- Они?! Они?!!, - после этого интонации его голоса вновь сбавились, и он, тряся руками ещё сильнее, чем прежде, стал говорить им нечто с таким выражением лица, словно его слушатель решился отпустить гулять одного по большому городу какого-нибудь из вероятных гринсфилдовских потомков, при этом, не более пяти лет от роду. Его собеседник, растерянно вздохнув, сказал сперва Гринсфилду, а затем своему спутнику, мистеру Фергюсону. Тот, озадаченно покачав головой, подошел к автомобилю слева, и открыл его дверцу, что бы на несколько секунд заглянуть туда. Когда он вернулся обратно, следом за ним вылезли два существа, первое из которых ещё кое в чём напоминало человека, а вот второе, небольшого роста, тощее, как иссушенная солнцем былинка, было явно одним из тех, кто явился к ним в пустыню из-за гребня городского вала.
Разве что меньше ростом.
Возможно, это был ребенок.
Эрнст не стал вглядываться в то, что произошло у автомобиля дальше, потому что, уже сам ошарашенный собственной внезапной догадкой, повернулся ко взирающим на него своими безглазым взором чудовищам, и спросил:
- Кто это... Черт подери, это то, во что превращаются зараженные этой дрянью?
- Это не дрянь, - сказал Рядовой, не сводя с него своего жуткого взора - Это симбиоз двух типов организмов.
- Симбио... Что?
- Понимаете, уважаемый, живые существа могут взаимодействовать с друг-другом по разному. Как звенья пищевой цепи, как паразит и хозяин паразита, и так, что бы их взаимное существование было взаимовыгодно для обоих. Вы не изучали в школе биологию?
- Я изучал, - сказал Джесси вместо отца - Симбиоз - это вроде существования в складчину, когда один вносит свою часть, а другой - свою, и в итоге получается общая, нужная обоим сумма... Но, лично я не понимаю, как симбиоз может настолько обезобразить живое существо.
- Болезнь всегда безобразит, особенно если она сильная, молодой человек, - пояснил Фельдегерь - Особенно если один из симбионтов - вирус, вызывающий мутации в ДНК организма-хозяина.
- Но тогда это не совсем симбиоз. Вернее, совсем не симбиоз...
- Наука в вашем плане слишком деградировала, для того что бы давать такие понятия в более широком, чем академический, смысле... Да и, по сути, нужно ли это вам сейчас, подумайте? Будете ли вы спать спокойнее от этого? Лично я в этом сильно сомневаюсь...
- А вы полагаете, что у нас ещё когда-нибудь возможность поспать, кроме как в сырой земле, - он вновь обратил внимание на ведущий в город тоннель, скользнув по нему взглядом сквозь то, что сейчас творилось у автомобиля, и увидел, что в его потемках вновь появились зловещего вида тонкие силуэты, отсвечивающие крановато-коричневым в лучах утреннего солнца - Смотрите, они опять идут сюда...
- Ну да, это же мы заставили их идти, - согласился Рядовой.
- Вы такие же, как они...
- Да, только мутации наши глубже... Да не бойтесь вы их так, они не сделают вам ровным счетом ничего...
- Военные...
- Военные хотели убить их, и спалить их тела в кремационных печах, и нет ничего алогичного в том, что их несостоявшиеся жертвы обошлись с ними столь жестоко.
- Но они лишь выполняли чьи-то приказы...
- Во-первых, плох тот солдат, который не мечтает стать генералом, а во-вторых, представьте себя на месте изуродованного странной заразой мужчины, чью семью схватили на его глазах, и увезли в сторону мусоросжигательной печи. Едва ли вы стали разбираться, кто кому тут отдавал приказы...
- Особенно нормально это выглядит даже просто потому что они стали такими, какие они есть, вдали от нашего плана, и представляют из себя больше людей, нежели, к примеру, мы, - поддержал Рядовой говорившего Фельдегеря.
- Именно, Рядовой, - согласился тот со своим "коллегой" - И, вообще, на Вашем месте, я бы не стал растрачивать драгоценное время на эти ваши вопросы, а приступал бы к сборам в дорогу, и поэтому спрашиваю Вас ещё раз: как бы Вы и Ваш сын предпочли бы уехать отсюда - на своей машине или на этом джипе...
- То есть? Вы так просто отдадите нам свою...
- Не свою. Это собственность вашего государства, которое, на мой взгляд, задолжало этот автомобиль автоматом...
- А они, - он кивнул на автомобиль рядом с тоннелем, в который на данный момент заводили его хозяина, Гринсфилда, на данный момент, кажется, находящегося в состоянии полной прострации.
- Они поедут следом за вами, в том же направлении. У них, в отличии от вас, вопросов насчет транспорта, не возникает.
- А эти... Эти ваши симбионты?
- Мы заберем их с собой, там, где они не будут казаться чудовищами, и их никто не будет пытаться убить...
- Но... Куда?
- Это не Вашего ума дело, уважаемый. Их новый дом будет слишком далеко отсюда, что бы у Вас была возможность осознать, где это.
- Это Terra Inkognita? - смутившись от неизвестно чего, спросил Джесси у него.
- Для жителей вашего плана - более, чем Inkognita. Всё, довольно этих ваших неуместных, никак не касающихся вашей дальнейшей жизни вопросов. Ответьте же на наш, наконец.
Эрнст, сглотнув внезапно ставшую очень липкой слюну, посмотрел сперва на двух безглазых, невесть откуда (более, чем Inkognita) явившихся в их мир монстров... Потом на автомобиль у тоннеля... Потом на неспешно окружавших его человекоподобных существ, только что стерших в порошок целую роту солдат (тяжелая болезнь способна изуродовать всех)... Затем на какого-то человека, вышедшего из этого автомобиля, и подошедшего к этой страшной толпе, похожей на сонм грешных душ, вырвавшихся с какого-то из нижних кругов Ада... Посмотрел на то, как они гладят своими руками его плечи и грудь, а он в ответ дотрагивается до них, сжимая их пальцы в дружественном жесте... Как уходит вглубь их рядов, а потом эти ряды медленно, но верно уходят в сторону от машины, опять в пустыню, туда, где ими только что было совершенно убийство.
Но, прежде чем они это сделали, он осознал, что тот, кто ушел с ними, был одним из тех, кто вышел из машины Гринсфилда в последнюю очередь - но не тот, который был худ, и небольшого роста, более всего похожий на тех, кто явились из-за гребня городского вала, а другой, явно более взрослый и, если можно было бы так выразиться, "здоровый"... А ещё он припомнил, что у него было что-то странное с его ртом, он был не то воспален, не то разодран... И лицо у него было нездоровым, неприятного, желто-лоснящегося оттенка.
- Он, кажется, хочет знать немного больше, чем мы можем ему предложить, Фельдегерь, - сказал Рядовой своему "начальнику" осторожно.
- Обойдется, - сказал Фельдегерь резко - вероятнее всего, это был своеобразный максимум резкости, который позволяла ему его натура - Мы не можем занимать себя разговорами и объяснениями до тех пор, пока этот город не взлетит на воздух. До прилета вертолетов с базы осталось всего полтора часа, через час они подымутся в воздух, и через час же мы, и новое потомство должны будем оказаться дома...
- Тогда имеет ли смысл...
- Абсолютно никакого, Рядовой, - согласно покачал головой Фельдегерь - Ни эти люди, ни эти три автомобиля не представляют никакой ценности... Есть только одно "но"... - он опять повернулся к Эрнсту и сказал - Слушайте меня, Вы, уж не знаю, как там Ваша фамилия... У нас действительно нет времени объяснять Вам и Вашим друзьям всё, что вы хотели бы сейчас знать, но, тем не менее, о двух вещах Вам не следует забывать точно - придя обратно, в цивилизованный мир, не бойтесь ни властей, ни военных. Те, на кого вы нарвались - не военные, а вооруженные торговцы. И второе: с вами едет ребенок, который должен был стать одним из нас, но его организм, судя по всему, как-то неправильно реагирует на продукты обмена веществ в тельцах симбионтов. Его нужно поместить в больницу, и как можно более скорее, и дать ему возможность принять то самое лекарство, партия которого была задержана на въезде в город... И, да... Родители его уходят вместе с нами, и, даже выздоровев, он, скорее всего, на всю жизнь останется слепым инвалидом... Постарайтесь сделать так, что бы он не держал ни на кого зла... Ида, если я всё правильно понял, то вы оба всё-таки поедете в машине своих друзей...
Эрнст было разинул рот, хотя, по сути, он и не знал толком, что было необходимо ему сказать на это, но было поздно - Фельдегерь сделал едва заметный знак рукой Рядовому, повернулся к ним спиной, и, не спеша, ровным размеренным шагом пошёл в сторону уже удаляющейся от вытертой пустынными ветрами старой дороги.
Рядовой последовал за ним, а вскоре Эрнст, и его сын услышали звук заведенного мотора со стороны туннеля.
Машина, вероятно, (а, верней, скорее всего) принадлежащая Гринсфилду, вновь тронулась в путь, в их с Джесси сторону.
- Какая-то фигня, - вырвалось у Джесси, наблюдающего за приближением автомобиля - Я так ничего и не понял... Мы, получается, спаслись... Или как это называется?
Эрнст не имел никакого понятия, как это называлось, и смотрел на землю под своими ногами. Внезапно ему приспичило взглянуть в сторону уже наверняка на приличное расстояние удалившихся от них говорящих безглазых чудищ...
Но он не нашел их даже в отдалении от них - только стоящий в стороне покинутый всеми военный джип, и толпу людей (или нелюдей, симбионтов, как называли их эти двое) идущих на север, и почти что прошедших три четверти пути до горизонта.
- Сперва нам нужно добраться до Сэйлплейса, - сказал он, наконец - Добраться до него - а уж там посмотрим... Спаслись мы, или же нет.
Часть c (эпилог)
Сэйлплейс
Гринсфилд не питал иллюзий по поводу того, что может выступать на этот процессе адвокатом - в Промислендской судебной практике предполагалось, что каждый выступающий на суде имеет выполнять только одну роль, а потому, приняв решение подготовится заранее, попросил выступить со стороны бывших жителей Нокксвиля одного своего хорошего приятеля, крайне сильного адвоката, за чьей спиной была и масса уже выигранных дел, и весьма серьезные связи - например, троюродный брат его жены занимал высокий пост в правительстве, кажется, был заместителем главного министра по делам экологии. Гринсфилд целиком и полностью рассчитывал на него, хотя, по сутитак , по крайней мере, думал он - команда Выживших-в-Нокксвилле и без его участия была до такой степени обеспеченна козырями, что они едва ли не сыпались из их рукавов. Фактически, у них был полный боекомплект подготовленных свидетелей - были те, кто знал, что лекарство поможет, уже испытав его на себе, был тот, кто наблюдал за тем, как вели себя военные с "больными", знающими, что есть лекарство, и что оно помогает, были и те, (а, кроме того, один из них являлся прямым тому доказательством), кто был свидетелем тому, что "болезнь", по сути, не являлась болезнью, как таковой, и пытаться устранить тех, кто ею заразился, по сути, то же самое, что и убить обыкновенных, живых людей, пусть и (или тем более) страдающих от какой-нибудь тяжёлой болезни.
Во всём этом плане был только один - но весьма существенный недостаток: никто из них не знал, что и кто будет выступать в качестве защиты противостоящей стороны. Чисто теоретически, если исходить из того, что сказали им те двое монстров, с которыми они имели счастье (или же, наоборот, несчастье) пообщаться перед тем, как покинуть Нокксвиль раз и навсегда, люди, что устроили в его родном городе весь этот ужас, не имели права на это ни с чьей точки зрения, даже с позиции так называемого "долга перед Родиной", понятия, как известно, довольно относительного. Тех, кто заправляли военной базой "Фортвингз Базз", эти двое охарактеризовали банальными растяпами, которые, в порыве замести следы своего головотяпства, наделали столько чудес, что правительство не простило бы им этого, даже если бы у руля Промисленда стояло нечто вроде мифического Третьего Рейха. В голове его почему-то сразу возник четко обрисованный образ - люди в мятых деловых и военных костюмах, в наручниках, застегнутых за спиной - хотя он и сам должен был признать, что подобный вывод - довольно поспешен, так как никто даже по сей день не гарантировал, что весть о произошедшем в Нокксвилле разнеслась по всей стране до такой степени успешно, что об этом знало, а, уж тем более, верило в нее большинство промислендцев. Но, может быть, думал он, я хотя бы увижу в их глазах что-то вроде страха или раскаяния?
Тем не менее, на следующий день - день суда - он не увидел в них ни того, ни другого... Как, собственно, не увидел и обладателей самих глаз как таковых. На суд явился официальный представитель начальства Фортвинг-базз, некое гражданское лицо, в пиджаке и галстуке, имевшее, как показалось Гринсфилду, к военным такое же отношение, какое имеет, к примеру, к прайду львов шакал, следующий за ними по пятам и подбирающий за ними остатки их пиршеств. Гринсфилд, впрочем, не отрицал того, что этот тип всю свою сознательную жизнь проработал именно в стенах этой злосчастной базы, и держали его там именно ради таких случаев, в качестве юридического и правового консультанта, который мог пригодиться им в любой неожиданный момент. В любом случае, он вовсе не выглядел испуганно, и входил в помещение суда с видом человека, оставившего кошелек в булочной, и вернувшегося в неё, просто для того, что бы вернуть себе свою потерю обратно. В успехе своего дела он не сомневался явно. Ничего ещё не зная о стороне ответчика толком, он решил сперва, что это - какой-то молодой выскочка-адвокат, и он просто явился на слушание раньше, чем его подзащитные, и вопросительно уставился на Джорджи, их адвоката, и своего друга - уж он-то точно знал, как будет выглядеть его оппонент, но тот решительно покачал головой, а после вслух заявил, что вообще впервые видит этого человека. С растущим ощущением того, что к нему, и к его планам приближается нечто весьма и весьма плохое, Гринсфилд мельком отметил, что молодчик, усевшийся на левой кафедре зала суда не так уж и молод, как ему показалось сначала, и на деле его лицо, хищное, и какое-то как будто бы осунувшееся, принадлежит человеку как минимум лет под пятьдесят, а в темно-русых, красиво уложенных волосах и тут, и там блестит седина. "Может", шепнул он тогда Джорджи еле слышно, это и есть майор или полковник Пайнт, который и заправлял этой треклятой базой, но в ответ опять же получил всю ту же отрицательные гримасу и жесты. Только после этого Гринсфилд увидел, что настроение у Джорджи совсем ни к черту, а взгляд его мечется из угла в угол - он словно бы уже давным-давно пожалел о том, что вообще ввязался во всё это, и искал способ уйти отсюда по тихому. Неужели, промелькнула в голове у Гринсфилда жутковатая мысль, у этих бессовестных сукиных детей нашлись столь сильные защитники, что они оказались не по зубам даже окружению Джорджи? Ведь они же виноваты во всём до такой степени, что он и остальные выжившие имели полное право даже не заручаться поддержкой Джорджи, а переть на этих ублюдков в наглую и напрямую, с первым попавшимся юристом наперевес, или даже сделать проще - попытаться сразу же оповестить о произошедшем в Нокксвилле кого-то на уровне правительства. Может быть, подумал Гринсфилд с запоздалым сожалением, так нужно было сделать с самого начала? Хотя, если подумать, что было бы, если бы они так сделали? Если эти ублюдки найдут способ выкрутиться здесь, в суде, то, наверное, они сумели бы выбелить свои одежды и на каком-нибудь закрытом правительственном слушании. Там - тем более, потому что никто не смог бы доказать их вину лично, а в качестве обвинений выступали бы не они сами, а их написанные от руки письма.
До начала судебного процесса оставалось не так уж и много - половина часа, или чуть более, а главные свидетели с их стороны - мистер Андерсон с сыном, доктор Фергюсон, Ллойд МакКаверик, тот самый несчастный молодой человек, который, будучи зараженным зловещим симбиотическим вирусом, не смог совместить его с собственным организмом, и жизнь которого благодаря этому была поставлена под угрозу - всё ещё почему-то задерживались, по каким-то неведомым причинам, даже не переступив порога зала судебных заседаний. В купе со зловещей самоуверенностью моложавого типчика с левой стороны зала это выглядело не слишком-то ободряюще, кроме того, стал заметно нервничать и Джорджи, явно знающий о происходящем вокруг куда больше, нежели сам Гринсфилд. Это стало жутко раздражать его - ощущение было таким, словно кто-то насыпал ему в трусы горячих угольев, при этом не разрешая не вытащить их наружу, ни снять с себя трусы вместе с ними. Он посмотрел на часы - до начала слушаний оставалось где-то около двадцати пяти минут - и решил, что у него есть время на то, что бы прогуляться до уборной и выкурить там сигарету, что бы немного приуменьшить свое нервное напряжение. Он порылся в карманах своего пиджака, уже нащупал там пачку с сигаретами и зажигалкой, и уже хотел было отправиться в запланированном направлении, но Джорджи, заметив его сборы, аккуратно положил руку на его предплечье, и, встретившись с Гринсфилдом взглядом, вот уже в третий раз покачал головой, на сей раз, правда, скорее, предупреждающе.
- Что, - удивленно воззрился на него Гринсфилд - Я просто хотел...
- Не надо, - сказал Джорджи - Скоро явится судья, а он очень не любит, когда задействованные в слушании люди отсутствуют на месте...
- Ещё никого толком и нет, - возразил Гринсфилд - И до слушаний осталось ещё прилично времени, думаю, ничего не случится, если я...
- Не надо, прошу тебя, - процедил Джорджи, склоняясь едва не к самому уху Гринсфилда - По тебе и так заметно, что ты не можешь усидеть на месте, а ты ещё собрался метаться то из зала суда, то обратно. Успокойся. Наше спокойствие - один из наших козырей. Или ты забыл об этом?
Гринсфилд помнил, но, ему нужно было признаться самому себе в том, что одно дело - рассуждать об этом, когда ты находишься на своем рабочем месте, защищая кого-либо, и совершенно другое - когда ты сам находишься в роли того, кого защищают. Он, применив к себе усилие воли, кое-как заставил прижать зад к скамье, и попытался сконцентрироваться на каком-нибудь лежащим перед ним предмете или бумаге. Удавалось это не очень, так как подготовленные к слушанию бумаги и документы были перечитаны, даже заученны наизусть, а кроме того, если раньше повторное ознакомление с ними вселяло в него дополнительные оптимизм и уверенность в ту игру, за которую он принялся, то сейчас даже мимолетный взгляд на них, наоборот, вызывал у него ощущение того, что он вступил на путь какой-то ужасной и нелепой авантюры, и все эти столь тщательно составленные им показания, описания и обвинения являются не более, чем насмешкой и клоунадой, чем-то вроде газетной утки, которую какой-то глупый шутник хотел выставить в качестве основы серьезного судебного процесса. Стало уж совсем беспокойно, даже страшно, и порция засыпанных ему в штаны воображаемых горячих угольев увеличилась в разы, так, что сидеть на одном месте стало уж совсем невтерпеж, и он едва сдерживался от того, что бы не послать ко всем чертям и Джорджи, и все негласные законы судебной этики, после чего всё-таки пулей вылететь в уборную, и всё-таки выкурить там сигарету.
Хотя бы до середины - не обязательно до конца.
Он уже не в силах уняться, оторвал взгляд от документов, положил руки на стол, и нервно, словно бы играя мазурку на пианино, побарабанил пальцами по столу (вызвав тем самым ещё один неодобрительный взгляд Джорджи), пытаясь расслабиться хотя бы немного, откинулся на спинку скамьи, и, услышав позади себя, в проходе между местами, какие-то звуки, нервно оглянулся... Тут его донельзя напряженные мускулы и нервы немного пообмякли, и он почувствовал слабый, но всё же имеющий место быть приток оптимизма - в зал судебных слушаний входили, наконец-таки, те, кто выбирался из Нокксвилля вместе с ним - Эдвин Турт, мистер Андерсон вместе со своим сыном, мистер Фергюсон, начальник бывшей главной городской больницы, которая вот уже второй месяц подряд представляла из себя обломки кирпичей и бетона, прокаленных и спекшихся так, что там, наверное, не было шансов на выживание даже у бактерий. С ними не было только Ллойда, мальчика, для которого "болезнь" стала настоящей болезнью, и это, в свою очередь, было плохой новостью. Ллойд был важной частью его плана - во-первых, он был прекрасным образцом того, к чему привела халатность бездельников с Фортвингз-базз, а во-вторых, он же являлся доказательством того, что "болезнь" (даже в своей действительно опасной для жизни и здоровья форме) можно вылечить лекарством, при этом - весьма недорогим и, как выяснилось уже позже, довольно-таки распространенным. Ещё не было доктора Кавьеры, начальницы Сэйлплэйсского офтальмологического института, но это беспокоило Гринсфилда куда меньше, чем отсутствие Ллойда, так как миссис Кавьера заранее предупредила и их, и, как ему успел сообщить об этом Джорджи, судебную коллегию о своём опоздании. Фергюсон, Андерсоны и Турт прошли между по проходу между правой и левой стороной зала, обогнули скамью и стол со своими местами спереди, и точно так же, гуськом, один за другим, прошли к уже сидящим на местах Гринсфилдом и Джорджи, после чего уселись рядом с последним.
- В чем дело, - взволнованно спросил Гринсфилд у севшего к нему ближе всех Фергюсону. Теперь, когда в Нокксвилле всё кончилось (кончилось вместе с самим Нокксвилем, уж если быть предельно точным), тот был вынужден был болтаться по Сэйлплэйсу без работы - хотя сам не был чрезмерно огорчен этим - во-первых, его оптимизму способствовал довольно круглый счет в банке, а, во-вторых, на у него на носу была пенсия, и где-то через полтора года он должен был перейти на полное государственное обеспечение - Где этот парень... Ллойд?
- У него что-то там со здоровьем... Процедуры или что-то там в этом духе... В общем, он явится чуть позже, вместе с Кавьерой, после того, как начнется слушание.
- Черт, - рыкнул Гринсфилд недовольно - Это никуда не годится. Судья и коллегия должны были увидеть его сразу же...
- Ничего, Том, успокойся, - пробормотал Джорджи тихо, не поворачиваясь - Позже так позже, лишь бы не опоздали ещё больше, а так это лишь будет выглядеть, как сюрприз... Ещё внушительнее, в общем...
Гринсфилд с трудом представлял сейчас, как может быть внушительным больше или меньше появление несчастного ослепленного и изуродованного подростка в зале заседаний. Наверное, промелькнуло в его голове, он должен будет выскочить прямо из входа в центр прохода, и с криком "Та-да-мм!!!" одарить всех присутствующих самой лучезарной из своих улыбок. "Суд - это самый древний из спектаклей в мире." - вспомнились ему вдруг слова одного из преподавателей в его колледже - "В половине случаев здесь не ищут правду, а всего лишь ожидают, какое ты на них произведешь впечатление". Перед глазами у него почему-то всё поплыло, а ещё совсем недавнее, резкое волнение сменилось пассивной, масляной усталостью. С тех пор, как он вернулся из Нокксвилля, ему удалось проспать две или три ночи подряд, все же прочие, смилостивившись над ним, давали ему только три-четыре часа крепкого сна. Ему постоянно снились кошмары - в его грудь то вонзались пули, выпущенные в него из оружия военных, что нагнали их на выезде из тоннеля Колд-энд-ривер, то он заживо сгорал во взорвавшемся автомобиле, только выехав из ворот в сад Эдди, то - и это было самым страшным - ему чудилось, что это его, а не Сэма, толпа зараженных будто втягивает в себя, а затем уводит, забирает с собой, как пустынный вихрь забирает с собой подхваченную им щепку... И уносит, уносит с собой, попутно ослепляя и иссушивая его, желая видеть его таким же, как и они, уносит туда, где нет ничего, кроме того, что могло бы быть приспособленно именно под их жизнь... Зато днем он то и дело клевал носом в дневной период, тогда, когда это совсем не было нужно - например, когда он готовился к этому самому чертову слушанию. Один раз он заснул, зайдя в уборную и усевшись на унитазе, а когда очнулся, обнаружил, что проспал где-то два с небольшим часа, а его задница так крепко влилась за дужку унитаза, что ему потребовалось некоторое усилие, что бы он смог оторвать её от неё. Счет к парням с Фортвингз-базз у него увеличился - впрочем, все эти недели он и так рос, если и не в геометрической, то в арифметической прогрессии, это точно. Возможно, что было даже лучше отчасти, что они не явились сегодня сюда на суд лично, а прислали сюда своего представителя, в противном случае могло бы запросто случится так, что в один прекрасный момент Гринсфилд кинулся бы на них, и попытался придушить их голыми руками. И, скорее всего, ему бы помогли бы в этом, те, кто, выбрался из предгибельного Нокксвиля - они, судя по, например, темным мешкам на ставшем каким-то блекло-серым лице Андерсона-старшего, тоже были явно не против рассчитаться с ублюдками с Фортвинг-базз.
- Готовьтесь, - сообщил Джорджи, обращаясь ко всем хоть и тихо, но явно так, что бы его услышали и все его подзащитные, и свидетели - Судья вот-вот появится - по сути, время слушания уже началось...
В проходе вновь послышался стук чьих шагов, опять нескольких, и Гринсфилд оглянулся назад, на их звуки, почему-то подумав, что военные с Фортвинг-базз всё же решили навестить их лично. Однако ж, увидел не их, а...
- Присяжные, - всё так же спокойно, не меняя позы, сообщил Джорджи - Стало быть, дело решили сделать открытым. Это хорошо.
- А что, первоначально у суда были противоположные планы, - поинтересовался Гринсфилд настороженно.
- Ну, а как ты думаешь, - ухмыльнулся Джорджи в ответ - В деле замешаны вояки, и их, по сути, должен был судить не гражданский суд, а военный трибунал, но, поскольку о их просчетах узнали именно через гражданских, то... Общество-то у нас вроде бы как демократическое, так ведь?
Гринсфилд пронаблюдал за тем, как присяжные заседатели рассаживаются на своих местах, за длинным, узким и высоким столом по правую руку от судейского, вынимают из своих портфелей какие-то бумаги, раскладывают их перед собой.
- Суровые парни, - пробормотал Джорджи опять в пол голоса, на сей раз несколько более обеспокоенно, чем преждеТот, что с правого краю - он понизил голос ещё больше, чем прежде - Тот дылда в очках и с залысиной во всю макушку - я уж не знаю, в чём тут дело, не то он специально подбирает для себя самые тяжелые дела, не то действительно настолько суров ко всем, и беспощаден - но на его счету нет ни одного помилования. Я имею ввиду, что не было пока ни одного слушания, на котором бы одновременно присутствовал и он, и...
- Всем встать, начинается судебный процесс по делу Нокксвиль-Фортвинг-базз, - оборвал его секретарь, склонившись к установленному перед ним микрофону - В зале заседаний - судья Эмери.
Судья Эмери, в отличие от членов состава присяжных заседателей, знакомый Гринсфилду весьма и весьма неплохо, торопливо прошагал по центральному проходу к своей кафедре, и, на ходу поправляя надеваемый по древней традиции складчатый галстук-платок, взобрался наверх при помощи трёх невысоких ступенек, после чего уселся за неё.
Секретарь передал ему касающиеся процесса бумаги, тот, мельком осмотрев их, кивнул секретарю, что бы он начинал.
- Слушается дело "Жители Нокксвиля против руководства военной базы тыла Фортвингз-базз". Прошу всех сесть.
Гринсфилд и все остальные присутствующие сели на свои места.
- Жители Нокксвиля разрушенного жилого поселения городского типа подают обвинительный иск против начальства базы военно-тылового обеспечения Фортвингз, имея ввиду то, что считают их виновными в разрушении города, массовом истреблении его жителей, а так же в халатности при хранении оружия массового поражения, приведшей к созданию в Нокксвилле дестабилизирующей ситуации. Со стороны истца выступает Джордж Сименор Лайти, со стороны ответчика Амнис Лестер Менворк. Истцы - Джордж Эренбаум Гринсфилд, Джейсон и Эрнст Андерсоны, Томас Фергюсон, а так же Хелен Кавьера и Ллойд Эстерсон Квинкли, но в виду их неотложных дел последние двое смогут прийти только спустя половину часа после начального заседания. Роль ответчика играет... Сэр, - секретарь, поправив очки на переносице, посмотрел на самоуверенного хлюста, пришедшего отдуваться за своих боссов из Фортвингз - Нельзя ли узнать Ваше имя? Я знаю, что Вы выступаете в качестве ответчика, но вот назвать своё имя вы или не успели, или не удосужились.
- Моё имя - Говард Барелл Тинси, - сообщил хлюст, с таким видом, словно после того, как он это произнес, в здании суда должны были обрушится и стены, и все потолочные перекрытия. Этого, само собой, не произошло, однако многие присутствующие тут же запереглядывались между собой. Гринсфилд, из-за того, что с ним произошло в последний период его жизни, не сразу сообразил, в чём дело, но через секунд десять до него дошло - Говард Тинси был довольно известным, и востребованным адвокатом по всему Промисленду, и, кажется, являлся третьим в стране по количеству выигранных дел.
- А у них неплохие козыри в руках, чёрт возьми, - произнёс Джорджи, и линия его рта заметно искривилась - Заполучить в свои руки самого Тинси - это тот ещё подвиг в нынешнее время... Интересно, действительно ли они сами по себе, и, как ты говорил, Джо, их не намеренно защищать даже собственное начальство...
Гринсфилд промолчал, чувствуя, что его настроение испортилось окончательно. Он совершенно не был уверен в том, что у начальников не слишком большой и значительной базы военно-тылового обеспечения могли найтись деньги на то, что бы воспользоваться услугами Тинси платно, да ещё и в такой ситуации, а что бы он согласился сделать это за стандартный оклад, нужно было обладать Бог весть какими связями. Второй вариант пугал его более всего - если группа людей виновна в том, что изничтожила целый город, а им, благодаря их знакомствам, обеспечивают в качестве доверенного лица едва ли не лучшим адвокатом во всей стране, это не может не настораживать, и заставляет думать, что в их прикрытии заинтересованны очень и очень большие люди.
Судья, тем временем, перепроверив бумаги, передал одну из них секретарю для ознакомления, и тот, быстро осмотрев её, покачал головой, и вновь посмотрел на Тинси.
- Как я понимаю, мистер Тинси, вы подали прошение на то, что бы суд проходил закрытым образом.
- Не совсем верно, господин секретарь, дело в том, что я выступаю здесь, как доверенное лицо, представляющее моего клиента, а не как адвокат, и заявление подано не мной, а моей защитой.
На судейской кафедре зашептались между собой, так же, как и за столом присяжных-заседателей. Последние при этом выглядели крайне возмущенно - ещё бы, их только что пригласили поучаствовать в суде, и теперь, тут же отменив открытое слушание, собираются выдворить их из зала, словно бы издеваясь над ними.