- Это крыло "D", - сказал, судя по всему обращаясь ко всем остальным, кто-то - В крыле тридцать палат, в каждой палате по четыре постояльца...
- Пугаешь нас, док, а, - сказал кто-то из остальных, а их, кажется, было около двадцати. Голос этого был немного громче, чем у первого, но он все равно не подымался выше нормального уровня слышимости - Не стоит. Ваши ребята любят поработать - с их помощью мы свернем горы...
Наши ребята не нанимались работать на трупосборке, произнес вдруг в голове Филмана один из беспрестанно жужжащих в ней голосов, притом том так громко, что у него возникло впечатление, что этот неведомый некто произнес эти слова ему прямо на ухо.
- Извините, капитан, - подумав, спросил первый. У него был довольно сильный, низкий голос, один из тех, что принято называть мужественными, но вот его интонации, с которыми он обращался к невидимому для Филмана капитану, подразумевали мужественность едва ли не в самую последнюю очередь. Скорее, некое пугливое подобострастие - словно ко внезапному захватчику, против которого не оказалось никакого подходящего оружия - Почему ваше начальство не хочет снабдить медперсонал больницы вашими респираторными средствами хотя бы сейчас, когда мы должны иметь дело с... Трупами?!
- Послушайте, доктор... Э-э...
Гибсон, капитан...
- Да, точно... Так вот, сейчас, когда Ваш госпиталь завален покойниками и больными - а Вы и Ваши коллеги все еще живы - какой смысл для Вас в этих идиотских средствах респирации?
Первый не ответил ему, продолжил идти дальше. А вот второй нежданно-негаданно встал на месте.
- Ну-с, доктор, - произнес он - Я думаю, что нам нужно отправлять первую партию...
Первый не остановился и не ответил ему, но Филман понял, что тот дал ему покорную отмашку.
Сейчас, начнется, произнес громкий голос в его голове, они начнут брать нас за руки, подносить зеркальца к губам, и тех, кто покажут отрицательные результаты, поволокут на выход, и погрузят в этот чудовищный катафалк... Что? Что за... Хреновина? Голос вдруг стал испуганным, смятенным, явно не подготовленным к каким-то событиям, происходящим в поле зрения его обладателя. При всем этом, его беспокойство было вовсе не самым первым, и камень, что заставил расходится круги по воде, был брошен где-то вдалеке, в том месте, где возглавляемая капитаном и доктором группа людей приступила к пока еще не понятному для Филмана делу. Происходящее напоминало эффект домино, или реакцию рыб в большом косяке, когда крайние из него только лишь почуяли запах хищника в воде, а все остальные уже понимают, что пора сматывать удочки. Правда, он до сих пор так и не понял, что являлось членами испуганного косяка в этом случае...
Но вот странное дело - этот испуг, кажется, сейчас касался и его. И сам толком не сознавая, что и зачем он это делает, Филман, трясясь, как осиновый лист, медленно сполз с высоко поднятого над полом края своей койки, коснулся его пальцами (а ведь надо же, и действительно линолеум, и довольно холодный, мать его так), а затем рухнул на него сам, всем телом, как куль материи. Ощупав ближайшие к нему детали окружающего его мира при помощи всех доступных для него сейчас чувств (сейчас в его арсенале оставались разве что обоняние и осязание, странно же взыгравшему в нем шестому чувству он пока еще не доверял), и - тоже не вполне ясно благодаря каким выводам - решил, что лучше места, чем пространства под только что покинутой им койки, для укрытия от неведомой опасности, ему не найти. Он наощупь вполз туда, стараясь избегать матерчатой трубы, соединяющей, будто одна-единственная колонна на фасаде пережившего землетрясение древнегреческого храма, дыру для испражнений в койке, и утку на полу - уж чего-чего, а для определения местонахождения этого даже для Филмана составляло труды, весьма малые. Филман сознавал, что быть не найденным здесь шансов у него было не так уж и много - даже в том случае, если бы он играл в прятки с трехлетним ребенком, но все то же шестое чувство подсказывало ему, что других вариантов здесь у него просто нет - разве что он попытается влезть в эту чертову вонючую трубку, в которую сам же гадил и мочился - в то время, пока его рассудок гулял по дорожкам Страны Чудес...
А... А что если попробовать выйти из этой комнаты самостоятельно, и попытаться улизнуть отсюда вообще, спросил он сам у себя, все еще холодея, но теперь уже устроившись, подогнув ноги по-турецки, в углу под койкой, образованном двумя стенками. Кажется, этот угол был самым дальним от входной двери, что вела в это место.
Нет, парень, сказал вдруг перепуганный голос того, кто говорил громче всех, кто имел счастье трепаться внутри его головы, не думай только, что ты был первым, кто подумал, и даже решался проверить это. Палаты заперты. Все до одной.
Да ты-то кто такой, что бы знать об этом, хотел было сказать Филман чисто автоматически, но вдруг вспомнил о слипшихся губах, и о неведомых врагах, шаривших вокруг, и решил не издавать не писка...
Впрочем, теперь это решение было, в каком-то смысле,запоздалым, ибо его все равно услышали. Ах, ты же еще ничего не понял, произнес голос внутри его головы, несколько разочарованно, но в тоже время, как бы перед ним извиняясь, но, по крайней мере, ты же не думаешь, надеюсь, что ты был единственным, кто заболел вирусной слепотой в Промисленде?
Что?, подумал он растерянно, да кто это так говорит со мной? Что это за безумие? Болезнь довела меня до шизофрении?
Это не шизофрения, ответили ему твердо до напряжения, это одно из качеств того дерьма, которым мы с тобой, и еще много кто другой, успели заразится. Я такой же больной, как и ты. А теперь довольно вопросов, и сиди тихо, потому что они идут.
Филман чисто автоматически мысленно спросил, кого голос, собственно подразумевал под словом они, но вдруг резко сознал, что это люди доктора и капитана, и - тоже мысленно - заткнулся. Стал слушать.
- Так, это вторая пара палат, и, значит, вторая партия глубоко уважаемых господ входит в них, и выволакивает их содержимое на свет Божий, - слышался, тем временем голос капитана - Боже мой... А, черт возьми... Послушайте, доктор, может быть, хотя бы Вы мне расскажете, почему эти гребаные больные воняют, как мешки, полные дохлых обезьян? Ведь этим дерьмовым запахом пропитаны все их палаты - словно бы все это время эти несчастные только и делали, что беспрестанно ходили под себя...
- Так оно и есть, - сухо отвечал ему тот, кого он называл доктором - Организм пытался отторгнуть зараженные ткани путем... Как бы сказать Вам точнее... Самопереваривания. Вы видели, до какой степени они все здесь худые?
Молчание. Кажется, бравого капитана несколько смутила эта подробность.
- Что же это получается, болезнь заставляет человека жрать самого себя изнутри?
- Ну, да, судя по всему... Жиры растворяются, переходят в воду, если разложение затронуло ткани желудочно-кишечного, то они, как я уже говорил, перевариваются и выбрасываются наружу. Вообще говоря, это симптомы выздоровления после тяжелой болезни, если, конечно же, речь идет не о СПИДе, дизентерии и тому подобном... Но это явно не тот случай - так что я... Если честно, я даже не представляю себе, насколько верны наши теперешние действия...
- Верны, верны, док, и не стоит об этом беспокоится. Слова полковника Пайнта - совсем не из того разряда, что бы сомневаться в их верности.
Ну, да, конечно же, возник вновь в его голове мрачный голос его невидимого собеседника, полковник сказал, мы верим, полковник приказал, а мы выполняем, и даже не спрашиваем, в чем дело. Хотя нет, знаем, конечно, но ведь это у нас оружие, а не у вас, у вас только гребаные шприцы, клизмы и скальпели. Интересно, кого это - вас, подумалось Филману, но голос в его голове замолчал столь сурово, что он подумал о том, что вопросов, пусть даже и немых, задавать пока не следует.
Однако прекратить ток мыслей после услышанного от этих двоих было уже невозможно. При этом, чем дальше нес его этот поток, тем больше пугали его те берега, мимо которых он мысленно проплывал. Получается, что вся эта жуткая вонь, (которую, он, кстати, стал замечать только сейчас) была свидетельством того, что очень многие из тех, кто подцепил одну с Филманом заразу, имели шанс на то, что бы, как и он, выжить и выздороветь. Но, почему же, в таком случае, он чуял, что пришедшие в это место люди ведут себя, словно стая стервятников - нет, дело тут было не в каких-то вероятных бесчестности или всеобщем желании расправится с беспомощными людьми, дело было в том, что от этих людей буквально исходило чувство уверенности в том, что все они - такие, как Филман, практически мертвы, и безнадежны - а значит, поступать с ними следует так же, как и с мертвыми.
Почему эти люди вдруг собрались хоронить их?
Слушай, да не трепыхайся же ты тут со своими измышлениями, предложил ему вдруг Самый Громкий Голос со злым раздражением, разве так трудно понять, что этот придурок, которого называют капитаном, абсолютно безразличен к тому, выживем ли мы или будем сожжены в печи крематория? Он просто выполняет приказ своего начальства, а вот его начальству действительно выгоднее, что бы мы были пеплом, а не живыми людьми - потому что наша болезнь - результат их просчетов, а мы - ходячие тому доказательства...
Но эти все, санитары, врачи, они же...
Боже, да мы - то есть они же попросту боятся этих грёбанных военных! И вообще, послушай, парень, для тебя, что, заткнуться так же сложно, как поглядеть на собственное ухо без зеркала?
Но я не могу взять и не... Думать ни о чем! Думай тише, черт бы тебя подрал, произнес голос с досадой, и замолк сам... Вернее, как бы слился с остальной толпой зудящих, бормочущих и стонущих голосов, из-за чего стал практически незаметен.
Филман же, чувствуя, как громада страха, налившаяся в нем из совершенно небольшой крупинки, растет в нем, занимая все больше и больше места в его сознании. Сжечь в крематории? Даже не разбираясь, кто живой, а кто мертвый? Филман вдруг остро почувствовал себя кем-то вроде узника концлагеря, которого осудили на смерть исключительно из-за расовой принадлежности или физической неполноценности. Какая-то мерзкая, до болезненности, беспомощность, сковала его, превратив в кролика, обмякшего при одном только виде удава. Но так же не должно быть, вновь зашевелилось в его голове, неужели они просто возьмут и свернут меня в куль, что бы запихнуть в свою труповозку и отправить меня на смерть, которую я не только что избежал, но и просто не должен был увидеть! Это... Черт подери, я должен, должен...
Бежать, что ли, громко произнесли в его голове, явно иронизируя, не сможешь ты никуда бежать, - двинешься в сторону коридора - и тебя тут же заметят эти мудаки со своими автоматами. А окон, учти, здесь нет никаких, эти палаты находятся в толще здания, потому это инфекционное отделение, и никто бы не захотел, что бы некто, страдающий коклюшем, ветрянкой, или каким-нибудь дерьмом вроде нашего, от делать нечего выбрался наружу и принялись заражать еще кого-то, верно? Мы тут взаперти, и так будет до тех пор, пока нас не откроют.
Но ведь нас же уничтожат, ответил ему мысленно Филман, затащат в один большой костер, как дохлых собак из подворотен, и сожгут нас...
Неужели ты до такой степени боишься этой гребаной смерти, полюбопытствовал голос, все еще с иронией, но теперь едкой и злой, явно досадующей от того, что ее хозяин бессилен перед сложившейся ситуацией, и недоволен тем, что ему об этом напоминают, или ты полагаешь, что у тебя против нее есть какие-то козыри?
Какие козыри, подумал Филман, чувствуя, что досада накрывает своей волной и его, я же только очнулся... И не чувствую ничего, кроме пола подо мной, и этих идиотских голосов, мать их...
Это не голоса, это мы, сказал его невидимый оппонент, а затем резко замолчал, словно увидел нечто такое, что потребовало от него всей полноты его внимания.
И Филман тут же понял, почему.
Потому что те, кто шли по коридору и, одну за другой, вскрывали палаты, были уже совсем рядом. Сейчас еще одна партия - и она, кажется, была предпоследней - оказалась прямо за стеной(?), там, где, судя по всему, и находился его невидимый собеседник.
Дальше было только то место, в котором имел несчастье оказаться именно он, Филман.
Напрягшись (неведомо где, но предположительно под больничной койкой в неведомой больнице) он попытался "вслушаться" в то, что происходило в той палате, в которую уже вошли. Их было четверо - и Филман тут же вполне логично предположил, что не больше четырех и коек в палате, то бишь, работая по два на одного "больного", они рассчитывали управиться за два раза. Я, вопросительно произнес уже знакомый ему голос, очевидно, полагая, что первым эта банда заграбастает его. Но нет, они как будто бы остановились немногим раньше, прежде чем дойти до него, и, двое из-них схватились за (Боже мой, а это еще что, куда это меня, что) кого-то другого.
Затем его, немо вопрошающего, выволокли наружу, и он, судя по всему, даже пока еще не вполне соображающий толком, куда перемещается его тело, поплыл (куда? на запад? влево? вверх?) прочь, от своего предыдущего места пребывания.
Следующим же за ним был схвачен Голос.
Подонки, коротко прозвучало в голове Филмана, а вслед за этим мир вновь поглотило бессвязное журчание голосов, чем-то похожих на радиошум в ультракоротком диапазоне, сейчас еще более тихое, невнятное, и, по сути, бессвязное, чем в самом начале. Филман сжался в комок, прижавшись спиной (температура около двадцати, покрыта шелковистыми дешевыми обоями) к участку стены, скрытому койкой. Вдохнул и задержал в себе вонь, клубившуюся в палате и, (особенно сильно) рядом с ним. Звуки приближающихся к нему шагов стали несколько тише, вернее сказать, как бы сократились в количестве, но не затихли полностью, и все еще шли к нему. Теперь их оставалось пятеро, или около того, если учитывать тех двоих, которые говорили с друг-другом, и, кажется, были главными, теми, кто вел этот рейд за собой. Парочка - предположительно-военный, и, предположительно-врач, сейчас почему-то молчали тоже, словно дожидались конца весьма продолжительной и тяжкой рабочей смены.
Но, когда, тяжелые шаги армейских ботинок, и почти что-трепещущее перед ним легкое шарканье шести пар гражданской обуви оказалось столь близко, что он понял - их разделяет только стена, и дверь в ней - тот, кого называли капитаном, сказал:
- Вставляйте свой ключ, док. Это последняя наша на сегодня работа, а потом я отпущу Вас восвояси.
Он услышал, как "Док", сглотнув скопившийся в глотке ком липкой слизи, шуршит полами своего больничного халата. Филман сглотнул тоже; будь у него такая возможность, он бы сделал так, что бы проклятая карточка попросту исчезла из кармана этого парня, подобно тому, как исчезает цент в ловкой руке фокусника. Впрочем, что бы это дало? Разве что отсрочку до того времени, когда военный-напарник (или, наверное, вернее сказать, клиент?) вышибет дверь ногой, или при помощи своих спешно вызванных подчиненных. Но, наверное, с этим могли бы справится и пара дюжих санитаров.
- Ну, - это был вновь военный - Что мы там копаемся, док? Надеюсь, Вы его не потеряли? Ведь Вы же не хотите, что бы под конец рабочего дня я устраивал пальбу и выносил замок при помощи своего табельного оружия?
"Док" не хотел, и Филман услышал, как складки его халата зашуршали с удвоенной силой.
- Вот... Сейчас... Ага, ага, - бормотал он - Да... Вот он... - Филман услышал какое-то легкое, еле слышимое звяканье, затем шорох и щелчок... Еще один, на сей раз непосредственно у двери... Скрип... Филман, понимая, что дверь открылась, и в его комнату вошли, вжался в стену с такой силой, что будь она из какого-нибудь хлипкого листа гипсокартона, то он почти бы наверняка промялся бы под его с силой впившегося в неё хребта.
- Так, док, а теперь откроем дверь на той стороне, верно?
- Верно... Сейчас, подождите немного, - вновь шебуршание, а Филман, тем временем, с чувством тяжелого облегчения отлипал от стены, одновременно пытаясь лихорадочно (может? может быть я что-нибудь? придумаю? может? успею?) проанализировать свое положение за время данной ему недлинной - да, и, в общем-то, не слишком для него и полезной - передышки. Там, за все еще до конца не открытой дверью, он слышал, как открывают дверь напротив, опять говорят что-то, и...
- Ну, что вы тут встали, - вновь "капитан" - Док, это же Ваши люди, Вы должны сказать им, что бы они пошевеливались, и вытаскивали больных побыстрее. Время, черт подери, уже к пяти часам, а мы все ползаем тут, как грифы по полю боя...
- Ребята, - в голосе "Дока" была опасливая брезгливость - так пытаются переложить на чужие плечи некое не особенно приятное дело - Давайте вынесем... Все это... По-быстрому...
Тут дверь в его палату все-таки открылась, и он застыл под койкой, точно какой-то нелепый вор, готовящийся для того, что бы унести старый испражнительный канал из-под лежачего больного, и застигнутый на месте преступления... Вошли двое, или трое, он не понял толком, сколько именно, и один из них, остановив другого (или остальных), тут же встал и сам.
- Смотри, Пресскот, - Филман был готов поклясться куском собственного мозга, в том, что оба (или все трое... Хотя нет, все таки в палату зашли вдвоем) пялятся на его вонючую, пропахшую дерьмом и мочой - но таки расправленную и пустую - койку - Везде все пусто... Только один постоялец...
А что будет, спросил Филман себя, если я сейчас же выскочу и заору на них... Видок у меня еще тот, глаз нет, весь в дерьме и грязи, рот... Да, пунктик по поводу рта, орать получится навряд ли, разве что замычать на них страшным голосом, или всего лишь рассчитывать на эффект внезапности...
- Боже мой, а где он, мать его, - удивленно пробормотал тот, кого назвали Пресскотом, кажется, неплохо перепуганный и без того, что должно свершится с ним согласно планов Филмана - Слушай, что за дерьмо? Он же не мог вылететь в окно, как чертова муха...
- Не мог, - произнес голос его напарника, понемногу удаляясь от его пустой (но, вероятно, даже все еще теплой) койки - Слушай, Пресскот, отойди от этой гребаной кровати, я тебя умоляю... Встань рядом со входом, как я... Да, вот так, молодец... Господин военный!
- Что? Какого дьявола, - спросили издали лениво - Говорите же быстрее!
- Нам хотелось бы... Что бы, ну, не знаю, прикрыли нас...
- У вас там, что, залег смертник, - голос перестал отдавать ленцой, и теперь, мало того, что начал опять к нему приближаться, так теперь еще и выражал некую смесь беспокойства и любопытства.
- Нет, но возможно, это Ваше табельное оружие, о котором Вы говорили...
- Что... Что еще за дерьмо, - и "капитан", даже не дав им толком договорить, сперва практически отпрыгнул от койки, под которой прятался Филман, а затем чем-то защелкал, возможно застежками на кобуре, из которой вынимал пистолет - Где... Где этот... Парень? Куда он, на хрен, делся?
- Нам кажется, что он где-то под своей кроватью, или же под одной из этих... Мы сейчас нагнемся, и Вы вместе с нами... Цельтесь в него... Ну, на всякий случай...
- На всякий случай, - вмешался санитар по имени Пресскот, и от его истеричных ноток по тощей спине Филмана пробежалось целое стадо мурашек - Уилли, не дури, ну его к черту, этот гуманизм! Или ты хочешь сказать, что эта хреновина будет цацкаться с нами, пока мы любуемся на нее, сидящую под одной из этих чертовых коек?
- Это пока еще не хреновина, а человек, Пресскот, - укорил Уилли своего напарника практически мимолетно... Но "господину капитану", как оказалось, непозволительно долгой показалась даже такая вот задержка.
- Да ну вас обоих к черту, - предложил он с какой-то лениво-капризной интонацией... А потом услышал, как легонько хрустнуло в коленках "капитана", который, кажется, принял положение полуприседа, а потом...
Потом в воздухе что-то свистнуло и остановилось, наведенное прямо на него.
- Бог ты мой, - послышался голос "капитана" - А эта хреновина, получается... Живая?
Если не сейчас, мелькнуло в его голове, то никогда. Выставив руки вперед, и двигаясь по утиному, на корточках, он, издавая странные, невнятные звуки, двинулся вперед.
В воздухе грохнул выстрел.
***
Когда он увидел, что странное человекоподобное с жутким красноватым иссушенным лицом, в грязном больничном халате с хриплым мычанием двинулось на него из-под кровати, ему тотчас же вспомнились древние, как само мироздание, фильмы о бродячих плотоядных мертвецах, фактически, живущих ради одной только охоты на живых. Разве что в этот раз - то бишь в реальности - тварь, в которую превратился заболевший "Джагерром" человек, казалась несколько более шустрой, чем виденные им киношные прототипы, и неуклюжести ей придавал разве ее не вполне удачный выбор для игры в прятки...
Ну, и пожалуй, еще тот факт, что чудище было абсолютно слепо. Вернее, если быть точным, то вместо глаз у него были две глубокие, покрытые коркой подсохшего гноя ямины, разглядывать которые подолгу, наверное, смог бы лишь абсолютно и начисто лишенный разума человек.
Он выстрелил сразу, еще до того, как парочка вызвавших его санитаров, резко вскрикнула от внезапно постигшего их ужаса, и бегущая на него в позе взбешенного гусака нежить была поражена пулей куда-то в центр иссушенного, ставшего, очевидно, после болезни чрезмерно длинным горла. Существо остановилось, каким-то абсолютно человеческим жестом схватило себя ладонью за продырявленную гортань, приподняло лицо вверх, вытянуло его, безротое, и неясно закряхтело. Тут же потеряло всяческое равновесие, безвольно замахало одной костлявой птичьей лапой в воздухе, повалилось на бок.
- Стреляйте, стреляйте еще, ну что же Вы там ждете, - заорал почти что ему на ухо один из этих чертовых санитаров, тот, которого, кажется, звали Пресскот - Оно сейчас оправится и кинется снова.
Заткнись, - рявкнул капитан и выстрелил снова. Неожиданно промахнулся, зато попал в обоссаный матрас больничной койки, выбив из него пряди какого-то ватоподобного материала. Раздалось разочарованное (одновременно перемешанное с испугом) нытье Пресскота - и его тут же заглушила целая серию испуганных криков снаружи. Точно там, в коридоре объявился довольно внушительный выводок ядовитых змей, и за считанные секунды успел расползтись по всему гребаному отделению.
Их, военных, послали сюда втроем. Что бы сейчас здесь не происходило, в случае чего, защитить себя толком могли именно (и исключительно) они. Остальные, конечно, могли сопротивляться тоже, но пока он еще не знал наверняка, что происходит там на самом деле, и понадобятся ли там навыки профессионального военного.
Как загипнотизированный, он таращился на безглазое, безротое, тощее чудовище, все еще бессильно махающее лапой в воздухе, и сжимающее другой собственную раненую гортань. Прицельтесь получше, услышал он где-то за краем своего сознания голос санитара по имени Уилли, и вскинул пистолет снова... Но не успел - чудище, оторвав руку от своего горла, подскочило вверх, как пружина, и с дегенеративным мычанием упало на него. Руки с зажатым в них пистолетом от неожиданности ушли вниз, он запоздало нажал на курок, заставив уродца взвыть с новой силой - пуля, судя по всему, попала ему в ногу... Потом рухнул он сам, и чудище, не в силах действовать ни ртом, ни зубами, как это делали, по крайней мере, все киношные трупы-зомби, занесло над ним руку с растопыренными, как зубья грабель, пальцами... И, не сгибая их, нанесло ими удар прямо в лицо капитана, при этом явно целясь в глаза. Чертыхнувшись, он отвернулся в сторону, (дьявол, да как же оно видит, если у него совсем нет глаз?), и пальцы проехались по его скуле и щеке, которые тут же словно бы обожгло горячим железом. Капитан заорал, вновь грохнул из все еще зажатого в руках пистолета, и попытался скинуть внезапно оказавшееся крайне цепким существо... Санитары помогли сделать ему это, и вдвоем кое-как отодрали его от тела капитана. Они отволокли его, раненное, с прострелянными ногами и горлом к стене у окна, и...
- Стреляйте в него, капитан, - крикнул ему Уилли, который, кажется, напрочь забыл о всех приписываемых ему гуманистических принципах - Стреляйте в него, быстрее, кажется, тут ожило еще несколько!
Дрожа, капитан встал сперва на локти, затем оттолкнувшись руками от пола, кое-как привел свое тело в сидячее - на корточках - положение. В военной школе его учили, как проворачивать такой трюк быстро и эффективно, но, отслужив на базе три года, и не имея никакой возможности тренироваться самостоятельно, он не слабо заплыл жиром, да и память о тренировках здорово поистерлась, так что он полагал, что у него ничего не выйдет вообще. Однако же вышло, и он с горем пополам, повернувшись к ожившему полутрупу - по крайней мере, таким он себе его представлял - нацелил пистолет прямо в его лоб.
Оба санитара держали его под руки, что бы чудище не смело дергаться. Капитан прищурился. Начал жать курок.
Сзади хлопнула дверь в палату, и в нее влетел доктор Гибсон - парень, который, в общем-то, и отвечал за это отделение - в крови, одетый в изодранный зеленовато-синий больничный костюм, с синяком под глазом, с ободранным, словно бы об асфальт, подбородком. Увидев всю честную компанию, он тяжко задышал и выдавил, едва разборчиво от волнения
- Не стреляйте... Не стреляйте по ним! Они... Живые... Кажется...
- Будут мертвые, - мрачно произнес капитан, вновь повернувшись к своей еще недавно чуть было не загрызшей его "жертве" - Заткните уши, если Вам страшно...
Потом, окончательно убедившись, что пистолет смотрит точно в голову монстру (все еще мычащему, но теперь как-то жалобно) выстрелил.
... И, кажется, попал, хотя санитары, сдерживающие чучело на месте, отскочили от него с такой целеустремленностью, что со стороны могло показаться, что подстрелили именно их - причем обоих, причем - неудачно... Монстр между ними, в агонии дернув лапами, не спеша сполз вниз, под подоконник, и вяло опустил голову вниз.
- Вы... Только что убили человека, - сообщил ему доктор Гибсон прерывистым голосом - Вы хотя бы даете тебе отчет в том, что Вы...
- Док, а что с Вашим лицом, - участливо поинтересовался капитан у ободранного медика, опуская пистолет параллельно бедру. Оставалось только удивляться, зачем он вообще согласился на эти идиотские душеспасительные разговоры в такой напряжённый момент - Кто Вас так отделал? "Живой человек"?
- Слушайте, да ведь они же слепые, они только чувствуют, что их хотят схва...
Капитан скривился, отодвинул Гибсона в сторону, и решительным шагом двинулся в сторону двери. Хорошо, что слепые, подумал он с сердитым удовольствием, может быть, мои ребята сумеют разобраться без помощи всех остальных.
- Бог весть, до какой степени идиотские мысли могут приходить за такое короткое время, - пробормотал он и открыл дверь в отделение. Снаружи было удивительно тихо и спокойно, лишь только открыто несколько дверей. Он почему-то искренне полагал, что несколькими парами криков тут не ограничится, и тут, без всякого сомнения, кого-нибудь порвут, как в тех самых древних фильмах ужасов.
- Послушайте, Вы, я не дам Вам превращать свое отделение в бой... - подскочивший к нему Гибсон, вероятно, жаждал схватить его за плечи, оттащить обратно, внутрь, еще что-то, но вместо этого вдруг остановился, замер в странной позе пса, выглядывающего из окна едущего автомобиля; только тут вместо этого самого окна служил промежуток между широким плечом капитана и косяком двери.
- Бог ты мой, - вывалил он из своего рта, как какую-то невидимую, огромную и явно переваренную макаронину - Они что же это... Вышибли входную дверь?
Тут это заметил и капитан. Действительно, вместо входной двери была какая-то неровная прямоугольная дыра, начинающаяся прямо от пола, сама же она валялась в центральном коридоре, объединяющем собой одновременно и двери лифта, и выход на пожарную лестницу, и вход в соседнее отделение. Дверь на лестницу была выломана так же.
- Ну, да, конечно же, - произнес капитан - Они же слепые, мать их... Не различают нужных кнопок.
Одна из закрытых дверей в коридоре внезапно распахнулась, и оттуда полувышел-полувывалился один из санитаров, такой же ободранный и кровавый, как и появившийся пару минут тому назад Гибсон. Он слепо повернулся к ним, сделал пару шагов вперед, затем упал вниз, на колени, словно бы у него заплелись ноги. Гибсон, увидев это, отпихнул капитана в сторону, и подбежал к нему, дабы поддержать так, что бы он не грохнулся наземь окончательно. Он встряхнул его, и спросил его о чем-то, и санитар посмотрел на него взглядом умирающей собаки, и вяло пошевелил нижней челюстью в ответ.
- Эй, док, что там с ним такое, - поинтересовался капитан у Гибсона, без всякого желания выходя вслед за ним в коридор. Если это дерьмо действительно натворило здесь бед, да и еще и сумело выйти наружу, то полковник Пайнт попросту его... Да, впрочем, что ты такое городишь, одернул он сам себя внезапно, если эти твари ожили здесь, то они, скорее всего, сделали и во всей этой гребаной больнице. Интересно, отошел ли в дорогу их БМДС или нет? Нет, наверное, ведь полковник отдал приказ ждать всех до единого, и только уже потом отправляться в путь... Сзади напирали любопытные и напуганные Уилли и Пресскот, и он дал им дорогу, отойдя к самому концу коридора, чувствуя, что в его кишках только что развернулось небольшое предприятие по производству поноса и блевоты одновременно...
Гибсон ответил ему что-то, попутно садя не то шокированного, не то сильно травмированного санитара рядом со стеной, но он не слышал ему - теперь это было не слишком-то и важно...
Маккензи, Хэлсфут, Андерхилл - где эта троица, вооруженная, быть может, и не до зубов, но, по крайней мере, просто вооруженная? Неужели троих было мало для борьбы с этими полусгнившими слепцами? Или их оказалось мало? Но живы и здоровы, они, по крайней мере, они остаться должны были?