Она помолчала, потом спросила:
Что я могу для тебя сделать, Райан?
Упакуй меня на ночь, дорогая. Я с ног валюсь. И вообще, не люблю быть застреленным не выспавшись, а все мои дежурные подушки сегодня накрылись. Мне к ним нельзя.
И это все?
Это немало, детка. Я встал и взял ее за руку. Я бы мог и еще кое о чем попросить тебя, но не к лицу мне навешивать на такую конфетку свои проблемы.
Она была рядом, почти в моих объятиях, замерла и не двигалась. Нет, все же двинулась и прильнула ко мне, и я почувствовал, какая она жаркая, большая, я просто физически ощутил в ней биение жизни.
Почему, Райан?..
Хоть я и гангстер, по и меня подчас донимает чувствительность.
После продолжительного поцелуя она улыбнулась и отвела меня в гостевую комнату, где мы вновь обнялись, и она прошептала:
Я тоже чувствительна, Райан, а потому мне хочется, чтобы ты навесил на меня хоть одну из твоих проблем.
Может быть, потом
Губы ее были горячими и влажными.
Ну хорошо, позже так позже.
Она целовала меня, а мне казалось, что она лишь дразнит ложными надеждами. Ее усмешка была немного проказлива, и она даже позволила кое-что своим рукам. Затем, пожав плечами, подала мне халат и направилась к двери. Когда она выходила из комнаты, то стала силуэтом, обернулась на миг в дверном проеме и исчезла.
Когда я начал соображать, я принял пронзительно холодный душ и, бросив халат на стул, с наслаждением улегся в постель. Но прежде чем мне удалось заснуть, взбудораженное воображение все показывало мне ее, я перебирал в памяти все черты, словечки, все жесты и походку. Брюнетка, вот кто она! Каштаново-золотистая брюнетка Наконец мое воображение вконец запуталось в ее прекрасных линиях, которые бегут, сплавляясь одна с другой, переходят в следующие и скользят, подчиняясь тонкой игре светотени.
Проснулся я от звука неожиданного. Возле кровати тихо затренькал будильник. Где я нахожусь, я вспомнил сразу, но и точно знал, что будильника не заводил. Дверь была приоткрыта, а халата, оставленного мной на стуле, не было. Итак, будильник завел не я. Значит, Кармен. И точно, я заметил, что к будильнику прислонена записка, кратко гласившая: «Позови меня, гангстер». И такая же краткая приписка-постскриптум: «Ты хорошо смотришься во сне».
Я проснулся, оставалось только позвать ее.
И я ее позвал.
Потом появился кофе, приготовленный ею весьма искусно, и венские булочки в плетеной корзинке. Дожевывая третью булочку, я дозвонился до кафе «Труха», узнал номер телефона, который для меня оставил Арт. и позвонил по нему.
Это был не домашний телефон.
Пока пошли за Артом, я прислушался и живо вообразил себе задний план, на фоне которого будет происходить наш разговор. Набор утренних жующих физиономий, громкие незнакомые звуки иноземных наречий, музыка автоматического проигрывателя, чьи-то возгласы, и вот идет пьяный Арт. Он, полагаю, пил всю ночь, но пил специально, а это совсем не то, что пить просто так. Я представил, как он гримасничает, продираясь через заграждения слов, которые ему необходимо произносить.
Райан Я сделал, что ты просил.
Хорошо, Арт. Хвалю.
Ты читал газеты?
Нет еще. А что там?
Твои панки Ну те, о которых я споткнулся Которых ты ты Ну, эти, понял?
Да уж.
Так вот, это Гулайн и второй как его?.. А-а! Стейнович. Они из Элизабет, Джерси, ты знаешь? Мускулистые мальчики Докеры, одним словом. И здесь еще про твоего Пирсона Пуд Сала Его не поймешь Вроде он на машине Турнера Скейдо отправился вместе с Турнером в этот, в пу, черт их знает, куда они там отправились, а только попали в большую канаву возле Хобокена. Ты слышишь, Райан? Они там мертвые. Выглядят совсем как твои мальчики Какая-то дурацкая смерть.
Картинка представилась мне достаточно отчетливо. Смерть всякого человека делает крупнее, а что уж говорить про такого, кого при жизни звали Пуд Сала. Мне теперь, после сообщения о его гибели, он представился целой горой свинины.
Арт! Арт, послушай, кто у них на связи?
Он снова принялся сбивчиво мямлить в трубку:
Топсайд Большой Эго весьма вероятно, Райан. Ходили воевать Ходили в Европу
Их имена, парень! Назови имена!
Я слышал даже позвякивание льда в его стакане. Видимо, у Арта происходила пауза для очередной выпивки. Наконец он заговорил:
Слушай, Ирландец, эти джойсы из Джерси мафия мускулистых. они привыкли быть частью экипажа Удачи. Ты догадываешься, что это значит?
Я это чувствую. Что еще? Назови имена!
Он кисло засмеялся:
Ты где, Ирландец? Я бы сейчас помчался туда и дал тебе в морду, панк!.. Слушай, у меня есть друг в Риме Хороший друг. В их организации заправляют наши, здешние Ну, американские деньги и все такое, ты же понимаешь Так он мне что-то бормотал о твоих таинственных парнях
О каких еще там парнях, Арт?
Лоудо Я слышал, как Арт посмеивается себе под нос. Лоудо это хорошая такая, крепкая затычка на все случающиеся пробоины. Лоудоэто кличка кого-то из мафии Восточного побережья. Так его там кличут, кто бы он ни был. Райан, это большой убийца, убийца убийц. Дай срок, я разнюхаю, что он и кто он
Окей, сказал я. Иди домой, Арт, и оставайся там, ты меня понял?
Скоро пойду Он помолчал, кашлянул и добавилА все-таки ты везунчик, Ирландец.
С чего ты взял?
Ты как будто на войну идешь на настоящую
Я взял кеб до Тридцать Четвертой улицы, получил в почтовом отделении возле генерала Дилавари конверт и вышел на улицу.
Мальчуганы с 16-го этажа сработали действительно толково. Обычно разрешение на ношение оружия приходилось оформлять чуть не целый месяц. На этот раз все было сделано быстро. Я положил разрешение в карман и заглянул в конверт, где были и другие бумажки. Например, карточки с телефонными номерами, и один номер был даже с оплаченным вызовом. Вот по нему-то я и позвонил. Ответил мужской голос:
Да?
Начальник?
Это ты, Райан?
Да, я. И не вздумай проследить вызов.
Что тебе, Ирландец?
Сведения о двух парнях. Они работают на судне, которое было поблизости в ту педелю, когда угрохали Джуана Гонсалеса. Знаю только их клички. Испанец Том, другой Фредо, скорее всего, Альфредо. Хочу узнать, господин большой начальник, достаточно ли ты большой, чтобы разузнать все, что можно, о них.
Достаточно большой, не сомневайся.
Окей, скоро я перезвоню.
Оставив будку, я дошел до угла и постоял там минут пять, перед тем как пропасть из поля зрения двух пареньков. Еще один, мотавшийся на другой стороне улицы, тоже вдруг перестал меня видеть и так всполошно завертел глазами, а потом и всей головой, что я даже рассмеялся. Потом пошел себе прочь.
А начальник-то, я смотрю, играет от середины в два борта!
Я дал ему час. Пускай! Час это очень много. У них множество людей, подвижной состав, миллионы и все такое прочее, чтобы они при необходимости могли вытворять почти сатанински невозможные вещи. Они и вытворяют их, когда захотят.
Через час я позвонил вторично:
Хэй, начальник!
Запоминай. Два твоих человека с «Гейстри». Приличная грузовая посуда. Сейчас в порту. Испанец Томэто Томас Эскаланти. ДругойАльфредо Лайес. Оба из Лиссабона. Раньше ходили на другом судне, примерно с сорок шестого года. Оба много раз подвергались аресту по пьяному делу в разных портах, но ничего серьезнее за ними нет. Линия ручается за их честность.
Спасибо. Ты не подсуетишься, чтобы за ними слегка присмотрели, а?
Он уловил сарказм моей просьбы.
Уже, уже, Райан. Они присмотрены. Но только знай, что слишком уж суетиться вокруг них мы не будем. Окей?
О'кей, начальник. Только интересно, какие вопросы ты станешь задавать их трупам?
Вопросы, думаю, всегда найдутся, а нет, так по ходу дела придумаем, трупам-то спешить некуда.
Хорошо тебе, сказал я. Ну, ладно, начальник, тут есть кое-что еще. Я вот тоже никогда раньше времени не суюсь с вопросами, но по крайней мере пытаюсь хотя бы сделать собственные предположения. А вот твои парни ту четверку я имею в видудействовали напролом, не имея определенных планов, похоже, вообще без каких- либо предположений, а в данном случае они не учитывали даже фактов, которые сами шли им в руки.
Что ты имеешь в виду?
У вас хоть кто-нибудь задумался о том, что именно было у Биллингса для продажи?
Он тихо ответил:
Пару месяцев назад были убиты два диверсанта, погружавшиеся на место крушения «Андреа Дориа».
Читал об этом.
Так вот, там было трое, в этой вонючей их экспедиции к затонувшему судну. Где третий, до сих пор никто не знает. А трупы молчат
Вот негодяи! Ну, дальше?
Как ты думаешь, что это может быть? Я предполагаю, что на судне было нечто, какие-то сверхсекретные материалы или документы или еще что Ну, в общем, то, что, если попадет в чужие руки, может представлять угрозу для безопасности всей страны. Ты слышишь? Безопасность страны! Помолчав немного, он спросил:Ну как, достаточно тебе этой информации?
Достаточно, сказал я. Особенно, начальник, если учесть, что твоя информация из какой-то совсем другой истории.
И я положил трубку.
Снаружи никого не было, и я вышел из телефонной будки, размышляя об услышанном. Ну, это последнее его предположение курам на смех. Стали бы шебуршиться крупные мафиози из-за безопасности страны! Но вот что касается остального Вариантов и предположений у меня возникало множество. Кое-какие догадки вполне могли оправдаться. Я шел, никуда не торопясь, давая полученной информации перевариться и разложиться по полочкам в моем мозгу. Из всего этого уже проглядывал определенный узор.
Пройдя пару кварталов, я попытался дозвониться до Арта. но он или спал, или куда-нибудь вышел. Телефон не отвечал.
В киоске я купил газету, и мне попался удачный выпуск, с множеством фотографий и всем таким
Мнение городской полиции склонялось к тому, что это в некотором роде уголовное убийство, что я, мол, браконьерствовал в иностранных водах, еще какая-то чушь Была здесь среди прочего и такая версия, что будто я укокошил их вследствие какой-то нашей гангстерской разборки, но сделал это чересчур эффектно, совсем как в боевике прошлых лет. Таковы их вшивые горячие новости. Такова их вшивая логика.
Ну а что касается того агентства, что торчит на 16-м этаже и как бы управляет мною, то оно не прибавило ни единого звука ко всеобщему словесному грохоту. Возможно, оно и к лучшему!
Натуральная расцветканаилучшая защита животного.
В вонючие пивнушки, которые были площадками для игр портового народа, я вписывался плавно и легко. Они могли унюхать, при деньгах ли ты, по фабричному клейму на твоей одежде вычислить твое настроение и твои намерения, но главное, они все время знают более важную вещь, ту, что они видят на твоем лице. Тывооружен. И хорошо вооружен.
Двоих парнишек я знал. Это были сопливые зеленые скороспелки, работа которых касалась в основном тех денег, которые лежат в чужих карманах. Они повернулись, увидели меня и кивнули на дверь, ведущую в заднюю комнату за баром, как бы советуя скрыться.
Слово обо мне, скорее всего, было еще в пути, оно вряд ли успело дойти сюда. Но здесь тебя вычислят без всяких газетных сообщений, обычным путем. Чуят здесь шкурой Гангстерская ненависть начинается с тех дворов. которые они давно оставили. Каждый шаг, удаляющий их от родимых нор, делает их все более уязвимыми. Их искаженное чувство безопасности, руководящее ими в притоне или собственной норе, в любом другом месте подводит их, они становятся как бы мечеными в любом обществе, они инородны во всех местах, кроме своих. И это видно сразу, даже когда они просто идут по улице.
Здесь, конечно, могли быть и другие причины. Нью-Йорк город огромный. Слово в нем путешествует, преобразуясь в факт; уже через несколько кварталов сплетня становится правдивой историей, а любая клевета обрастает «достоверными» подробностями Думать об этом всегда как-то тревожно, и особенно теперь. Ведь настали такие времена, когда всякий желающий с афишей или просто фотографией в руке может прийти сюда, в эти портовые секции, и нанять столько стволов, сколько ему понадобится. чтобы эта фотография оказалась фотографией мертвеца.
Там же, в районе порта, на условленном месте я встретился с двумя парнями, приставленными Тощим к Эска- ланти и Лайесу с «Гейстри». Контакт был осуществлен умелохоть в этом они проявили свою профессиональность. Но что касается сведений, то они не очень-то много смогли разузнать об этих типах. Все, что они узнали, было выяснено ими при посещении испаноязычных секций порта, взятых под пристальный надзор. Ни Эскаланти, ни Лайес не имели в этом городе постоянных женщин, они не особенно общались даже с остальными членами экипажа своего судна.
Ни тот, ни другой не были щеголями, а оба выглядели так, как выглядят работяги во всех концах света, достигнув вершины своего материального благополучия в мрачном трюме грузового судна.
Вообще, все было достаточно туманно, кроме одного, эти двое с «Гейстри» совсем не те, кто может заправлять десятитысячными делами. И вряд ли они могли быть идейными интернационалистами. Сами они вряд ли кого- нибудь в целом свете интересовали или заставляли волноваться о себе; серые ничтожные трудяги, не имеющие особо важных причин для жизни. Их существование имело все отличительные признаки безумия. Их бытиеплод совпадения каких-то мелких случайностей, вроде падения мухи в суп, но теперь, когда я знал о них, я не мог о них не беспокоиться. Я должен их найти, найти, пока не поздно.
Некогда я действительно научился получать ответы, не задавая никому вопросов. Времени, правда, это отнимало значительно больше.
Но на этот раз времени понадобилось не так уж много, ровно столько, сколько нужно, чтобы спуститься от Пятьдесят Седьмой улицы до Баттери и полпути обратно. Ночка опять задалась дождливая, с чертовой грязью и сажей, которые, испаряясь с тротуара, насквозь пропитывают вашу одежду.
Но все-таки я получил отвез*
Я нашел Испанца Тома. Томаса Эскаланти. Он находился в самой середине толпы докеров и был центром всеобщего внимания, лежа на тротуаре спиной к насыпи, идущей от верхнего шоссе, и, если не видеть страшную рапу, можно было принять его за спящего.
Коп в униформе, придерживая полы плаща, присаживался на корточки, деловито доставая ручку и готовясь писать, люди вокруг почтительно затихли, только лишь старательно вытягивают шеи, чтобы рассмотреть все это дело получше. Покойный, что правда, го правда, имел вид тихого, спокойного работяги, прилегшего вздремнуть. Но вот нож, пронзивший его незамысловатое сердце, остановил его тусклое бытие.
Я пробрался поближе и стоял, пытаясь представить себе событие во всех подробностях. Подошел я, конечно, слишком близко, и эго вряд ли можно считать осторожным. Коп как раз встал с корточек и крикнул, чтобы все убирались к черту. Он испугал полупьяного матроса, стоявшего, покачиваясь, возле меня, тот потерял равновесие, так трудно сохраняемое им, и задел локтем тело Испанца Тома, отчего тот шлепнулся боком на тротуар и лягнул матроса ногой совершенно так, как если бы он был живым.
Коп снова заорал и стал отталкивать близстоящих. Он повернулся в мою сторону, и я едва успел отвернуться, но кусочек картона, выпавший из кармана Испанца Тома, уже был под моей подошвой, осталось только отгрести его назад, поднять и раствориться в толпе. Что я и сделал.
Отойдя, я посмотрел на бумажку, которая вряд ли стоила того, чтобы за ней наклоняться. И действительно, разглядев ее, я даже плюнул. Это был билет на танцульки в клубе испанского сектора. Я разорвал бумажку и выбросил в водосточную канаву, изрыгая при этом все мыслимые проклятья.
Потом, правда, я подумал, что из этого можно нечто извлечь. Если Альфредо Лайес является одним из тех, что от страха бегут туда, где больше народа, то почему бы ему не оказаться на этих танцульках? Дата на билете была указана завтрашняя, запомнил я и адрес, куда приглашалась для веселья гоп-компания и где, судя по всему, кровопускание не редкость, а публика наверняка из тех, что ты видишь на фотографиях бульварных газет поставленными копами к стене для первичного обыска, с поднятыми руками и широко расставленными ногами.
Но это завтра. А сегодня я могу только поразмышлять о ситуации в целом. До завтра я еще должен дожить, не попадая ни в чье поле зрения, а это не так просто. Я взял тачку, не доезжая квартала до жилища Арта, вышел, отпустил машину и оказался один на пустынном перекрестке.