Очкарик выронил стакан и, схватившись за окровавленный рот, уставился на Коврова. Из его широко открытых глаз полились слезы. А тот, посчитав дело недоделанным, изо всех сил ударил Очкарика в челюсть. От сильного толчка тот отлетел к противоположной стене и, сильно ударившись затылком о камень, упал на заплеванный все тем же Ковровым пол, орошая его обильно хлынувшей из носа и десен кровью.
Ты что, Ковер? удивленно и испуганно взглянул на собутыльника второй гулявший с ним зек по кличке Зоб, тоже не ожидавший от собутыльника подобной выходки.
Молчи! уже совсем зверея, проревел тот и, одним прыжком преодолев разделявшее его от лежавшего на полу Очкарика расстояние, сильно поддел его тщедушное тело своим огромным сапогом. Подброшенный страшным ударом бывшего футболиста в воздух Очкарик как-то странно всхлипнул и отлетел от стены метра на два.
Да ты что, кинулся к приятелю Зоб, хватая его за рукав спецовки, на самом деле с ума сошел, что ли? Ведь убьешь!
Впрочем, больше сейчас Зоб заботился вовсе не об избиваемом Очкарике, а о себе. Ковер шел на явный беспредел, а за него теперь, после прихода на зону Ларса, здесь карали, и очень строго!
Уйди, сука! вырвал тот руку и с силой толкнул Зоба в грудь, и тот, отлетев в самый угол комнаты, больно ударился спиной о массивную тумбочку. Стоявшие на нем графин с водой и стаканы со звоном рассыпались по полу.
Уже понимая, что Ковра ему не остановить, Зоб так и остался сидеть, привалившись ушибленной спиной к тумбочке, и против своей воли продолжал наблюдать за избиением.
Он у меня, сучара, на всю жизнь запомнит, глядя налитыми кровью глазами на все еще не пришедшего в себя Очкарика, проревел Ковров, как права качать!
Наклонившись к Очкарику, он одним движением сорвал с него брюки, обнажив сухой тощий зад. Подняв все еще безжизненное тело, он швырнул его на стол, жалобно скрипнувший под его тяжестью. Стоявшая на столе бутылка с водкой слетела с него, и по полу потекла водка, тут же смешивавшаяся с кровью. Но Коврову было уже не до водки. Войдя в раж и, возможно, уже не соображая, что делает, он расстегнул брюки и извлек из далеко не широких штанин уже готовый к бою аппарат. Но у него ничего не вышло. Слишком маленьким было отверстие и слишком громоздким орудием наградила Коврова мать-природа. И он, с минуту потыкавшись в задницу Очкарика, так и не смог в нее войти. Разъярившись еще больше, он мощным движением развернул Очкарика к себе лицом. Как это ни удивительно, но очки у того так и остались на лице. Сорвав их, Ковров с силой грохнул их об пол, и стекла разлетелись тысячами мелких осколков по залитому кровью и водкой полу. Один из валявшихся окурков доплыл даже до собутыльника, с ужасом смотревшего на эту картину. Но тот, поглощенный диким зрелищем, даже не обратил на него внимания.
А зрелище и на самом деле было диким. Схватив Очкарика за уши, Ковров буквально натянул его рот на свой орган и задергался в экстазе. При этом его ничуть не смущало, что по нему текла смешанная со слюною кровь. Закрыв глаза, он продолжал мастурбировать до тех пор, пока наконец прямо в горло обезумевшего от боли и унижения Очкарика не ударила тугая горячая струя. Но даже облегчившись, Ковров не успокоился и все еще продолжал «качать» Очкарика. И только насладившись полной мерой, он отпустил Очкарика и убрал окровавленный член в брюки. Посадив Очкарика на стол, он горячо дыхнул ему в лицо ненавистью и перегаром.
Заложишь, убью, сука! Понял?
И готовому провалиться сквозь землю Очкарику, от страшного унижения не чувствовавшему даже режущей боли в деснах, не оставалось ничего другого, как только кивнуть в знак согласия.
Столкнув Очкарика со стола, Ковров повернул его к себе спиной и сильно ударил его под зад.
Пшел вон!
Очкарик, громко вскрикнув от боли, вылетел прямо в дверь.
А ты, кося налитым кровью глазом в сторону Зоба, понизил голос Ковров, если что, скажешь, что он первым полез на меня с бутылкой! А вякнешь что-нибудь не то, замочу! Понял?
И Зоб, в глубине души уже чувствуя, что добром все это не кончится, только кивнул, старательно отводя глаза:
Понял
Через полтора часа Очкарик с кое-как зашитыми в «кресте» деснами входил в барак второго отряда.
Тебе кого? удивленно взглянул дневальный в его мутные глаза. Ему даже показалось, что этот известный на всю зону краснобай пьян.
Ларса! скорее прошепелявил, нежели проговорил тот.
Ларса? еще больше удивился дневальный, укрепляясь в своем подозрении. А как прикажете доложить? с явной насмешкой поинтересовался он.
Скажи, что я пришел к нему жа шправедливостью неожиданно всхлипнул Очкарик и прямо на пол сплюнул продолжавшуюся еще сочиться из разбитых десен кровь.
Понимая, что шутки здесь неуместны, дневальный быстро вызвал шныря и указал на Очкарика:
Вот, просится к Ларсу
Шнырь, высокий худощавый парень, с полным ртом золотых зубов, быстро окинув стоявшую перед ним тщедушную фигурку оценивающим взглядом, небрежно бросил «Подожди!» и исчез. Но уже через минуту появился снова и, сверкнув зубами, коротко приказал:
Шагай вперед!
Пройдя по коридору, они вошли в жилое помещение, и в нос ударил так хорошо знакомый спертый воздух немытых человеческих тел, кирзухи и несвежих портянок. Пройдя мимо двухъярусных шконок, они наконец оказались в самом углу, где на одноместной кровати в белых шерстяных носках восседал Ларс. Повязку с него уже сняли, и теперь о ранении напоминала только небольшая марлевая повязка, прикрепленная к правому уху лейкопластырем. Увидев запомнившегося ему еще по этапу дрожащего Очкарика с разбитыми губами, за которыми уже не было передних зубов, Ларс ласково, как и всегда в подобных случаях, спросил:
Что случилось, братишка?
Всхлипнув, его душила не столько боль, сколько обида, Очкарик поведал «смотрящему» о том, как его пригласили выпить. Ни разу не перебив едва говорившего парня, тот бросил на золотозубого быстрый взгляд:
Приведи сюда эту падаль!
Почтительно кивнув, шнырь мгновенно исчез, на всякий случай прихватив с собою двух здоровенных парней из охраны Ларса, которую тот после неудавшегося на него покушения еще более увеличил. Хорошо знакомый ему Ковер обладал достаточной силой, чтобы сокрушить любого, да к тому же был еще и пьян.
А ты садись, Витя! все также ласково проговорил Ларс, указывая на стоявшую рядом табуретку. Больно?
Нет, сразу же ответил Очкарик, и в глазах его сверкнула ненависть, обидно!
Ларс понимающе покачал головой. Да, это было самым страшным на свете: быть ни за что обиженным и не иметь возможности ответить на эту обиду! Да и как этому цыпленку с его впалой грудью отвечать на нее там, где царствовал кулак? Понимая состояние парня, Ларс взглянул на одного из бойцов:
Налей ему водки, Леня!
Тот метнулся к тумбочке, и спустя несколько секунд Ларс протянул Очкарику наполненный до краев стакан.
На, Витя, выпей! Будет легче!
Очкарик с благодарностью, с момента ареста с ним никто не говорил с такой задушевностью, взглянул на Ларса и взял стакан. Не отрываясь, он быстро, словно боялся, что его снова ударят, выпил водку и поставил стакан на тумбочку.
Ничего, Витя, сейчас разберемся! слегка похлопал его Ларс по колену.
Конечно, Ларс и на самом деле хотел наказать беспредельщика и хоть как-то поддержать ни за что ни про что опоганенного парня. Хотя его поведение в известной степени было рассчитано и на окружающих. Каждый из наблюдавших за подобными сценами, а их на зоне хватало, лишний раз убеждался в «правильности» Ларса. А что еще было зеку нужно?
И когда в бараке появились «эта падаль» и испуганно озиравшийся по сторонам Зоб, зеки глухо зашумели. Вот из-за таких беспредельщиков и нет им жизни! Ковер был еще заметно «под балдой», но как только не осмелившийся врать Ларсу Зоб, запинаясь и торопясь, поведал «смотрящему» правду, наглая улыбка, игравшая на его губах, слетела с них в мгновение ока.
Что скажешь? недобро взглянул Ларс в его мутные злобные глаза.
Тот не отвечал. Говоря по правде, Ковров не ожидал такой оперативности от Очкарика и, как он посчитал, подлянки от Зоба. Поэтому чувствовал себя очень неуютно. Он уже прекрасно знал, чем кончится эта разборка, и даже не сомневался, что теперь его опустят самого. Просить прощения было бессмысленно И он, уже не отдавая себе отчета в том, что делает, вдруг кинулся на брезгливо смотревшего на него Ларса. Но сделал по направлению к нему всего два шага. Стоявший сзади его и не спускавший с него глаз один из телохранителей Каткова мгновенно сделал ему подножку, а когда тот упал, быстро уселся ему на спину и приставил к шее остро отточенную финку. Ларс повернулся к Шраму и едва заметно кивнул головой.
И в следующее мгновение два здоровенных бойца подняли Коврова на ноги, а третий, пользуясь тем, что руки у того были вывернуты назад, быстро и ловко стащил с него брюки.
Вот это фуфло! ахнул Шрам, глядя на мясистые ляжки бывшего нападающего. Как у бабы!
Коврова нагнули вперед, и он с отвращением почувствовал, как чей-то твердый палец со сломанным ногтем сделал в его заднице несколько кругообразных движений, смазывая ее вазелином. И скорее уже подсознательно задергался, пытаясь вырваться. Но куда там! Его держали два бугая, способных удержать на месте даже лошадь. Ему тут же накинули на шею два полотенца и с их помощью согнули под нужным углом. И если бы Ковров попытался вырваться и сейчас, он просто сам себе затянул бы на шее петлю. Единственное, чем он мог двигать, так это глазами. И он отчаянно крутил ими во все стороны. Но это не помогло. Он дернулся и чуть было не потерял сознание, а вошедший в него зек с силой хлопнул его ладонью по ягодице.
Стоять, Зорька! Стоять!
И он стоял, а возбужденные зеки один за одним харили его, быстро сменяя друг друга. А те, кому не досталось, поскольку уже очень скоро зад Коврова превратился в сплошную кровоточащую рану, кончали прямо на него.
Минут через пятнадцать этой не прекращающейся ни на миг вакханалии этот совсем еще недавно такой наглый парень являл собою страшное зрелище. Залитый с головы до ног спермой и со все сильнее разгоравшимся в его прямой кишке пожаром, он уже ничего не соображал и даже не понимал, что надо надеть на измазанный кровью и спермой зад брюки. А из его мутных от боли и унижения глаз текли крупные слезы.
Теперь ты, Витя! наконец пригласили Очкарика принять участие во всеобщем пиршестве.
Нет, покачал тот головой, не могу
Ему, не пропитавшемуся еще окончательно духом зоны, было не по себе.
Ну как знаешь! пожал плечами Шрам и изо всех сил ударил сапогом по голой заднице Коврова.
Пшел отсюда, гнида!
И тот, сделав неверный шаг вперед, тут же упал на колени.
Тебе что сказали, гаденыш? откуда-то сверху донесся до него окрик Шрама.
С трудом поднявшись на ноги, Ковров натянул на окровавленные ягодицы брюки и, шатаясь и пытаясь схватиться за шконки, двинулся к выходу. Но подержаться за дужки кроватей ему уже не дали. Ибо теперь все, к чему прикасался этот человек, считалось опоганенным, и отныне ему предстояло жить в «петушином углу» со всеми вытекающими отсюда последствиями
Когда справедливость была восстановлена, Ларс взглянул на продолжавшего сидеть на табуретке Очкарика. И тот не выдержал.
Вениамин Борисович, негромко проговорил он, у меня к вам есть еще одно дело Конфиденциальное
Оставшись уже в следующую секунду с глазу на глаз с Ларсом, он шепотом поведал ему о своих тайнах
Анатолий Дроздецкий уже собирался уходить домой, когда сломалась пилорама. Выразив с помощью частого упоминания матери все то, что он думал по этому поводу, прапорщик зло сплюнул и направился в мастерскую, где делали доски для мебели. Сегодня была пятница, и ему хотелось поиграть с детишками. Да и жена обещала приготовить на ужин что-нибудь вкусненькое. Так на тебе, возись теперь с этой долбаной пилорамой! И хорошо, если ее еще удастся починить сразу! Не идти он, к сожалению, не мог. Зона выполняла срочный заказ, и от него в значительной степени зависело ее будущее благосостояние. Работы велись без выходных, и простой даже нескольких часов выливался в кругленькую сумму
Повозиться ему действительно пришлось. Полетела электросхема, и он с помощью двух хорошо знавших свое дело зеков восстановил ее только к девяти вечера. Закончив наконец работу, он угостил зеков сигаретами и закурил сам. Спешить домой было уже бессмысленно, дети ложились спать в половине десятого. Но когда он все-таки собрался домой, из-за штабеля готовой продукции совершенно неожиданно для него и его помощников появился Ларс и с ним еще трое, Артист и два телохранителя, бывшие чемпионы России по кикбоксингу.
У прапорщика упало сердце, и он сразу какими-то остекленевшими глазами безучастно наблюдал за тем, как Ларс со товарищи подошел к пилораме и как ни в чем не бывало весело спросил:
Ну что, справились?
Дроздецкий молча кивнул. Ему не очень нравилось появление «смотрящего» в этот час там, где он никогда не бывал не то что вечером, но даже и в рабочие часы. Да и до пилорамы ему не было никакого дела.
Усмехнувшись, Ларс включил станок, и тонкое лезвие пилы с противным визгом бешено завращалось.
Хорошо работает! ухмыльнулся Ларс, бросая многозначительный взгляд на Артиста.
И тот повернулся к помощникам Дроздецкого, тоже озадаченным появлением «смотрящего» и нерешительно переминавшимся с ноги на ногу.
Пора бай-бай! насмешливо проговорил он, и те, даже не взглянув на Дроздецкого, быстро покинули мастерскую.
Да, похлопав по станине пилорамы рукой, еще раз произнес Ларс, хорошо работает Не дай Бог попасть под такое страшилище!
И внимательно взглянул прапорщику прямо в глаза. Тот растерянно улыбнулся. Чего уж там, конечно, лучше не попадать
Толя, выключая пилораму, продолжал Ларс, не спуская с еще более помрачневшего прапорщика глаз, я не буду тебя пугать, но если ты мне сейчас не расскажешь все, я на самом деле пропущу тебя через этот агрегат!
Прапор вздрогнул. Да, на зоне даже ночная темнота имеет глаза, уж на что он был осторожен, и вот на тебе, пожалте бриться! Но отвечать не спешил, лезть вперед батьки в пекло ему не хотелось. Набычившись, он затравленно переводил глаза с Ларса на его спутников, словно пытаясь угадать, кто же его ударит первым.
Но бить его, во всяком случае пока, никто, похоже, не собирался. Но когда Ларс, продолжая пристально смотреть прапору в глаза, медленно опустил руку в карман, Дроздецкий судорожно сглотнул появившийся у него в горле комок. Из кармана «смотрящий» мог достать как сигареты, так и пистолет. Впрочем, вытащенная Ларсом из кармана пустая гильза подействовала на прапорщика тоже далеко не самым успокаивающим образом. Особенно после того, как Ларс, подбрасывая ее на ладони, вкрадчиво спросил:
Ты не знаешь, где пуля из этой штучки?
И он еще раз подбросил желтовато-зеленую гильзу на ладони. Еще более насупившийся Дроздецкий только мотнул головой, как ею мотает лошадь, отгоняя надоевших мух.
Не знаешь! покачал головой Ларс. Что ж, вздохнул он, тогда я тебе скажу сам! Выпущенная из этой гильзы пуля предназначалась мне! Впрочем, ты и попал в меня! дотронулся он пальцами до уха, на котором уже не было мочки. Одного не понимаю, как же ты промахнулся с двадцати метров-то? А, Толя?
Дроздецкий мрачно засопел. Он попал в тупик, и хода у него не было ни в одну из сторон. С одной был Ларс, неумолимый как само провидение. С другой его ожидала веселая троица из электрички, всучившая ему этот проклятый аванс и ожидавшая от него дела. Ну а с третьейего ждал суд и тюрьма! При условии, конечно, что он до них доживет. Наконец на четвертой стороне его ожидал Жокей с компанией, которую он, по сути дела, подставил! Ведь даже если Ларс и не тронет его сейчас, то те, из электрички, плюс Жокей, не пощадят! Лепить же Ларсу горбатых не имело никакого смысла. Пришел он к нему явно не случайно, и слишком близко находилась страшная пилорама И он не стал темнить. Рассказав все без утайки внимательно слушавшему его «смотрящему», он тяжело вздохнул и в первый раз посмотрел Каткову в глаза.
Вот такие дела, Веня
Ларса мало тронули причитания Дроздецкого о детях, которых те самые нехорошие люди из электрички грозились убить. Но при этом он не испытывал к стрелявшему в него человеку ни малейшего зла. Не он бы, так другой, какая разница
Молчал и сам провинившийся. Еще тогда в электричке у него было предчувствие, что ничем хорошим эта эпопея не кончится. Так оно и вышло
Ну и что же мы будем делать, Толя? нарушил тишину Ларс.
Не знаю тяжело покачал головой прапорщик. Перед тобой я виноват, но взглянул он на Ларса, пойми и ты мое положение
Где-то в глубине души у него еще теплилась надежда.
Через кого ты передавал наркоту? думавший о своем, спросил вдруг Ларс.
Через Баяна поморщился Дрозд.