Понимая, что Красавин ждет от него рассказа, он не стал томить его ожиданием. И рассказал обо всем случившемся с ним в России в тех пределах, в каких считал нужным. А тот, в свою очередь, познакомил Баронина с положением дел в Таиланде. Они, к явному неудовольствию последнего, мало чем отличались от российских. Здесь шла, по сути дела, та же самая война за место под тайским солнцем. Только с азиатами.
Впрочем, Красавин тут же заметил:
Тебя это не касается, Саня! Это наши дела!
Да нет, Игорек, улыбнулся тот, теперь уже и мои! И вот что я тебе скажу
По мере того как он говорил, лицо Красавина прояснялось все больше и больше. А когда Баронин умолк, он серьезно проговорил:
Ты велик, Саня!
Пожав плечами, Баронин закурил. Велик, значит, велик! Но то, что предложил он, действительно стоило куда дороже всех этих автоматных трелей на ночных улицах.
А когда из пагоды донесся мелодичный звон колоколов, Красавин спросил:
Как поедем в Бангкок? На автобусе или самолетом?
А сколько идет автобус?
Четырнадцать часов Автобусы самые современные! Идут вдоль моря!
Тогда на автобусе, ответил Баронин. Хочу посмотреть страну! Кто знает, придется ли когда-нибудь еще побывать здесь!
Им не повезло, поскольку последний автобус только что ушел, а следующий уходил только в пять часов утра.
Ничего! таинственно улыбнулся Красавин. Мы найдем чем заняться!
И они нашли! Минут через пятнадцать Красавин, уже, видимо, поднаторевший в подобных делах, привел Баронина в какое-то заведение, на рекламе которого была нарисована склонившаяся над мужчиной женщина. Судя по этой картинке, здесь был массажный салон, или, говоря проще, местный публичный дом.
С этим делом, улыбнулся, пропуская вперед себя в стеклянную дверь салона Баронина, Красавин, здесь благодать! У меня сложилось такое впечатление, что в Бангкоке все население разделено на две части! Однапроституирует, а другаясутенерствует! Таксисты, бармены, официанты, метрдотели, служащиевсе из кожи лезут, чтобы только затащить тебя в какой-нибудь бордель! Похоже, здесь царит всеобщий культ траха, которому служат все! Женщины, мужчины, подростки любого пола, старухи Мы с тобой обязательно сходим на Паттайю, пляж недалеко от Бангкока. Вот там посмотришь на чудеса! Чего там только нет! Садомазохисты, трансвеститы и даже зоофилы!
И трансвеститы процветают?
И еще как! Их здесь полно! Я уже научился их различать! усмехнулся Красавин. По направленному на твою ширинку взгляду! А в самой Паттайе у них есть даже свой театр «Алказар», и многие наши лохи, весело рассмеялся он, то и дело прокалываются с ними! Клеют, приводят в номер, а потом выгоняют! Но бабы здесь действительно хороши! Как говорят, самые лучшие в Юго-Восточной Азии
«Малайзийка, вспомнил Баронин дневник Чехова, чудо как хороша в постели. Поцелует тебя и засмеется. Возьмет в руки твоего «мальчика»и снова засмеется»
Жалко, конечно, что великий писатель не доехал до Таиланда. Что бы он, интересно, написал о тайках?
Сидевший в фойе «массажного» дома молодой парень, лет двадцати восьми, с сальными наглыми глазами, одетый в белые шорты и голубую шелковую рубашку, осведомился, какие услуги требуются господам. Желают ли они получить девушку или пару девушек на всю ночь, на несколько часов или только для разового использования? Чем будут заниматься? Массажем, сексом или и тем и другим?
Господа пожелали заниматься и тем и другим всю ночь с парой девушек. Распорядитель довольно улыбнулся и тут же запросил с них по сто двадцать долларов. Удивленный Баронин посмотрел на Красавина.
В «Золотой гавани» берут больше!
Он и это-то загнул! пояснил Красавин. И начни я возмущаться дороговизной, он сразу бы начал уступать! Его счастье, усмехнулся он, что я не приучен торговаться!
Баронин откровенно рассмеялся. Ему и в самом деле еще не приходилось видеть торгующегося авторитета. Ведь «по понятиям» в этом был особый шик. Пришел в кабакгуляй, бродяга, на всю железку!
Через минуту Баронина привели в небольшую, покрытую циновками комнату, где среди множества каких-то причудливых растений, на фоне огромного и красиво освещенного изнутри аквариума, в котором плавали невиданной расцветки рыбы, сидело несколько девушек, причем некоторые из них даже еще не вышли из детского возраста. При виде мужчин они заулыбались и принялись демонстрировать свои прелести. Но Баронин остался к ним холоден. Особого впечатления они пока не производили. Правда, в устремленных на него взглядах было столько призыва и нежности, что он махнул рукой стоявшему рядом распорядителю:
Окей!
Тот заулыбался и предложил выбирать девушек. И когда были выбраны те, кто постарше, девочки, радостно засмеявшись, подхватили его под руки и повели в «номера». В небольшой комнатке царил мягкий полумрак и стояли все те же экзотические растения. Один из углов занимала роскошная широкая деревянная кровать, а напротив, у другой стены, размещалась довольно вместительная купель, наполненная какой-то удивительно благоухавшей водой розового цвета. Быстро раздевшись, девушки остались в одних набедренных повязках. Одна из них нажала на вмонтированную в стену кнопку, и комната наполнилась мягкой и удивительно спокойной восточной мелодией, под которую девушки принялись с великим знанием дела раздевать Баронина. А когда тот остался в чем мать родила, его посадили в теплую и пахнувшую цветами воду купели и принялись мыть. И тоже ласково и умело. Так молодые матери моют грудных детей. Они мыли его практически везде, но, к великому удивлению Баронина, он и не думал возбуждаться. Более того, он чувствовал себя все более и более расслабляющимся. А потом, когда его отвели на ложе и намазали какими-то благоухавшими бальзамами, началось то, о чем Баронин столько раз слышал от посетивших эту удивительную страну людей. Эротический массаж!
И чего только не вытворяла эта сладкая парочка на его большом и мускулистом теле! Девушки медленно, чуть ли не в такт музыке, прорабатывали его мышцы и суставы практически всем, чем их только наградила природа! И опять же мягко и ненавязчиво. Правда, довольно скоро Баронин не мог оставаться совсем уж безучастным к этим играм, и тонко чувствовавшие ситуацию девушки сразу же занялись его «мальчиком». Только в отличие от малайзиек, так поразивших Антона Павловича, они брали его не только в руки
А потом началось великое пиршество плоти, и снова Баронин не смог не оценить их великолепного, даже отточенного мастерства. Со своими «нефритовыми гротами», а именно так на языке величайших мастеров любвидаосов называлось лоно, они творили буквально чудеса, сжимая и расслабляя их так, что уже очень скоро сам Баронин стал слегка постанывать, чего с ним еще не случалось в жизни! Особенно если учесть то, что вторая девушка отнюдь не бездействовала в это время, а продолжала ласкать спину и ягодицы Баронина. А когда уже по-настоящему распалившийся Баронин вступил в яростный финал-апофеоз, то и здесь его ждало море удовольствий.
Потом его снова вымыли и сделали массаж. Только на этот раз успокаивающий. И когда он, чувствуя во всем теле несказанную легкость и никогда еще не испытанную им раньше сладостную истому, блаженно развалился на кровати, одна из девушек все с той же детской улыбкой на лице, но тем не менее совершенно серьезно поинтересовалась, не желает ли господин повторить все с начала? Как ни хорошо было Баронину, но он отказался, а потом и вовсе отпустил чудесниц, заявив, что спать предпочитает один
Он проснулся в четыре часа и чувствовал себя заново родившимся. Вот так и надо жить! А они? Пятая пятилетка, седьмая, встречный план, пятилетке качестварабочую гарантию! От этих диких слов он даже зябко передернул плечами, настолько нелепыми они ему сейчас, из его далека, показались.
Быстро окунувшись в бассейн, он вытерся и оделся. Красавин уже ждал его внизу. Завидев спускавшегося с лестницы Баронина, он улыбнулся:
Ну как, Саня?
Баронин только поднял большой палец правой руки.
Прекрасно! Красавин взглянул на часы. У нас есть еще тридцать пять минут! Позавтракаем?
Ты знаешь, покачал головой Баронин, что-то неохота! Если только кофейку!
Красавин щелкнул пальцами, и в салоне тут же появился распорядитель. А еще через пять минут на столе стоял кофейник и кувшинчик с молоком.
Покидая гостеприимный салон, Баронин столкнулся со своими вчерашними дамами. И те, завидев его, выразили такой бурный восторг, словно встретили давно похороненного ими родственника. Баронин ласково потрепал девушек по щекам.
Неожиданно он вспомнил свою работу и усмехнулся. Боже, как он был сейчас далек от всей этой казенщины и суеты! А ведь не случись с ним того, что случилось, он и сейчас сидел бы в своем прокуренном кабинете и ловил тех, кого ему милостиво разрешили ловить! Нет, что там говорить, сто раз права старинная русская пословица, гласившая, что нет худа без добра!
Самым нежнейшим образом простившись с девушками, которые, узнав, что этот большой и красивый мужчина уезжает в Бангкок и никогда сюда больше не вернется, на какое-то мгновение даже перестали улыбаться, что, видимо, служило у них высшей степенью грусти. Но потом все с тем же серебряным смехом проводили его и Красавина на остановку. А еще через десять минут автобус уже мчал их по блестевшему, словно змеиная кожа, шоссе в Бангкок. Баронин с интересом смотрел и на безмятежно разлившийся до самого горизонта океан, и на поросшие зелеными джунглями горы, и на просторные рисовые поля, на которых копошились крестьяне. На душе у него было легко и свободно
Была в административном корпусе той самой зоны, где томился Катков, небольшая потайная комнатушка, о которой, кроме «кума» и время от времени навещавших его там многочисленных «племянников», никто даже и не догадывался. И об этой самой комнатушке «племянники» никогда не говорили даже между собой. По той простой причине, что не знали друг друга в лицо, а упоминать о ней всуе как-то опасались, поскольку очень даже просто можно было нарваться на нож. Комнатка эта была на редкость уютной. И маленький диванчик, и этажерочка с «Панасоником», и два удобных мягких кресла около журнального столика, на котором стояла массивная хрустальная пепельница, все располагало здесь к задушевным, прямо-таки домашним беседам. Попадал стукачок в эту волшебную шкатулочку, садился в мягкое покойное кресло и, закуривая под чашечку кофе «Мальборо», окончательно раскисал своей и без того не твердой душонкой. И сидел в этом кресле уже не какой-нибудь там Резаный или Мослак, а уважаемый Илья Ильич или Василий Васильевич, попыхивавший вкусной сигареткой и прихлебывавший душистый кофеек. Да и обращался он не к осточертевшему за несколько лет «гражданину начальнику», а к Семену Николаевичу, как звали «кума». И неслось тогда из этого мягкого кресла и то, что надо, и то, что совсем не надо. Что там говорить, обстановка разлагала
Попасть в эту комнатушку было непросто. И приходил стукачок, конечно, не к «куму», а по делам оформления клуба, и, глядишь, сам незаметно для себя оказывался вдруг в кресле. Как? Ну на то он и «кум», чтобы знать как
Заключенный по кличке Лютый не первый раз усаживался в мягкое кресло, а усевшись в него, сразу же тянулся к «Мальборо». Выкуривал сразу две сигареты подряд и только тогда начинал задушевную беседу. Так было и сейчас. Поприветствовав Семена Николаевича, сексот уселся в кресло и с жадностью накинулся на хорошее курево. Закурил и сам «кум», пока еще молча глядя на сидевшего напротив зека. Он хорошо знал всю его подноготную и не случайно вызвал к себе сегодня именно его Степан Иванович Цыпивко, 1960 года рождения, уроженец Ростовской области, образование среднее, осужден по статье сто третьей УК России к десяти годам лишения свободы, окончание срока двенадцатого октября девяносто девятого года Совершил умышленное убийство таксиста с целью завладения выручкой Прибыв по этапу в ИТК, объявил себя вором в законе. Проверка, посланная в Златоуст уголовными авторитетами, где Цыпивко находился в закрытой тюрьме, подтверждения об его коронации не дала. Он был объявлен самозванцем, и его тут же попытались опустить в наказание, но его спас дежурный наряд. С тех пор его определили дневальным. По имевшимся у «кума» данным сидевший напротив него и куривший одну сигарету за другой человек снабжал информацией не только его, но и «смотрящего» об осужденных, посещающих штаб
Каким бы «правильным» ни был Ларс, ссученных и он желал знать в лицо. И все же многое повидавший за свою почти уже четвертьвековую жизнь за колючей проволокой майор был доволен, что «смотрящим» у них был именно Катков. На зоне слишком многое зависело от того, кто стоял на этом месте. «Смотрящий» не только держал под контролем ситуацию, но при желании мог в одночасье «разморозить» любую зону, или, говоря иными словами, затеять бунт или объявить голодовку. И когда на «хозяине» висел план, за невыполнение которого Москва по головке не гладила, приходилось идти на любые компромиссы, дабы только ублажить «смотрящего». Высокое начальство имело обыкновение не входить в подробности, и если зона вдруг «вспыхивала», и за беспорядки, и за жертвы, и за разрушения спрашивали не с воров в законе, а с «хозяина», ну а тот, по инерции, уже с него, с «кума» Ларс же не только держал зону в железном кулаке, но никогда не злоупотреблял своим особенным положением и не требовал, как некоторые, отдельного дома и круглосуточно работающего телефона.
Конечно, «кум» уже знал о покушении на него, поскольку не верил ни в какие сказки о сучках, которые срывают мочки ушей, и вел свое собственное расследование. И некоторые его результаты и заставили его вызвать сейчас к себе именно этого самого Лютого
И когда тот докурил третью сигарету, благо сгорали все эти «кэмелы» и «кенты» быстро, и бросил оставшийся у него в руках фильтр в пепельницу, «кум» спросил:
Что нового по Малышеву и Седому?
Откладывая самое главное на потом, Семен Николаевич повел речь о давно уже готовящихся в побег зеках, у каждого из которых за спиной висел «пятиалтынный».
Да вроде на Новый год собираются, быстро ответил Лютый и снова потянулся к сигарете.
Может, кофейку? предложил «кум».
Да не против, мотнул головой Цыпивко, сглотнув густую слюну только при одном воспоминании о том душистом напитке и сказочных, прямо-таки таявших на губах вафлях, которыми кормил его «кум» в последний раз.
Вскипятив кофе, Семен Николаевич налил его в большую чашку и поставил ее на журнальный столик. Потом достал из шкафа пачку вкусного импортного печенья с шоколадной прослойкой.
Угощайся, Степан Иванович
Благодарно взглянув на «кума», зек с плохо скрываемой жадностью схватил печенье и быстро съел три штуки. Потом, насыпав в чашку сразу четыре ложки сахару, принялся за кофе. Обжигаясь и обливаясь, он быстро, словно боясь, что отнимут, выпил так им обожаемый напиток.
Кум молча смотрел на него задумчивым взглядом. Нет, ему не было жалко этого человека, он заслужил то, что заслужил. И все же было что-то унизительное и в его жадности, с которой он курил хорошие сигареты и теперь пожирал, обжигаясь и давясь горячим кофе, печенье. Он вдруг вспомнил фильм об испанской тюрьме, где заключенные, отбывая свой срок на каком-то острове, выращивали там цветы, а вечерами готовились к поступлению в институт. Особенно его поразило их обеденное меню. На десерт их потчевали фруктовым муссом! Здесь же кормили так, что едва хватало сил таскать ноги. Но с другой стороны, ему почему-то мало верилось в то, что, корми они таких Лютых вишневыми пирогами, они стали бы от этого лучше. Скорее, еще хуже
И тем не менее он сам должен был заботиться о таких Лютых. На то он и «кум»! Надо же придумать такую кликуху! Кум! Как-то заглядывал любознательный Семен Николаевич в словарь Даля и вычитал, что это слово означает «состоящего в духовном родстве восприемника по крещению».
Все правильно! Так оно и было! Он тоже состоял в некотором родстве со своими «крестниками». Вот только крестил он их не водой, а страшной для них во всех отношениях бумагой. И подписывал его «крестник» этот документ, в котором он обязывался сотрудничать с оперативной частью, чаще всего обливаясь холодным потом. На зонах стукачей не миловали, скор и жесток был воровской мир на расправу И все же люди всегда оставались людьми. Проходило какое-то время, стиралась свежесть восприятия, и уже новые стукачи оказывались в знаменитом мягком кресле, где под звуки классической музыки, особенно «кум» любил ставить почему-то Баха, рассказывали, затягиваясь «Мальборо», много интересного