальства толстой книжицы полетят клочки по закоулочкам вместе с останками по перестаночкам, да так, что слопает она и меня, и себя, и всех, кто на горе свое на безжалостный язык к ней попадется. Слопает и не подавится же! Только своим ворчанием замучает: Ходют тут всякие, глупости доморощенные спрашивают, покоя мирных сущностей лишают, а их потом воспитывай и воспитывай, заглатывай и проглатывай, да мучайся несварением и сложной проходимостью. Никакого уважения молодежи к старости! Совсем распоясались да разбессовестничались! И куда только мир катится?! Ведь загубят же его, паразиты паразитические, чует сердце мое книжное, веками закалённое, загубят!
Не, вопросы лишние нам здесь не к месту, разжигание страстей высокопарными речами при намеренном искажении фактов тоже, и вообще у меня нет ни желания, ни времени, ни терпения возиться со склочными жительницами ещё того времени, голодными до эмоций и впечатлений. И потому
- Фина Радовна, давайте договариваться.
Я действую уже наверняка, были возможности изучить слабые места противника.
Старая книженция тут же отвернулась от окна, впервые за все время нашего диалога (вот же брюзга желтостраничная!), и, рассмотрев меня снизу вверх от парадных туфелек до каштанистой растрепанной макушки, произнесла:
- Хотим хлеба и зрелищ!
То, что вы - ещё та хотим, это уже всякому понятно, да и с хлебом и зрелищ - ничего нового.
А мне опять отдувайся.
- И что на этот раз? - спросила я с беспристрастным лицом. Здесь главное - не дать ей увидеть, что чем-то она может зацепить меня за живое, иначе этот книжный вурдалак именно в то самое, болезненное, и вцепиться. Бабка - дрянь.
- Любови хочу, - с предыханием выдала книженция и впилась в меня взглядом.
Под сканером внимательных, годами тренированных книжных глаз я держала абсолютный покер фейс и контролировала каждое свое движение, вплоть до дыхания. Пожилой женщине книжного вида не удастся в этот раз вывести меня из себя. Я не позволю.
В первую нашу встречу, когда древний фолиант оставили открытым и без присмотра, он сожрал кактус. Я тогда только начала работать помощником смотрителя библиотеки и чистым наивняком предложила свою помощь. Книга долго и со смаком трепала мои нервы, а по итогу стребовала с меня все того же хлеба и зрелищ (да это, в общем-то, ее основной запрос) в виде банки шипучки и стриптиза. Шипучку я ей организовала посредством кислородного коктейля (диету игнорировать нельзя!), а вот в качестве стриптизера привередливая доисторическая мамзель выбрала именно меня, и никакие другие танцевальные персоны ей не подходили. Дело шло к скандалу на уровне всей академии, пришлось соглашаться и двигать телом. Подобного стыда я не проживала ранее никогда, а книга ещё и подсвистывала, похлопывала страницами и сопровождала мои неловкие па выдержками из профессиональной литературы (и где, карга капризная только достала их!).
Второй раз я бы ни за что не согласилась на уговоры Нирочки, но тогда она прикрывала меня от начальства, позволяя на работе потихому готовиться к экзаменам. Мне тоже пришлось пойти смотрительнице навстречу и вновь отправиться лечить книгу-троглодита. Древний фолиант тогда стребовал с меня чтения поэзии вслух, да никуда-нибудь в потолок, а в благодарные уши. Мне пришлось искать парня, согласного разыграть спектакль перед книгой. Благо помог одногруппник за мое ответное участие в написании его курсовика по топографической анатомии.
Но чтение поэзии, как оказалось, было не самым страшным. Худшее заключалось в том, что подглядывающая за нами в замочную скважину книга громко хрустела попкорном и управляла своим шепотом совершающейся постановкой: руку сюда, ногу вот так, больше экспрессии, выпяти грудь, в глазах ярче чувства. А по завершении представления она и вовсе распахнула дверь и, как заведённая, орала: Не верю! Не! Верю! Где жизненная достоверность образов?! Где поэтическая атмосфера спектакля?! Где передача настроения каждого эпизода?! Где подлинность актерского переживания?!
Мы с одногруппником стояли тогда багровыми статуями и переигрывали сцены по замыслу самопровозглашенного режиссера столько раз, сколько потребовалось для удовлетворения долбанного фолианта. Конечно, одногруппник мне подобного издевательства не простил, вернее, простил, но не сразу, после трёх написанных за него курсовиков.
Невыгодность оказания помощи Фине Радовне была для меня очевидной, и я публично зареклась участвовать в подобных спасательных операциях древностей.
И вот на́ те же, опять мы с ней встретились!..
Не опять, а снова.
Любови хочу
- Ну любовь так любовь, - ровным голосом ответила я, - будем стихи читать?
- Стихи уже читали, - ворчливо отозвалась старая книженция. - Пусть будут поцелуи.
Дохлый же ты вурдалак, как я попала!
- Есть какой-то план, по которому следует провести с Вами поцелуй? - выдерживая себя в стальных объятиях, уточнила я и мысленно скривилась от сказанного. План проведения поцелуя! Большей ереси я пока не встречала. А если старуха прицепится ещё и качеству материала или к техническому оснащению процесса? Я почти хрюкнула вслух, но в последний момент мне удалось подавить несдержанность своего организма.
- Мы все тебе в подробностях расскажем! - засверкал предвкушающими глазами древний и на всю параллелепипедную голову отбитый фолиант. - А теперь уже займись делом, а то нам ваши тапки неперевариваемые все настроение портят!
Вам портят, неуважаемая Фина Радовна, а лично мне улучшают. Ведьма я или где?!
Перенесла ворчащую книгу от окна к металлическому столу, положила на ровную поверхность и в этот же миг получила очередное негодование в свой адрес:
- Линка, голова твоя темная, ничего толком не соображающая! Тут же холодно, ведьма ты недоученная! Все же почки нам застудишь, будешь потом от нефрита лечить!
- Вот если бы у Вас почки действительно были, то за нефрит я бы поговорила. А теперь тишина, Фина Радовна. Мне сосредоточиться надо.
Был бы фолиант послушным, я бы провела целительные процедуры в тишине и покое, но в данном случае речь шла о древне-вредном создании крайне мерзкого нрава, поэтому и работала я под непрекращающийся бубнеж старушенции.
Под лёгкий гул в голове и странную нехарактерную слабость в ногах я завершила устранение проглоченного тапка и только хотела подпитать многовековой талмуд восстанавливающим зельем, чтобы все системы организма насытились жизненной силой и у ворчливой карги было меньше поводов причитать о пожухлых страницах, истрепленном корешке и скрипящем переплёте, как что-то изнутри меня скрутило единой мгновенной болью, такой, что ни с одной жизнью не совместима, и дальше были темнота, глухота и беспамятство.
Глава 7. Сэдрик Файт
Возвращение в академию было эпичным, не смотря на то, что обошлось без торжественных представлений.
Черный фургон силовиков Совета Верховных въехал на территорию нашего учебного заведения, поймал в свои сети внимание всех наблюдающих и интригующей тенью проследовал до тренировочного ангара. Огромные двери открылись, автомобиль бесшумно скользнул в пасть металлом прошитого гиганта, двери закрылись.