Манап ответил почти сразу. Видимо, аппарат лежал у него под рукой.
Слушаю, подполковник Омаханов.
Здравствуй, брат.
Сначала последовала долгая пауза, потом раздался продолжительный вздох брата-близнеца.
Потом Манап все-таки преодолел свое удивление и сказал:
Здравствуй, Гаджи. Ты где сейчас находишься?
Я только вчера освободился после четырех с половиной лет добротного отдыха за хозяином. Хотел к матери наведаться, да вот внешний вид не позволяет. Не хочу, чтобы она меня в тюремной робе видела. Ты меня деньгами не выручишь? Мне много не надо. Тысяч пять хватит, чтобы прилично одеться.
Ты думаешь, я сам деньги печатаю или на взятках процветаю? Смею тебя уверить, что ни тем ни другим не промышляю. Со свободными средствами у меня у самого напряженка. Устроят тебя три тысячи? Если так, то могу прямо сейчас выделить. Это все, что у меня на данный момент имеется на карте. Даже три двести.
А перехватить там, у вас, ни у кого не сможешь?
Нет, сказал Манап как отрезал. Это не корректно. Я на службе ни у кого не беру. Не приучен быть в долгу. Отношения с сослуживцами не те. У нас это не принято. Да и вообще
Мамонт подумал, что за этими словами должно последовать длительное и нудное нравоучение, поэтому решил прервать разговор.
Ладно, брат. Трех мне не хватит на то, что я для себя присмотрел. Бывай здоров! Я сам найду. У меня старых друзей много осталось. Они не жадные, для хорошего человека ничего не пожалеют, проговорил он, выключил телефон и вернул его Рамазану.
С кем базар вел? спросил тот.
Мамонт не смог вспомнить, рассказывал ли он товарищу о том, что у него есть брат-близнец, старший следователь по особо важным делам. Если да, то это значило, что Рамазан просто подыгрывает ему сейчас, помогает в проверке Мурада. Если нет, то это в какой-то мере станет и проверкой самого Рамазана, хотя оснований не доверять ему у Мамонта вроде бы не было.
Это подполковник юстиции Омаханов Манап Мансурович, старший следователь по особо важным делам.
Брат, что ли? продолжил расспросы Рамазан.
Не просто брат, а близнецна двадцать минут позже меня родился.
Лицом сильно похож? для чего-то спросил Мурад, явно заинтересовавшийся этим обстоятельством и что-то, похоже, в голове прокручивающий.
Не сильно, но общие черты есть. Нос одинаково выглядит. Разрез рта, форма глаз, скулы одинаково торчат. Отчего они такие у брата, ума не приложу, зато знаю, что у меня от зоновских харчей.
Жалко, что вы не сильно похожи, сказал Мурад и посмотрел на Рамазана Лачинова, но тот явно был не в курсе его задумок и мыслей. А то можно было бы что-нибудь придумать и хорошо сыграть на похожести, сбить следствие с правильного пути хотя бы в самом начале.
Его взгляд опять был устремлен на Рамазана, из чего Мамонт без труда понял, что Мурад в курсе предстоящего дела. Он даже голову ломает над планом, соображает, как лучше всего осуществить нападение на сотрудников полиции и ввести следствие в заблуждение.
Магомедгаджи уже довольно давно привык к тому, что его планы воплощают другие люди, которые непременно советуются с ним, поэтому сказал слегка сердито и нравоучительно:
Чтобы пустить следствие по ошибочному пути хотя бы в самом начале, следует не оставлять после себя ни одной зацепки. Я слышал, некоторые умники утверждают, что так не бывает. Но ведь это и есть та самая мысль, которую следаки самого разного уровня пытаются вбить в голову каждому уважающему себя человеку. Однако я сам готов утверждать, что это случается. Следует обязательно продумать каждый свой шаг, который еще предстоит совершить. Каждый из них необходимо рассматривать в нескольких вариантах, в зависимости от поворота ситуации, быть загодя готовым к любому развитию событий. Если из-за угла внезапно появится человек с автоматом, то ты обязан выстрелить первым, потому как предвидел возможность появления этого человека. Иначе можешь подставить не только себя, но и своих подельников, которые тебе доверились, на тебя надеются, считают, что ты не подведешь их.
После этих слов ничего не сказали ни Рамазан, ни Мурад. Но судя по тому, как засветились глаза у молодого парня, Мамонт подумал, что на него можно положиться, а сам он произвел то впечатление, которого и добивался. Причем и на того и на другого.
Манап Мансурович позвонил Михаилу Михайловичу, который исполнял обязанности главного редактора интернет-портала, опубликовавшего интервью с подполковником Омахановым.
Лисовская, говорите. Старшему следователю показалось, что Михаил Михайлович с немалым трудом вспомнил, кто это такая. Ах, да. Была у нас такая стажерка, но она не прошла испытательный срок. У нас обычно из дальней командировкиа поездка в Дагестан именно таковой и являетсясотрудники привозят как минимум три материала. А Лисовская вернулась только с одним интервью. Нас такое не устраивает. Это чересчур накладно. Поэтому я и не взял ее в штат.
Так она была стажерка или работала на испытательном сроке? спросил Манап Мансурович. Трудовой кодекс утверждает, что это разные вещи. Впрочем, я не уполномочен разбираться в таких делах. Этот вопрос пусть решают ваши юристы, если он вдруг поднимется. Меня в настоящий момент интересует запись нашего с ней разговора. Насколько я помню, она тогда включила диктофон в смартфоне.
Это устоявшаяся практика. Запись ведется всегда. Хоть на диктофон смартфона, хоть на отдельный гаджет. А что случилось? Лисовская что-то напутала в фамилиях? Это бывает достаточно часто. Особенно после посещения республик. На слух воспринимается так, пишется иначе. Но руководитель отдела должен был лично проверить соответствие в тексте.
Она исказила факты, сказал старший следователь по особо важным делам достаточно твердо. То, что высказывала от себя и озвучивала в своих вопросах, эта особа вложила в мои уста. Я оказался в неприятном положении человека, на которого может быть подан судебный иск.
Ну и что? спросил Михаил Михайлович. Махните рукой. Пусть подают. А вы в суде просто предоставите запись разговора, и вас тогда оправдают.
Именно это я и хочу сделать. Но мне нужна запись нашего разговора. Хотя бы копия таковой.
Тут, я думаю, проблем возникнуть не должно. Сегодня Лисовская придет в бухгалтерию получать свой гонорар. Я сейчас же позвоню туда, предупрежу, чтобы оттуда ее отослали сразу ко мне, скопирую запись с ее смартфона и перешлю ее вам. Оставьте, пожалуйста, свой электронный адрес, если не трудно.
Не трудно. Подполковник Омаханов немедленно сделал это. Если что-то будет не так, вы мне все равно сообщите, не просто попросил, а даже потребовал он. Вопрос срочный. Я думаю, что вашему интернет-порталу судебное разбирательство тоже доставит мало приятных моментов. Обвинения-то будут высказаны именно в ваш адрес.
Я обязательно перешлю вам копию, пообещал Михаил Михайлович настолько твердо и легкомысленно, что старший следователь верил ему с трудом.
Но что еще ему оставалось делать?
В течение дня подполковник Омаханов несколько раз проверял свою электронную почту, но сообщения от главного редактора так и не было. Уже вечером, перед уходом домой, Манап Мансурович решился написать Михаилу Михайловичу сам, поторопил того, не надеясь больше на его обязательность.
Лишь утром он получил сообщение, в котором говорилось, что Алиса Лисовская уже стерла запись разговора со своего смартфона, и получить ее теперь уже не удастся.
Как восстанавливать записи, Манап Мансурович знал. Он справился бы с этой задачей сам, при помощи простой программы «Феникс», даже без привлечения спецов, как обычно делают другие следователи. Но для этого требовался смартфон Лисовской. Изъять этот достаточно дорогой гаджет даже на время осуществления следственных действий можно было только по решению суда. Это означало долгие хлопоты, с чем старший следователь по особо важным делам связываться попросту не желал. У него хватало и других текущих дел.
Но в данном случае все зависело от реакции на факт отсутствия записи разговора со стороны полковника Гаджигусейнова. Если Нияз Муслимович станет настаивать, то придется и в суд обратиться. В противном случае можно будет спустить дело, что называется, на тормозах.
Поэтому свой очередной рабочий день старший следователь по особо важным делам начал с посещения кабинета начальника отдела. Того на месте не оказалось. Сотрудники, находившиеся в соседнем кабинете и бесплатно исполняющие обязанности секретарши, сообщили подполковнику юстиции, что Нияз Муслимович вызван на ковер к генералу. Омаханов подозревал, что это может касаться его интервью, поэтому решил дождаться возвращения Гаджигусейнова в коридоре, рядом с дверью кабинета. Там даже кушетки не было, чтобы присесть, но Манапа Мансуровича данное обстоятельство не смутило, поскольку он всегда предпочитал стоять, как настоящий слон, который, как известно, даже спит стоя.
К счастью, ждать ему пришлось совсем недолго.
Глава 2
У капитана Василия Николаевича Одуванчикова в казарме сводного отряда спецназа военной разведки было свое место в отдельном офицерском кубрике.
Он встал рано и уже заправлял постель, когда услышал голос командира второго взвода Юрия Громорохова:
Что, не спится, командир? Вроде бы отдохнуть следует после успешной операции. Никто не торопит, по тревоге никуда не гонит. Приехали-то мы с операции совсем недавно.
Не спится. Дома, когда вернемся, отсыпаться буду, заявил капитан.
Он не любил лежать без сна на кровати, от этого только уставал. Так было и дома, когда занятия и тренировки чередуются друг с другом и схожи только повышенной интенсивностью, и в командировках, где боевые действия зачастую длятся продолжительное время, не имеют остановки и не позволяют выспаться по собственному графику. Но Одуванчиков легко втягивался в любой режим работы и неудобств от этого практически не испытывал, поскольку высыпаться впрок никогда не умел.
Удовлетворенный ответом, а еще больше тем, что командир роты его вставать не заставляет, не дает какое-то задание, Юрий Юрьевич повернулся на другой бок и продолжил сон.
Капитан аккуратно заправил постель, неторопливо умылся, побрился с обычной для себя тщательностью, повесил полотенце на сушилку, после чего оделся и вышел в казарму. Солдаты спали, только дневальный стоял у своей тумбочки, расположенной вдалеке от входа, и дремал. При стуке двери офицерского кубрика он резко вскинул голову, отчего с нее едва не слетела кепка, которую солдат придержал за козырек. Но глаза и лицо у дневального все равно были сонными. Капитан заметил это даже с изрядного расстояния и в полумраке.
Второго дневального видно не было. Скорее всего, он куда-то ушел или же где-то улегся спать. Спрашивать у солдата, где его напарник по наряду, капитан не стал. Он понимал, что все отдыхают по-своему. Одному четырех часов хватит за глаза, другому и восьми мало. Организмы-то у всех разные, а с природой не поспоришь.
Одуванчиков вошел в канцелярию, недолго посидел за столом, соображая, что следует сделать в начале дня, в первую очередь. Он вспомнил, что обещал начальнику штаба сводного отряда майору Смурнову узнать в гараже, насколько эффективной оказалась защита от пуль и осколков, выставленная по бортам грузовиков, позвонил туда, разбудил дежурного и предупредил, что уже идет к ним.
Дорога много времени не заняла. На улице было уже совсем светло. На небе держались дождевые тучи, и асфальт дорожек был мокрым после недавнего ночного дождя. Однако низкое солнце, не так давно взошедшее где-то за Каспием, все равно нашло просвет и светило по-кавказски ярко.
Забор был составлен из бетонных блоков, установленных в стаканы, изготовленные из того же материала и вкопанные в землю. Он отгораживал сам гараж от военного городка только для видимости. Скорее всего потому, что так предусматривал проект, хотя насущной необходимости в этом не просматривалось. Внутрь можно было попасть, поднырнув под любым блоком, просто ухватившись двумя руками за нижний выступ.
Тем более что внутрь вели многочисленные тропинки, протоптанные солдатскими берцами. Бойцам всегда бывает лень пройти лишних полсотни метров до КПП, и они привычно следуют одним и тем же маршрутом, проложенным их собственными ногами.
Но капитан не поленился. Ему необходимо было обменяться несколькими словами с дежурным по гаражу, который сидел как раз на КПП и заведовал пропуском техники через ворота. Несмотря на предупреждающий телефонный звонок, Одуванчикову пришлось опять разбудить этого офицера. Старший лейтенант спал прямо за рабочим столом, положив голову на руки, но проснулся сразу после легкого прикосновения к своему погону.
Ты подбитую машину хотел осмотреть? спросил он.
А что на нее смотреть?! Я на такое добро давно уже нагляделся, ответил Одуванчиков. Меня интересует защита в кузове на двух других машинах.
Бога ради. Выдержала защита. И осколки поймала, и автоматные очереди остановила. Похоже, надежная штука, вязкая. Особенно хорошо на той машине видно, которая второй в колонне ехала. На замыкающей вообще только два попадания. Ее можно и не смотреть. Да и не увидишь ничего, там все выковырнули уже.
Да, ее можно и не смотреть, согласился Василий Николаевич.
Старший лейтенант кивнул младшему сержанту с повязкой помощника дежурного, который сидел, развалившись, за соседним столом и, судя по осоловелым глазам, намеревался последовать примеру старшего лейтенанта и уснуть.
Соломин, проводи товарища капитана в гараж. Покажи ему.
Младший сержант встал и почти вальяжно, совсем не по-армейски двинулся к внутренней двери. Одуванчиков подумал, что у себя в разведывательной роте он не потерпел бы такого поведения младшего сержанта, быстро научил бы того бегом бегать и говорить «Есть!» перед выполнением команды. Но в комендантской роте сводного отряда, видимо, были свои порядки, и Одуванчиков не стал лезть со своим уставим в чужой монастырь. Не хотелось ему с утра портить себе настроение собственными критическими высказываниями и резкими ответами на них, вполне возможными в такой ситуации.
Во дворе было непривычно пусто, даже в курилке никто не сидел. Одуванчиков раньше бывал в гараже только днем, когда здесь царила нешуточная суета. Прямо посреди двора стояли вразнобой грузовики, боевые машины пехоты и бронетранспортеры. Солдаты копались в их внутренностях. Руки у всех в масле, мазуте или в соляркепопробуй разобрать, в чем именно! да и лица были не чище.
Теперь же, ранним утром, когда солдаты смотрели свои самые сладкие сны, только у забора расположились одним ровным рядом транспортеры и БМП. Хотя капитан Одуванчиков знал, что часть боевых машин находилась на выезде вместе с экипажами. Об этом же говорили интервалы в шеренге. Точно так же, как в казарме автороты, скорее всего, остались неразобранными кровати солдат, отбывших на задание.
Но его сейчас интересовало другое. Младший сержант провел капитана прямо через середину двора, снял с проушин незакрытый висячий замок и раскрыл калитку в воротах бокса. Внутри, в двух метрах от них, стоял грузовик. Задний борт был опущен, он словно приглашал капитана забраться в кузов, что тот незамедлительно и сделал. Одуванчиков взялся двумя руками за край борта и без всяких проблем совершил прыжок, на который младший сержант Соломин оказался неспособным.
Капитан первым двинулся под тентом вперед. Пока младший сержант искал выключатель, зажигал в боксе свет, карабкался сбоку, оперев ногу о крепежную петлю, Одуванчиков успел уже пройти прямо по дощатым, довольно толстым скамейкам, крепящимся к борту металлическими скобами, к началу кузова. Там он приподнял отстегнутый тент и осмотрел места, находящиеся под пробоинами в брезенте.
В нескольких местах эти дыры были рваными. Осколки гранаты пробили ткань и застряли в досках борта. Часть из них успели вытащить водитель или механик, остальные, вонзившиеся достаточно глубоко, так и оставались в досках. Пули прошибали и брезент тента, и деревянные борта, но застревали в экспериментальной защите, превышающей средний рост человека, на скамейке бойца. Вставать в полный рост, похоже, никто из них благоразумно не пожелал, поскольку даже раненых в роте на сей раз не было. Дыры от пуль и осколков гранаты были уже залеплены скотчем поверх лоскутов ткани.
Капитан Одуванчиков попытался вытащить лист экспериментальной защиты, на котором были видны входные отверстия от пуль, но не имелось ни одного выходного. Однако он прочно крепился к борту металлическими анкерами, ввернутыми прямо в дерево изнутри кузова, причем прямо сквозь лист. В нем же были прорезаны отверстия для крепежа скамеек.