Дэвид направился к ней медленно. Стремясь выведать у нее информацию о местопребывании жены, он охваченный смелостью, по всей видимости, растерял ее, пока взбегал по лестнице. И теперь, видя Вирджинию воочию, почувствовал необъяснимый страх и бесполезность своего визита сюда. От нее веяло чем-то отталкивающим и опасным для него и он, практически волоча ноги к сцене, на всякий случай оглянулся назад, дабы убедиться, что дверь открыта. Увлеченный этим, он наткнулся на кресло в первом ряду и остановился. С опаской глядя на нее, ускоренно вздыхая, он все же решился и окликнул ее:
Мисс Фрайтен!
Та от его голоса, внесшего диссонанс в музыкальный водопад, не глядя на него, резко ударила кулаками по клавишам. Звучание расстроенных аккордов стрелообразно унеслось в зал. Положив руки на крышку инструмента, она цепко устремила на него свой взгляд. От этого холодного и прожигающего взора, внутри что-то в нем сотряслось. Пренебрежительно смотрела она на него и на ее лицо легла печать ухмылки. Оба молчали, он с выжиданием, она с высокомерием. Наконец она произнесла:
Перед тем как ко мне обратиться, такие как ты должны встать на колени.
После такого ультиматума, он окончательно растерял все слова и отступил назад. Ее ухмылка превращалась в ледяное презрение. Вновь наткнувшись на кресло, он решился задать вопрос и пробормотал:
Почему я должен встать на колени?
С легкой досадой выпрямившись на стуле, она ответила:
Потому что я женщина. И не только предо мной ты должен стоять на коленях, но и перед всеми женщинами. Почему? Да потому что ты большего недостоин. И в данном случае, для тебя это даже награда.
Он невольно подумал о том, что ему никогда не захочется встать на колени перед миссис Левсон или супругой Фальсона. А перед ней тем более. Но тут же его мысли вернулись к образу жены такой властной и ласковой одновременно, что благодаря этому, возникшая тонкая смелость позволила ему заявить:
Я могу быть коленопреклоненным только перед своей женой.
Не можешь, а обязан! Отрезала она, вставая и делая размеренные шаги у края сцены. Опять гордыня? Ах, как мне это на руку!
Он схватился за спинку кресла, ощущая непонятно накатывавшуюся дрожь. Вопрос приготовленный Вирджинии никак не мог у него прозвучать, будто она своим поведением парализовала его. И окончательным выстрелом, заставившим его прислониться к креслу, были ее резкие слова:
Она подает на развод!
Что?
Эмоциональный гром прожег его сознание. Он сползал на кресло с ощущением, что продолжает расплачиваться за свою гордыню, за неуважение проявленное к Эннабел. И весь его мир оказавшийся таким лживым по мировоззрению, рассыпался под этими рикошетными словами. Он добился того что хотел, но получил сбывшееся желание в виде обратного действия, когда он осознал свои ошибки и уже не собирался требовать развода. Но он не учел единственный момент желая развода, он начал за это платить. А если платишь, то и получаешь то, за что заплачено. И как жестокое напоминание почему ситуация привела его к судьбоносной выплате, в голове вновь раздалось гудение и по закоулкам памяти выжигая подсознание молниеносно стали проноситься сцены исполнения им танца «Жаворонка, ночное одиночество с проклятиями и недостойное поведение в салоне жены. Выплата сделана, сдачи не будет. Он стиснул голову, собираясь закричать от невыносимой волны познания себя в пустоте, от рожденной в этих поступках ненависти к самому себе. И вдруг замер. В пространство души стала заполняться мозаика сначала из снежных обрывков, затем с изображением Эннабел и его и тысячи картинок обретали повторный показ сцены, где возникла Вирджиния, бросающая к ногам жены распятие со словами «покупаю тебя». Гудение стало затихать, и он посмотрел на нее. Та была воодушевлена его падением. И гордо стояла, готовясь расхохотаться от получаемого удовольствия. Ее сущность черная и бескомпромиссная была узрена им и крохотные силы стали вновь в нем обретаться. «Эннабел духовно выше меня и ее. Подумал он. Я должен бороться» И вставая с кресла, Дэвид пытался понять, платит ли Вирджиния за свою духовную и физическую покупку или наоборот, он с Эннабел, разрушая свой союз, расплачиваются за гармоничное счастье? «Пока плачу я, чувствуя окончательно возвращенную силу, продолжал размышлять он. А то за меня жена всегда в трактире расплачивалась» Вернувшееся к нему умение шутить над собой, помогло ему по-новому оценить слова Вирджинии и вспомнить давнишний совет Эннабел:
«Дэвид, запомни и помести в свое подсознание: прежде чем принять чьи-то слова на веру, прислушайся и пойми на какой волне они проникли в твою душу и были услышаны».
И воодушевленный этим, он приблизился к Вирджинии, и, смотря на нее снизу-вверх, сказал:
Не могу понять кто вы, да мне многое, и не дано. Как не дано мне понять ваши слова о желании моей жены развестись со мной. Я их просто не услышал. И знаете почему, мисс Фрайтен? Эннабел мне их еще не говорила!
Сложив с усмешкой куполообразно руки к губам, Вирджиния безудержно расхохоталась. Дэвид с перебивающимся дыханием и дрожа, все равно чувствовал неимоверное облегчение, хотя сердце пыталось куда-то провалиться.
Я был у вас на квартире. Он начал заикаться, но продолжал говорить, призывая на помощь духовные силы. То, что я увидел, чуть не разрушило мою оболочку восприятия. Признаюсь, мне страшно до сих пор. Я проник в ад еще при жизни.
Ах ты, несчастный. Язвительно произнесла она.
Но я буду бороться, дрожа еще больше, признался он. Не ради себя, а ради Эннабел. Я виноват перед ней в своих подозрениях и негативных чувствах, но именно перед ней. Не перед вами, мисс Фрайтен.
Глава седьмаяОгарок души
Она с издевательским видом поаплодировала ему.
Нравится, что такая женщина даже на ложе ставит тебя на место? Чуть наклонившись к нему, c насмешкой обратилась она к нему. Ах, как ты встрепенулся. Сейчас я обнажу твою душу и добью окончательно. И переходя на еще больший шепот, продолжала: Отблеск свечей в спальне освещает твое унижение перед ней. Ее приоткрытые губы говорят о конкретном желании, а повелительный и вызывающий взгляд которым она пронизывает тебя, заставляет прижаться к стенке. А пошевелиться ты уже не можешь.
Он с мольбой простонал:
Прошу вас, не трогайте мой мир.
Он отводил от нее свой взор, но Вирджиния цепко продолжала:
Куда же делась твоя бравада? Ты чувствуешь, что твое тело трепещет и просит большего. И ты содрогаешься от обжигающего прикосновения к лицу и телу ее коготков. Женщина обесславила тебя. И кто ты после этого и где теперь?
Дэвид со срывающимся криком отпрянул назад. Вирджиния с дьявольским оттенком на лице улыбалась. Его сердце собиралось прыгать в бездну души, но он старался не растерять приобретенные здесь остатки сил и цеплялся за совет Эннабел о подсознании и веры слов.
Теперь я окончательно все понял! Воскликнул он. Эти слухи о том, что моя жена ведьма, изначально были ложными. И вновь приближаясь к ней, отчаянно выпалил:
Это не она ведьма, это вы! А Эннабел ангел.
Вирджинию его поведение веселило еще больше.
Не устаю тебе аплодировать. Ироничным тоном произнесла она. Но я тебя еще не добила, то лишь было моей прелюдией. И начав спускаться со сцены, она медленно шла на него, говоря:
Так ты был у меня на квартире? Все увидел, не так ли?
У вас нет постели. Пробормотал он. Она презрительно усмехнулась.
К черту постель! Она не нужна, когда парят две души. Не понимаешь? Раз ты побывал у меня дома, в таком случае я допущу тебя вновь.
Для чего? Останавливаясь, просипел он. Вирджиния с наигранным удивлением развела руками:
Чтобы ты посмотрел, как я обольщаю твою жену. И протягивая к нему указательный палец, она продолжала выводить его из колеи: Мы будем творить новую симфонию, и сливаться в едином экстазе, а ты, черт, да будешь стоять рядом и смотреть и ничего, абсолютно ничего не сможешь сделать! Ты будешь желать, страдать, умолять, злиться, но не более. Эннабел будет моей, а тебе и она плюнула ему под ноги. Желаю совершить как можно скорее самоубийство.
Дэвид схватился за сердце, медленно седея и замечая капли на своем лице. То были слезы. Он взглянул на свои дрожащие руки и, сумев посмотреть на Вирджинию, сказал:
Я не буду умолять и злиться. Эннабел не покинет меня. Я найду ее!
Иди! Громогласно хохоча, сказала Вирджиния. Не забудь убить себя. Лучше посредством самосожжения. Огонь все очищает. Ха-ха.
Снова падая, он услышал позади себя веселое исполнение «Жаворонка». Скрипач со своими коллегами стояли у входной двери и сопровождали его побег из зала, исполнением уже известного ему румынского танца.
Эй, мистер Трайд! Крикнул ему скрипач, когда тот в потрясенных чувствах помчался вниз по лестнице. Помните, за женщин пьют не чокаясь!
Пиршественная мелодия обжигающе догоняла его, а он, спотыкаясь, выбежал из консерватории. Он уже не цеплялся за мудрый совет Эннабел, ибо его сердце скатилось в бездну души, а подсознание с сознанием переплелись так туго, что он лишился ощущения реальности. Вечности не было, была лишь минута тающих грез. Чуть не попав под автомобиль, он перебежал на другую улицу, поскользнулся и, упав на снеговика, очевидно слепленный мальчишкой Хайднеров, некоторое время так и лежал, уткнувшись в снег. Из прошлого, доносились слова Эннабел: « Не будь ханжой, Дэвид! Неужели ты не слышишь, какие чудеса творят ее руки!» Дышать становилось труднее, а он лежал, окончательно сломленный и сдавшийся. «Ты же там на месте упадешь от скуки», ее слова продолжали всплывать в распаленном мозгу.
«Вот я и упал» горько подумал он и, приподняв голову, потерянно рассмеялся.
Воздух уже не был морозным. На смену застывшей атмосфере приходило таяние и что-то шевельнулось в восприятии Дэвида, когда кто-то из прохожих участливо принялся его поднимать.
Сэр, что же вы так? Проворчал пожилой мужчина, поднимая его и протягивая шляпу. Судя по обручальному кольцу вы женаты. Нехорошо, сэр! Супруга ваша, наверное, одна в доме, извелась вся, а вы что же делаете? На улице валяетесь. Идите к вашей жене, сэр.
Дэвид будто приходил в себя. Он взял шляпу и, надевая на голову, вспомнил другие слова Эннабел:
«Я тебя и не покину, пока ты будешь слышать себя».
Искра надежды стала проникать в его душу, сердце выпрыгнуло из бездны и тепло как магнит откуда-то стало звать его. Бутылки вина, уютная гостиная и манящая на откровенность спальня, вновь заполняли его разум. Он понял, что какая-то сила тянет его обратно домой, овеянная душевной лаской и у него спонтанно вырвалось вслух:
Эннабел!
И невольно оттолкнув сердобольного прохожего, он решительно и воодушевленно помчался в сторону дома. Он чувствовал, что она его ждет. Именно она прощает ему все проступки. И душевный свет трепетно освещал его возврат домой.
Глава восьмаяВозвращение блудного мужа
Он бежал с таким отчаянным надрывом, что весь городок словно расступился перед ним, сдаваясь перед его мощным продолжением борьбы за счастье. В этот момент для него не существовало никого кроме Эннабел, к которой он прокладывал свою дорогу исповеди и раскаяния. Бежать было тяжело из-за ощущения, что он проваливается не в снег, но в болото. Часы, проведенные в консерватории, сожгли наступление вечера. Покров декабрьской ночи окутал его перед плотным противостоянием темных сил. И на юго-восточном оголенном небе лихорадочно мерцала желтовато-белая Венера, верный проводник в царство беззаветных ощущений и кровных страданий. Приглушенное адажио разливалось по Млечному пути, сопровождая чей-то безудержный лейтмотивный плач. Пронзительные ноты умирающей душевной нежности застывали в воздухе восприятия.
Он падал несколько раз и поднимался с ощущением, что кто-то протягивает ему руку и направляет к дому надежд. Шляпа давно была потеряна, одежда приобрела потрепанный вид и ноги подкашивались от накатываемого физического бессилия. Приближаясь к дому, он не совладал с собой и упал у соседнего крыльца. Глухие рыдания сотрясли его сердце, и вздох души разрушительно провалился в подсознание. Его охватывало ощущение собственного ухода, ведшее к реке забытья. Образы тускнели, как погасшие свечи. Город поглощал его с приходом рассвета, Венера бледнела, адажио стеная, замирало под замолкающие удары сердцебиения. И когда уже на глаза стала налегать тьма, он услышал словно издалека чьи-то шаги. Они приближались. Кто-то нагнулся к нему и провел ласковой рукой по голове. Силы в нем стали вновь неистово обретаться, свет заполнял сознание, и его духовная сущность яростно вылетала из грядущего мира небытия. Он приходил в себя. Подняв голову он с оживлением и тихой радостью увидел Эннабел, преклонившую перед ним колено и сочувственной печалью смотревшей на него. Земная юдоль озарилась всеми оттенками несказанного восторга. Он воскресал, видя перед собой лучезарный смысл всей своей противоречивой жизни. По лицу беззвучно текли слезы катарсиса. Она нежно проводила по нему рукой, что-то шепча, то, что пока ему услышать еще было не дано. Со скорбным трепетом Эннабел прикасалась к нему и через нее в Дэвида впитывалось осязание священного бытия. Душа наполнялась осмысленностью перерождения. Черствость, завуалированная годами под оправдания своих поступков, растворялась. И гордыня, взлетев остаточным столбом к сердцу, сокрушенно рассыпалась пеплом, напоследок напомнив о себе молниеносной судорогой, пронесшейся по телу. Патетическая свобода души поселилась в нем, начиная сеять ростки чего-то светлого и могущественного. Эннабел наклонилась к нему и с нежной бархатностью прикоснулась к его устам, даря эликсир поцелуя. Он окончательно пришел в себя.
В раю неинтересно. Поговорить не с кем. Произнесла она и стала его поднимать. Он встал и горячо обнял ее, с мольбой говоря:
Прости меня, Эннабел! Прости! Как я посмел так с тобой поступить. Прости!
Мой бедный Дэвид, даря ему благосклонный взгляд, произнесла она. Прощение начинается с познания самого себя.
Она положила свою руку ему на сердце и заметила:
Первое испытание ты выдержал. Иди теперь по освещенному пути. И отступив от него на шаг, она критично осмотрела его измотанный вид и потрепанную одежду.
Дэвид, а что скажут соседи, если увидят тебя в таком состоянии? С шутливым порицанием спросила она. «Жена совсем за ним не смотрят». Да? Испытывая, спросила она, будто окончательно проверяя его. Он трепетно взял ее руку и со священным чувством поцеловал, опускаясь на колени.
Эннабел, мне важно, что скажешь ты. Их карканье больше не поселится в моей душе. Искренно признался он и прижался к ней.
На улицу Сорсери рассвет полновластно приходил, оставляя фонари и свет в домах в бледном сиянии. Над ними пролетело два белоснежных голубя и город начал просыпаться. Из параллельного дома вышла худощавая женщина с помоями в руке и замерла застав соседей в такой интимной духовной позе. Эннабел счастливо улыбалась сквозь слезы, а Дэвид обнимал ее стан как утомленный путник, прикасавшийся к чему-то сакральному.
Покраснев от подлинной сцены выражения чувств и полагая, из-за шелухи комплексов, что наблюдает за чем-то постыдным, она вернулась с помоями в дом, крестясь и закрывая двери на все замки.
В этот момент что-то тревожное пронеслось по улице и Эннабел встрепенувшись, с некоторым беспокойством посмотрела вдаль.
Пойдем Дэвид в дом. Сказала она. Он еще раз поцеловал ее руку и направился вслед за ней. Стоило им приблизиться к двери, как она открылась и из нее неудержимо танцуя, выбрались два испачканных ангела. Они в буквальном смысле сошли с фотографии и весело взлетели в воздух, чуть было, не возвращая Дэвиду прошлый страх. Но Эннабел успокоила его:
Им не за что уже цепляться. Они полетят к другим. И делая в их сторону повелительный жест, она остановилась, чтобы понаблюдать за ними. Падшие ангелы, хихикая, повторяли ее слова, летя в конец улицы. Оттуда послышался злобный голос мистера Фальсона, очевидно заставшего мальчишку Хайднеров за очередной лепкой снеговика.
Ах ты, маленький шкодник! Опять мне настроение портишь? Вот я тебя сейчас ремнем отстегаю!
Яростный крик боли, явно принадлежащий самому мистеру Фальсону, долетел до Эннабел и Дэвида. Он со стоном ненавистно причитал: