Каори бросило в жар. Она еле справилась с головокружением, а все ужасы, что случились с ней за последние дни померкли, истончились, потеряли значение. Тонкая нить, незримо связывающая её с отцом, опять натянулась.
О чём ты? только и смогла выговорить Каори.
Я знаю такой способ. И это правда. Но взамен разреши мне облизать твою голень. Там из раны до сих струится кровь. Жех-жех. Я обожаю кровь. Клянусь, кусать не буду.
Если бы в желудке была еда, Каори немедленно бы блеванула. Но немного поразмыслив, решила, что это небольшая плата за возможность вернуться домой. Она плюхнулась на песок, вытянула ногу и отвернулась. Горбатая Тварь с тихим утробным урчанием присосалась к солёной коже, шершавым языком собрала все капельки крови и соскребла корочки. Потом ещё долго причмокивала и облизывала губы, сдерживая горячечную жадность. Как ей хотелось впиться острыми зубами в мягкую плоть и вдоволь напиться крови! Но она смогла вовремя остановиться, вспоминая наказ госпожи.
Ладно, слушай. Ты теперь и ни человек, и ни ёкай. Из этого состояния ты точно не вернёшь себе человеческое обличие. Но! Если пройдёшь обряд посвящения и станешь демоном, а потом найдёшь человека, который поручится за тебя перед Идзанами, то повелительница дарует тебе свободу.
Что?! И это всё? Так просто? не верила ушам Каори. Мой отец мне поможет.
Просто? Как посмотреть. Думаешь, найдётся много желающих спуститься в Страну Жёлтых Вод? Жех-жех. А после посвящения твоя внешность изменится. Уверена, что папаша с радостью бросится к тебе в объятия?
Если во время обряда я обрету бессмертие, то неужели за сотни лет не найду хоть кого-нибудь, кто поручится за меня. Сегодня я никто, но завтра, быть может, вновь стану человеком. Великий Сусаноо, дай исполнить задуманное!
Правда в том, что я всё равно не оставлю тебя в покое и выполню повеление госпожи. Так что не сопротивляйся. Хуже будет.
Ладно уже. Идём, ответила Каори.
Горбатая Тварь поднялась на задние лапы, и, тяжело ступая по песку и оставляя на нём зеленоватые ручейки слизи, побрела вдоль берега. Каори двинулась следом.
Зачем ты подняла ребёнка с морского дна? не оборачиваясь, прошипела Тварь.
Тебе не понять. Жизнь ценишь, когда знаешь, что можешь её потерять. Мальчик этот, Митсури, дышит, чувствует вкус еды и ощущает прикосновения матери. Он познает счастье и любовь.
И боль тоже. Жех-жех.
Да, но за болью следует выздоровление. Ничего ты не понимаешь, выдохнула Каори.
Глава 5
Когда, тоскуя,
Гляжу я в щель дверную
И жду рассвета,
Которого не видно,
Я дверь зову жестокой.
Сюнъэ
Миновало семнадцать вёсен
Тело у Каори лёгкое, почти невесомое. Ушиточно звериные, улавливают каждый звук: шуршание мышек-полёвок в долине, нежное падение листьев на игольчатый ковёр, хруст ветки и перестук гальки под ударами пенистой волны. Нос различает сотни запахов одновременно. Сырым настоем пахнет мох, дышит свежестью дикая мята, солоноватый аромат доносится с моря.
Каоритень. Она привыкла прятаться не только от людей, но и от себя. Память об отце бережно хранила где-то на краю сознания, оберегала от острых демонических когтей и ядовитых клыков. Жив ли он? Конечно, нет. Но иногда, блуждая по мрачным тропинкам подземного царства, вдруг вспоминала тёплую стариковскую улыбку и узловатые руки, порхающие над деревянным ящиком, словно суетливые ласточки.
Каориштормовой ёкай. После посвящения её кожа огрубела, ногти затвердели (зубами не сгрызть), а между пальцами появились перепонки. Несчастных рыбаков, не умеющих читать знаки неба, она затягивала на морское дно. В народе Каори называли нингё и пытались задобрить, оставляя на берегу овощную похлёбку и густую рисовую кашу. К еде Каори была равнодушна, как и к людям. Единственным, кто мог пробиться через крепкий демонический панцирь, был Митсури.
Каоритень Митсури. Он вырос на её глазах, научился говорить и впервые взял в руки босуто, боевой посох из граба (сыну старосты не предстало возиться с шелковичными червями, ловить рыбу или выращивать овощи).
Каори проникала ночью в комнату Митсури, стояла на коленях возле толстого футона, на котором он спал, и глядела, как лунный свет проливался на лицо юноши. Она исчезала с рассветом, ещё до того, как служанки принимались разводить огонь в очаге. Серой тенью покидала дышащую умиротворением деревню, яркую весной и белоснежную зимой, и возвращалась в холодные угрюмые лабиринты Страны Жёлтых Вод. Жила ли Каори? Сложно сказать. Существовала ради надежды, которую вынашивала внутри себя, как мать ребёнка; баюкала мечту вновь стать человеком. Оттого и привязалась к Митсури. Крепкий, радостный, целеустремлённый, он был воплощением само́й жизни и хлебал её полной ложкой.
***
Ямацзуритак называли себя жители горной деревниежедневно возносили молитвы богам за то, что на их земле царил мир. Двадцать лет не воевали они с другими горными поселениями, поэтому и жизнь изменилась до неузнаваемости. Больше не было никаких смертей от голода, несчастных вдов и обездоленных сирот.
Тоскэ, деревенский староста и отец Митсури, мудро управлял народом. Повозки с шёлковым полотном с завидной регулярностью отправлялись в крупные города и возвращались с мешками риса, бутылями саке и драгоценными кульками зелёного чая.
Тоскэ каждое утро с великой радостью смотрел на зазубренные вершины, умытые кипенно-белыми облаками, и желал только одногоумереть в глубокой старости среди многочисленных внуков. Тем более, что сын Митсури подавал большие надежды. Замена росла достойная.
Только не догадывался Тоскэ, что скоро его покой будет нарушен. Неосторожно брошенные им слова уже несколько недель будили бурю в сердце Фумиёси, старосты соседней деревни, с которым у него был мир, пусть и худой. А что? Быть может, это ама-но-дзаку, демон упрямства и порока, проник в мысли Тоскэ и Фумиёси и развязал войну. Ходят злые духи по земле и сбивают людей с верных путей. И нет спасения от них.
***
Говорят, тебе отец невесту присмотрел. Красавицу Кико, косо поглядывая на Митсури, заржал Синдзабуру, коренастый юноша с крупными кистями и ступнями. Они вместе с подругой О-Цую в час Овнарасположились на каменном обрыве рядом с глубоким озерцом, в которое шумным каскадом падал горный ручей. День был в самом разгаре, и вдалеке слышались голоса ямацзури, работающих на полях.
Митсури обожал это место, скрытое от любопытных глаз. Здесь, на площадке с утоптанной травой можно было потренироваться с босуто, тем более Синдзабуру неплохо владел кое-какими техническими приёмами.
О-Цую длинные косы связала в узел на затылке, закатала рукава короткого кимоно и на чистом отрезе ткани расставила угощение. Разлила по чашкам густой суп мисо с овощами, на рисовые хлебцы выложила маринованные грибы и сливы, порезала тофу. И только в самом конце с особой торжественностью вынула из корзинки моти, сладкие рисовые пирожки, и пододвинула их поближе к Митсуриготовила специально для него.
Синдзабуру выпил суп из чашки и с помощью хаси затолкал в рот кусочки репы и лука. Ел он торопливо и неаккуратно, проливая бульон на одежду, хлебцы шумно перемалывал мощной квадратной челюстью. Тщательно зачёсанные назад и смазанные жиром волосы блестели на ярком солнцес такой причёской Синдзабуру ходил вторую неделю. В отличие от друга Митсури никогда не спешил и наслаждался каждым кусочком. Смаковал, нюхал, причмокивал губами. Вот и теперь он полулежал, оперившись на ствол кедра, и разглядывал идеально круглый пирожок. Зачем только Синдзабуру подпортил настроение упоминанием о предполагаемой невесте?
Заткнись! Чтоб тебя сожрал гюки! огрызнулся Митсури. Кико уродлива и глупа. Я скорее съем соломенные сандалии нашей служанки, чем женюсь на ней.
О-Цую низко склонила голову и, пряча счастливую улыбку, сказала:
Митсури, это невежливо. Кико не так уж и уродлива.
Стройная, изящная О-Цую с чистой кожей и ровными полукругами бровей, словно выведенными кистью, знала толк в красоте и постоянно чувствовала на себе восторженные взгляды. Впрочем, девушку это совершенно не волновало, потому что Митсури уже давно завладел её мыслями.
Незримым свидетелем этой беседы была, конечно, Каори, вечная тень Митсури. Она пряталась в зарослях можжевельника и видела то, что не замечали другие. Например, что Синдзабуру бросал короткие, полные зависти взгляды на друга и злорадно шутил над возможным браком с уродиной Кико. А ещё Каори подметила, что моти с примятым боком О-Цую отдала Синдзабуру.
У Кико только одно достоинство. Онадочь друга моего отца, ответил Митсури и закинул в рот маринованную сливу.
Так может, ты женишься на О-Цую? Вы знакомы с детства, и рисовые пирожки она готовит лучше всех в деревне, продолжал насмехаться Синдзабуру, дёргая редкую козлиную бородку. Не говорил, а бабахал, точно камни срывались с гор. Девушка скукожилась, не зная куда деть себя от таких слов.
Митсури издал странный звуксмесь удивления и раздражения:
Хм Сын старосты и дочь плотника? Думаешь, мои родители одобрят такой союз? Поступим по-другому. Когда я стану старостой, заставлю вас пожениться и прислуживать в моём доме.
Он попал в точкуударил по больному. Должность старосты не переходила по наследству, хотя чаще всего бывало, что жители деревни назначали сына вместо отца. И уж точно староста не мог заставить кого-либо жениться против собственной воли, но Синдзабуру, ослеплённый яростью, принял слова друга всерьёз.
Я лучше буду жрать дерьмо, чем прислуживать тебе! Синдзабуру решительно встал и схватил свой басуто.
Митсури только этого и ждал. Драться с разъярённым другомсплошное удовольствие. Он поднялся, содрал рубаху и резко отбросил ногой импровизированный стол. Чашки взлетели в воздух и с лязгом упали на плоские камни. Моти шмякнулись на можжевельник. О-Цую испуганно вскрикнула и отодвинулась поближе к озерцу.
Каори незаметно выскользнула из своего убежища и сняла с колючего плотного ковра рисовый пирожок. Светло-коричневый моти, присыпанный мукой, нелепо смотрелся на серой шероховатой ладони, словно шёлковый пояс в грязной луже. Каори откусила кусочек и языком покатала его по нёбупочувствовала клейкую структуру и сладковатый вкус. Вспомнила, что уже давно ничего не ела. После посвящения в ёкаи ещё какое-то время питалась сырой рыбой, а потом и вовсе перестала. А каково этодержать во рту огненно-острый васаби? Или вдыхать аромат горячей овощной похлёбки? Остались какие-то смутные воспоминания, точно мотыльки, но взмахни рукойисчезнут. Хоть бы на мгновение вновь стать человеком, оставить эту уродливую оболочку и испытать нежность тёплых объятий. «Замолчи, бездушная тварь. Тебе ли рассуждать о человеческих объятиях? Скольких ты загубила, нингё?» сказала она сама себе.
Тем временем Митсури, перехватив босуто поудобнее, занял боевую стойку. На его шее, отражая солнечный свет, змеилась цепочка со стрекозой, символом ямацзури. Каори любила наблюдать за его гибким, мускулистым телом, широкими плечами и жилистыми руками. Как часто ей хотелось положить ладони на живот Митсури, чтобы почувствовать жар молодой плоти, пальцами скользить по груди, прижаться к ней щекой и уловить еле заметный запах пота. Погладить волосы и дёрнуть нитку, скрепляющую пучок на затылке, чтобы пряди рассыпались по спине. Горячими влажными губами касаться кожи
Синдзабуру, ты думаешь слишком долго, прежде чем ударить, на лице Митсури расплылась кровожадная улыбка.
Раздосадованный Синдзабуру сделал злобный выпад, от которого Митсури едва увернулся. Синдзабуру изо всех сил рубанул соперника по спине. Тот грохнулся на колени, почки взорвались острой болью, дыхание перехватило.
Чтоб тебя сожрал гюки! просипел Митсури.
Бесплатный совет: уворачиваясь не подставляй спину. И кто из нас долго думает? спросил Синдзабуру, с удовольствием разглядывая корчащегося от боли противника и громко постукивая босуто по земле.
Митсури поднялся и вновь занял стойку. Синдзабуру сделал выпад, но Митсури уклонился и в свою очередь нанёс удар. Синдзабуру лишь поморщился и ринулся в атаку, ударив Митсури сверху вниз по плечу.
Соберись! Дерёшься, как моя трёхлетняя соседка Миэ-тян!
Митсури, который едва сдерживал закипающий гнев, в этот раз сразу перешёл к нападению. Он отбил босуто соперника и ударил того в лицо. Синдзабуру отшатнулся и со всего маха врезал в ответ. Митсури отскочил назад, чтобы избежать многочисленных ударов со всех сторон.
Юноши, не сговариваясь, взяли небольшую передышку, но всё же внимательно следили друг за другом, опасаясь внезапной атаки.
Слабый из тебя воин, Митсури. Когда староста Фумиёси с войском нападёт на ямацзури, от тебя не будет никакого проку, восстанавливал дыхание Синдзабуро.
О чём ты говоришь? спросила О-Цую. Она сидела на берегу озерца, с восхищением наблюдала за Митсури и каждый раз закрывала глаза ладошками, если тому угрожала опасность.
Что тебя сожрал гюки! Не слушай его, О-Цую!
Все об этом знают. Во время последнего визита к даймё Икома Киёнага твой отец неудачно пошутил над старостой Фумиёси. Он такого никогда не простит, сказал Синдзабуру.
Да как ты смеешь говорить про моего отца, грязный червяк!
Синдзабуру заскрежетал зубами и первым пошёл в наступление. Он обрушил на Митсури удары, но, замахиваясь, подошёл слишком близко. Митсури воспользовался этим, отпрыгнул в сторону и с силой полоснул противника по животу. Синдзабуру согнулся пополам, а спустя несколько мгновений, когда пытался выпрямиться, сделал пару неловких шагов назад и поскользнулся босой пяткой на куске овоща из разлитого супа. С грохотом рухнул на землю рядом с озерцом, ударившись затылком о крутой берег. Бой окончен.
Митсури склонился над другом и, протягивая руку, извинился:
Прости, брат. Драться нужно с холодной головой, а мы погорячились.
Синдзабуру ухватился за ладонь Митсури, упёрся ногой в его живот и швырнул его за голову. Митсури вспорхнул, как птица, с коротким вскриком пролетел один дзё и шлёпнулся в воду. О-Цую, запричитав, бросилась на помощь.
Митсури выбрался на берег, тряхнул волосами, набросил рубаху на мокрое тело и вдруг замер. О-Цую обратилась к нему с вопросом, но он шикнул, призывая к молчанию. Каори услышала первая, а людям понадобилось несколько минут, чтобы среди шума воды различить женский душераздирающий вопль.
Митсури схватил босуто и бросился вверх по тропинке, ведущей в деревню, друзьяследом. Каори пробиралась меж кустов, пытаясь не потерять из виду троицу.
***
Он выбежал на небольшую полянку, поросшую высокой травой, и замычал, лишившись дара речи. Тошнотворный комок, жгучий и противный, подкатил к горлу. На глазах выступили слёзы. Синдзабуру и О-Цую с разбегу врезались в Митсури и едва удержались на ногах.
Что? Я не понимаюс трудом выговорила девушка.
Фумиёси, объяснил Синдзабуру.
Митсури не мог сосредоточиться и собрать мысли в кучу. Он будто находился во сне, а там ведь всё не взаправду. Видел лишь обрывки, и цельная картина никак не складывалась.
Пахло гарью, кровью и обожжённой плотью. Трещало дерево. Густые чёрные облака дыма заволокли небо. На одном из дальних домов прямо из соломенной крыши вырывался огненный столб, клубящийся и рассыпающий во все стороны искры. Огонь охватил деревню по краям и подбирался к центральной площади. Пробежала женщина с горящим волосами. Растерянный старик застыл на месте с корытом воды. Ямацзури, словно бобы, брошенные огромной рукой, рассыпались по зелёным холмамубегали. Взмах катаны, фонтаны крови, распоротые животы. И над всем этим ужасом возвышались всадники, одетые кто во что горазд, но все подпоясанные синими широкими поясами. Под копытами лошадей ямацзури падали, толкались, прижимались друг к другу, беспомощный крик срывался с их губ, искажённых первобытным страхом.
Митсури встряхнул головой, освобождаясь от морока, и ринулся вперёд. Но не сумел сделать и нескольких шагов, потому что могучая рука Синдзабуру схватила его за воротник рубахи и швырнула в кусты.
Куда собрался? С одним босуто против двух дюжин всадников? О-Цую, что ты светишься? Иди сюда, Синдзабуру и её затащил в укрытие. Он единственный из троих выглядел собранным и хладнокровным. Он жил со старой вечно ворчащей тёткой, судьба которой его особо не волновала. Синдзабуру был привязан только к друзьям, а они живы и здоровы, по крайней мере пока.