Это который сначала порезался, а потом умер в «кресте»? взглянул Ларс на Артиста.
Тот кивнул.
Когда у тебя кончается срок? снова повернулся Катков к прапору.
Через неделю
Ну что же, Толя, иди пока домой к детям! сказал вдруг Ларс. Чего-нибудь мы придумаем! Но если ты еще раз выстрелишь в меня, то
Да нет, Ларс, что ты! испуганно воскликнул Дроздецкий. Что, я себе враг, что ли?
Ладно, иди!
Прапорщик рассеянно кивнул и поплелся прочь. И было странно смотреть на этого рослого и очень сильного мужика, который шел словно пьяный.
А кто еще был в ту ночь с ним в палате? снова спросил Ларс Артиста.
Вол и Скрипач, последовал быстрый ответ.
Что ж, задумчиво покрутил сигарету в пальцах Катков. Это интересно, это очень интересно Я хочу видеть дежурившего в ту ночь санитара!
Услышав приказание босса, один из бойцов быстро покинул мастерскую. Через полчаса перепуганный насмерть вызовом к «смотрящему» веснушчатый санитар предстал перед Ларсом и как на духу выложил все, что ему довелось услышать в ту злопамятную для него ночь
Следующий день был на зоне банным, а значит, в какой-то степени праздничным. Особенно если учесть, что баня была своя, не за страх, а за совесть срубленная самими зеками, с отличной печкой и небольшим бассейном. А веники? Дубовые, березовые, можжевеловые, смешанные, на любой вкус! Для парилки делались специальные настои из собираемых в тайге целебных трав, благоухавших земляничными полянами и прекрасно прочищавших легкие. И суббот, вносивших в тоскливые лагерные будни хоть какое-то разнообразие, с нетерпением ждали не только зеки, но и обслуживающий зону персонал во главе с самим «хозяином», весьма любившим размять косточки.
В тот день Ларс парился после всех. Полностью расслабившись, он лежал на покрытых простыней горячих досках полка, а Шрам с Артистом в четыре веника трудились над ним в буквальном и переносном смысле в поте лица своего. И похоже, все-таки перестарались. Почувствовав, что веники начинают обжигать его и без того раскаленную кожу, Ларс быстро поднялся с досок и, нацепив шлепанцы, поспешил к выходу из парилки. С ходу забравшись на бортик бассейна, он прыгнул в ледяную воду. Несколько раз окунувшись с головой, Ларс поднялся из купели по широкой гранитной лестнице и направился в небольшой, но очень уютный холл, где на просторном деревянном столе уже давно пыхтел самовар и стояли банки с водой и пивом. Взяв из лежавшей на скамейке стопки розовое махровое полотенце, он закутался в него на манер римской тоги и уселся за стол. Налив из пыхтевшего самовара большую чашку настоянного на таежных травах душистого чая, он с наслаждением сделал несколько небольших глотков. Появившиеся через минуту в холле авторитеты последовали его примеру. Правда, в отличие от своего босса, они потчевали себя водкой.
С легким паром, Вениамин Борисыч! усмехнулся Шрам, поднимая рюмку.
И тебе не хворать, Гена! улыбнулся Катков. Смотревший на него с улыбкой Ларс неожиданно вспомнил, как они мылись на первой в их жизни зоне какой-то ржавой водой, пахнувшей керосином, и их постоянно торопилис водой была напряженка и даже этой отвратительной смеси могло не хватить на всех. Но напомнить Грошеву о той навсегда запомнившейся им бане не успел. Воспоминания прервал стоявший за дверью охранник.
Пришел Скрипач!
Зови! недобро покачал головой Артист.
На лице вызванного Скрипача было написано точно такое же выражение заинтересованности и тревоги, с каким рядовые служащие обычно входили в давящие своей роскошью кабинеты крупных чиновников. И в самом деле, попробуй угадай, что ждет тебя за массивными дубовыми дверями, обитыми черной матовой кожей: гнев или милость
Войдя в холл и поздоровавшись, Скрипач со все тем же выражением тревоги нерешительно остановился, вопросительно глядя на возлежавшего у стола словно римский патриций Ларса.
Проходи, проходи! безо всякого выражения проговорил тот.
Но как только Скрипач, не очень-то ободренный холодным приемом, сделал несколько шагов к столу, впустившие его охранники, накинув на него простынку, в мгновение ока спеленали его. Шрам подошел к печке и открыл заслонку, из нее дохнуло сильным жаром и послышалось ровное гудение синего пламени. Расширенными от ужаса глазами, как завороженный Скрипач смотрел на эту страшную топку. Он уже догадывался, зачем ее открыли. В следующее мгновение его подняли и как полено понесли к печке. Сильный жар мгновенно опалил ему веки и брови, и он непроизвольно задергался всем телом. Но куда там! Из железных объятий, в которые он угодил, не вырвался бы, наверно, сам хозяин тайги. И тогда Скрипач жалобно завыл, как воет холодной зимней ночью отставший от стаи маленький волчонок. Откуда-то издалека, словно из пустоты, до него долетел холодный в своем спокойствии голос Ларса:
Я сожгу тебя заживо, если ты мне не расскажешь о Дрозде!
Ошарашенный услышанным Скрипач сразу даже не нашел, что ответить. Если он даже и заговорит, то, по сути дела, только отсрочит свою казнь. Для поднявшего руку на вора в законе существовало только одно наказание: смерть Но слишком близко от него плясало веселое и голодное синее пламя, чтобы продолжать играть в молчанку. И Скрипач едва слышно пролепетал:
Отпустите! Я все скажу!
И телохранители тут же отнесли его метра на четыре от страшной топки и поставили на ноги.
Я слушаю! все тем же ледяным тоном произнес Ларс.
И Скрипач, уже понимая свою обреченность при любом раскладе, быстро, словно торопясь получить свое, раскололся как сухое березовое бревно под ударом тяжелого колуна. Да, он получил от брата заказ на Ларса, но поначалу отнесся к нему скептически. Сам побоялся, а посвящать в это страшное дело посторонних было еще дороже. И только увидев в «кресте» Баяна с изрезанным животом сообразил, какую он может извлечь из этого выгоду. Не учел он только того, что эта дубина Дрозд умудрится не только промахнуться, но еще и засветиться
Ни один мускул не дрогнул на лице Ларса, внимательно слушавшего Скрипача, словно совсем не о нем, Ларсе, шла речь. Нет сомнений, что заказ шел от тех же самых людей, по чьей милости он попал на пятом десятке лет на нары. Все правильно, то, что страшно делать за деньги, делается за очень большие деньги. И все, надо отметить, было задумано братьями Скрипачами в лучших традициях, а у попавшегося к ним на крючок Дроздецкого и на самом деле не было выхода из того тупика, в котором он оказался.
Он взглянул на Скрипача, и брезгливо поморщился. Какая же все-таки все они слякоть! Ведь даже бровью не повел, посылая Дроздецкого на мокруху, а, попавшись, трясется как осиновый листок
Так и не удостоив Скрипача словом, он небрежным жестом левой руки приказал его убрать. И бойцы, распеленав побледневшего как смерть парня, чувствовавшего свой конец, вывели его из холла. А вот дальше случилось одновременно удивительное и радостное. Его даже не ударили, а просто сильно толкнули в открытую дверь, но и этого легкого толчка стодесятикилограммового громилы оказалось достаточно для того, чтобы Скрипач вылетел метра на три и врезался в поленницу сразу же рассыпавшихся дров. Изумленный подобным исходом, даже не чувствуя ушибленных ребер, он настороженно оглянулся, но дверь в баню была уже закрыта. Все еще не веря сам себе, он радостно улыбнулся и облегченно вздохнул всей грудью. Нет, все, что угодно, но только не топка! Лазо из него не выйдет!
Правда, Ларса он не понимал Вот так запросто отпустить человека, который, по сути дела, и организовал на него покушение? Да, он был «правильным» и по возможности миловал, но он же, когда это было необходимо, безжалостно наказывал! А тут?
В глубокой задумчивости Скрипач двинулся к своему бараку. Радость избежавшего смерти сменилась отчаянием приговоренного к ней А может быть, мелькнула страшная мысль, его отпустили только для того, чтобы держать в заложниках, пока там, на воле, будут колоть брата! А в том, что его будут колоть, он не сомневался, ведь игра далеко еще не конче
Додумать Скрипач не успел. Словно тень в ясный полдень, быстро метнувшийся к нему из-за высокой поленницы зек с силой всадил ему под левую лопатку тонкую и длинную заточку. Даже не охнув, Скрипач упал на спину, глядя уже ничего не видящими глазами в черное, сплошь усеянное желтыми звездами небо.
Глава 6
Какого черта вы копаетесь? Кнута захотели? А ну быстрее!
Недовольный голос старосты проносился от края до края огромного поля и улетал в джунгли, ничуть не пугая сидевших на деревьях и с интересом наблюдавших за происходящим обезьян. Они уже давно привыкли к подобным сценам, когда вся деревня выходила на полыхавшие алым маковым цветом поля и работала как угорелая, а этот пожилой человек, прихрамывая, бегал взад и вперед и время от времени выкрикивал уже знакомую им фразу. И крики эти действовали на обливавшихся потом крестьян сильнее ударов кнута.
Впрочем, староста кричал скорее для порядка, работавшие на поле крестьяне и без него знали, что надо спешить. Сегодня приедут купцы, а значит, привезут деньги. И пропущенное из-за поливавших целых два дня сильнейших ливней время надо было наверстывать в оставшиеся им до приезда купцов часы. А ведь уже очень скоро пока еще сонное солнце, раскалившись докрасна, начнет припекать во всю свою страшную мощь
Да, именно из таких вот затерянных высоко в горах на границе с Бирмой деревень, входящих в состав знаменитого Золотого треугольника, и начинал свой страшный путь опиум, превращавшийся по мере своего продвижения к цивилизации в героин и морфий и безжалостно калечивший миллионы жизней в тех же Таиланде, Европе и Америке. Конечно, никто из этих забитых людей даже не задумывался о том, что они заботливо выращивают, а потом и собирают своими потрескавшимися от работы и солнца руками саму смерть. Ибо эта самая убивавшая кого-то на улицах Амстердама и Палермо смерть для них означала жизнь!
А ведь существовали в мире целые государства, бюджет которых на тридцать процентов состоял из «пьяных» денег. И возглавляли эти государства далеко не полуграмотные старосты с кнутом в руках, а получившие университетские дипломы господа! И пока одни из них говорили с высоких трибун о вреде пьянства, другие собирали лившиеся в бюджет огромной страны вырученные от продажи алкоголя огромные средства. Ни растущая от этого алкоголя преступность, ни распадающиеся семьи, ни дети-дебилы не останавливали преступную волю этих людей
К чести старосты, он тоже порядком вспотел, бегая с одного конца поля на другое. Но своего добился. Ровно в половине десятого работа была закончена, и собранный опиум сложен в корзины.
Все! теперь уже довольно прохрипел староста, когда последний крестьянин в рваных штанах и такой же вымазанной землею рубахе высыпал в одну из них собранный им опиум. В четыре часа зайдете за деньгами!
Крестьяне радостно зашумели и быстро разошлись по домам, солнце начинало припекать уже не на шутку. Им даже не приходило в голову, что проданный ими по десять долларов за килограмм сырец после переработки будет продан в тысячи раз дороже. Здесь, как и в любом производстве, по мере удорожания поначалу сырца, а потом и морфина в дело вступали все новые и новые специалисты. Одни собирали, другие перерабатывали, третьи доставляли в столицу, четвертые продавали его в самом Бангкоке, пятые шли на всевозможные ухищрения, чтобы доставить его в Европу и Северную Америку. А крестьяне? А что крестьяне? По сути дела торгуя золотом, сдыхали в своих хижинах, ссыхаясь от работы и солнца
Распустив работников, староста направился к себе. Ему давно уже не терпелось отметить окончание работы и пропустить пару стаканов виски, до которого он был большой охотник. В его бунгало, надо заметить, кое-какой уют все же имелся. Особенно староста гордился своим алтарем, на котором возвышалось несколько будд и с утра до вечера дымились благовонные палочки. Старосте нравился их пряноватый запах, и, спускаясь время от времени на равнину, он закупал их сотнями.
Да, от усталости у него было хорошее лекарство, особенно здесь, наверху, где многие даже не знали, что такое больница, и староста, неожиданно для его лет легко поднявшись с пола, подошел к стоявшему в углу комнаты потрескавшемуся от времени шкафу и вытащил из него бутылку. При виде спиртного у него потеплело в груди и судорожно дернулся острый кадык. Да, это было лекарство от всего!
Он налил полную миску и с удовольствием выпил, блаженно щуря глаза. Как ни странно, сам он никогда не потреблял наркотики. Пробовать, конечно, пробовал, но наркоманом так и не стал. Виски нравилось ему несравненно больше Да, сейчас можно работать, не опасаясь того, что из джунглей полоснет автоматная очередь! А ведь он застал те времена, когда торговцы опиумом расстреливали целые деревни, лишь бы они не доставались конкурентам! А разве не они убили его дядю, ушедшего с караваном на равнину? Хорошо, если он сам сгнил где-нибудь в джунглях, а не сожрали его гиены
В комнату вошли двое рослых мужчин с пистолетами в открытых кобурах и одинаково прокаленными от тропического солнца лицами. Один из них, высокий и широкоплечий, окинул насмешливым взором поднимавшегося с пола старосту.
Расслабляешься? спросил он низким грудным голосом.
Да, да, засуетился староста, вставая на ноги.
Собрали? последовал новый вопрос.
Да, да, закивал крестьянин, все сделали!
Взвешивай!
Староста направился к стоявшим у того самого шкафа, в котором хранилась заветная бутылка, корзинам и принялся взвешивать собранный сырец.
Семьдесят пять килограммов, мистер Гарри!
«Мистер» Гарри довольно усмехнулся. Цифра его явно порадовала. Ведь семьдесят пять килограммов сырца равнялось приблизительно семи килограммам героина. Он достал из кармана тугую пачку банкнот, и староста принялся наблюдать, как тот небрежно отсчитывает купюры.
Все, старик! бросил Гарри последнюю сотенную бумажку. До следующей встречи!
Староста радостно закивал.
Ну, Сайрус, повернулся Гарри к своему спутнику, пятидесятилетнему, крепкого сложения мужчине с почти лысой и красновато-бурой от загара головой, поехали!
Сайрус кивнул и, взяв две корзины, направился к выходу. Гарри, прощально махнув старосте рукой, взял остальные и последовал за ним. Еще не захлопнулась за американцами дверь, а староста с неожиданной для него прытью подскочил к столу и жадно пересчитал деньги. Все правильно! Тысяча! Семьсот пятьдесят за сырец и еще двести пятьдесят за оперативность! На радостях он снова потянулся к бутылке
Везти на себе по семьдесят с лишним килограммов груза по джунглям в тридцатиградусную жару занятие не из самых приятных. Но вся беда заключалась в том, что к этой чертовой деревне на машине подъехать было просто нельзя. Вот и тащили на себе этот самый сырец, чертыхаясь и обливаясь густым липким потом. Впрочем, своя ноша не тянет, а особенно такая! И когда они наконец добрались до места, то от пота промокли насквозь. Сбросив влажную одежду, химики без сил попадали в тени огромной пальмы прямо на густую траву. Они настолько устали, что у них не хватило сил даже достать из находившегося в передвижной химической лаборатории холодильника пиво, которое им грезилось всю их нелегкую дорогу. Поэтому обрадованный Майк вынес им банки сам.
Спасибо, приятель! улыбнулся Гарри и принялся с необыкновенной быстротой поглощать пенящийся напиток. Сайрус последовал его примеру. Напившись, они с удовольствием принялись за работу. Уже завтра готовый порошок заберут для отправки в Японию, куда он доставлялся на рыбацких сейнерах, выходивших в море в назначенные место и час. Именно в это место и сбрасывались стальные контейнеры с самолетов, базирующихся в джунглях Таиланда и Бирмы, которые так и назывались«Эр опиум» и состояли из старых «дакотов». Подобные машины были редкими гостями на больших столичных аэродромах Юго-Восточной Азии. Их стихией были джунгли, где «гадкие утята», как еще называли эти самолетики, садились на построенные во время войны с Японией и теперь уже заброшенные аэродромы, бетон которых еще не разрушили тропические ливни и растения. Загрузившись, пилоты, получавшие за опасную работу и молчание баснословные деньги, уходили в ночное небо и сбрасывали груз в указанном районе
Они работали всю ночь, и когда по оживавшим джунглям мутной волной пополз серый рассвет, Гарри заклеил последний целлофановый пакет с чистейшим героином. Бросив его в контейнер, он весело подмигнул Сайрусу и устало потянулся.
Все, старина! Аут!