Она принесла тряпку и вытерла лужу. Вышла, чтобы положить тряпку на место, вернулась. Леденец Милли лежал на столе. Самой Милли в кухне уже не было. Ушмыгнула. С лица Делоре не сходило мрачное выражение. Как нелеповнутри кипящее беспокойство, а ведь для него нет ни одной разумной причины. В голове вскинулась боль, и на секунду для Делоре все побагровело. Она обхватила лоб ладонями; кухня качнулась, как большой плот, но как только багровый свет померк, все вернулось к нормальности. Вот онаДелоре, вот ее кухня, все как обычно, ничего странного, по-прежнему пасмурная серость за окном, а на подоконнике, в глиняном горшке, упавший на землю цветок, о котором Делоре ни разу не вспоминала с какой был день тогда? Неважно. Цветок все равно не выжил. Как подло с его стороны
Вот как, сказала ему Делоре со смертельной обидой в голосе. В этот раз ее уже не обеспокоило, что она разговаривает с цветком; она может начать разговаривать с подоконником, ее и это не насторожит.
Она взяла горшок с цветком и, удерживая его в вытянутых руках, вышла в коридор, отворив дверь ногой. Возле входной двери ей все же пришлось поставить цветок на пол, чтобы повернуть ключ в замке. «Так бы и пнула тебя», подумала она, поднимая цветок.
Выйдя из дома, Делоре прошла в сад. Вид у нее был угрюмый, но вполне себе торжественный. Она сама весьма смутно представляла, что собирается делать. Минут пять она слонялась, выглядывая подходящее место. Вон тот клочок земли возле куста шиповника кажется подходящим. Лицо Милли мелькнуло за окном и скрылось.
Где этот проклятый мамин ящик? спросила Делоре вслух, только затем заметив его возле стены. В него мать складывала разные садовые принадлежности. Обычно к этому времени ящик уже убирали на чердак, но мать умерла, а Делоре не позаботилась об этом. Иди и оденься, не оборачиваясь, приказала она дочери, ощутив сверлящий спину взгляд. А то простудишься.
Ты тоже не оделась, возразила Милли.
Взрослые не простужаются, Делоре достала из ящика маленькую красную лопатку.
Неправда.
С чего это ты так осмелела, чтобы обвинять меня во лжи?
С того, что ты стала странная, мама.
Вот уж нет, вяло возразила Делоре и посмотрела на цветок. Вместе или без? Хотя зачем ей горшок без цветка? Так что вместе.
Она вонзила лопатку в стылую землю и начала рыть маленькую ямку. Казалось, увядший, пожелтевший цветок с нетерпением ждет момента, когда черная земля скроет его от света этого усталого мира. Делоре была ужасно зла на него. Земля так и летела. Вскоре яма стала достаточно глубокой, и Делоре поставила на дно горшок с цветком.
Ну прощай, сказала онапросто чтобы заполнить неприятную паузу. Молчание наблюдающей это нелепое действо Милли нервировало ее много больше, чем если бы дочь засыпала ее вопросами.
Когда бледные листья исчезли под слоем земли, Делоре стало легче. Нужно ли бросать на могилу цветка цветы? Впрочем, он в любом случае не заслужил почестей. Гнусный суицидальный цветок, никакой силы воли, всю его жизнь только и мечтал сдохнуть!
Закопан? осведомилась Милли.
Закопан, устало подтвердила Делоре.
А зачем? Милли посмотрела на нее.
Делоре провела по лицу, убирая упавшие на лицо волосы, и на ее щеках остались темные полосы грязи.
Твоя мамочка жить не может без похорон.
То есть он умер?
Да.
У него есть душа?
Делоре задумалась.
Сомневаюсь. Если и была, то она высохла и умерла вместе с ним.
Когда я была у бабушки, она сказала, что иногда души мертвых возвращаются и тревожат совесть живых, сообщила Милли. Было заметно, что она очень гордится тем, что смогла запомнить такую длинную и сложную фразу.
У мертвых нет душ! А у меня нет совести! вскрикнула Делоре, и Милли так и побелела. Крик Делоре она слышала редко, все больше холодный, требовательный тон.
Делоре стало стыдно.
Пойдем, сказала она мягко. Не извинение, конечно, но намек, что хотелось бы извиниться.
У крыльца Делоре глянула на почтовый ящик и почувствовала (именно почувствовала, но на фоне прочих сегодняшних событий это было не так уж и странно), что там ее ждет письмо. Даже два. Или полтора, если учесть, что одно из них и не письмо вовсе, а просто сложенный вчетверо лист бумаги без конверта. Делоре развернула его и фыркнула.
«УБЕЙ СЕБЯ!»
Что там? спросила Милли.
Ничего. Кто-то хулиганитподложил пустой лист, Делоре скомкала листок и сунула в карман джинсов.
«Смешно; как приносить одну и ту же газету в третий раз, подумала она, сардонически улыбаясь. Аргументируйте, придурки. Может, вам и удастся меня убедить. Но сомневаюсь».
Письмо в маленьком синем конверте было от торикинца. Делоре секунду вглядывалась в его имя, накарябанное печатными буквами на конверте, после чего с широкой улыбкой разорвала конверт в клочья. Очень интересно, что он хотел ей сообщить? Как жалкотакие крошечные обрывки, не прочесть. Клочки разлетелись, как сорванные ветром лепестки.
Папа говорил, что нельзя мусорить, сказала Милли.
Папа вообще много чего говорил. Но это не означало, что ему стоит верить, возразила Делоре и задрожала, внезапно ощутив пронизывающий холод. Идем в дом.
В голове ворочалась боль. Одно утешало: этот день завершится в любом случае, не требуя для этого каких-либо действий от нее.
Последующие часы походили на блуждание в тумане. Боль усилилась, отчего Делоре чувствовала себя совершенно отупевшей, вымотанной, будто не спала двое суток. В горьком вкусе обезболивающего было что-то отрезвляющее, и Делоре медленно перекатывала таблетки языком, не запивая их водой. Но таблетки не действовали ни на головную боль, ни тем более на ту, что ледяным комом застыла в груди.
В комнатах было холодно. Делоре попыталась почитать книжку, закутавшись в плед, но не смогла сосредоточиться на тексте. С тех пор, как умер Ноэл, она не прочла до конца ни одной книги (не считая тех, что читала дочери, но и их просто проговаривала на автомате, не концентрируясь на содержании), не досмотрела ни одного фильма. Никогда не ощущала покоя. Может быть, ее импульсивное поведение, тревога, эти жуткие навязчивые идеи, иногда тускло поблескивающие среди темноты ее сознания, выдавая себя, все это вполне нормально в данной ситуации? Ладно, не унывай, Черная Вдова. Чернее быть уже не может.
И все-таки несколько часов спустя она подумал, стоя среди клубов пара, поднимающихся над наполненной чуть ли не кипятком ванной: «Будь ты проклят, Ноэл, за все это. Вот так вот, ты думаешь, лучше для нас? Если бы меня вытошнило всеми твоими словамии правдивыми, и лживыми, вывернуло бы наизнанку так, чтобы внутри точно ничего не осталось, может, мне стало бы лучше? Я бы хотела забыть даже твое имя».
Горячая вода не смогла растопить лед внутри ее холодного тела.
В постели, уже пребывая на тонкой грани между сном и явью, Делоре ощутила чье-то присутствие. Она почувствовала взгляд на своем лицетак явственно, будто к ней прикоснулись. Делоре не испугалась, нет. Она сразу узнала его.
Она села, завернувшись в одеяло, удобно скрестила ноги и всмотрелась в темноту, пытаясь рассмотреть егобезуспешно. Протянувшаяся между ними нить его взгляда подсказала, что он где-то в левом углу комнаты, может быть, стоит, прижимаясь спиной к стене. Делоре понятия не имела, как ей следует разговаривать с ним, поэтому просто сказала:
Привет.
Он молчал. Делоре слышала его дыхание, глубокое и частое. Она тоже вдохнула и положила ладони на накрытые одеялом колени.
Зачем ты убил их? спросила она без тени смущения. Он такой же инопланетянин, как она. Их только двое в этом чужом мире; Нилус уже потерян, и вот теперьнеизбежноее очередь.
Они не отпускали меня, у него оказался низкий голос, звучащий неясно и глухо, будто сквозь слои ткани. Кроме голоса, Делоре различила шуршащие фоновые звуки, которые должны были напугать ее своей потусторонностью, но не напугали. Когда я понял, что они никогда не отпустят меня, я убил их, чтобы сбежать.
А меня бросили, безразлично сообщила Делореона не могла позволить себе эмоциональность, когда Нилус говорил так спокойно, пусть даже ей было нестерпимо больно произнести эти слова.
Каждый вечер она визжала: «Не бросай меня, не бросай, и как же наши дети, останься с нами!» Словно вонзала длинные осколки в мои уши.
Я тоже просила его не уходить от меня, задумчиво продолжила Делоре. Во всех ли женщинах есть эта глупая привязчивость?
Я пытался, трижды. Но она всегда угадывала, что я вознамерился сделать. Она приходила и начинала стучать кулаками в дверь, вопить, вопить и снова вопить, и я думал, что раньше меня прикончат ее крики. Она не могла и представить, каково мне жить с тем, что происходит со мной, как этокогда все в тебе разрывается на мелкие кровоточащие кусочки. Боль внутри, мрак снаружибольше для меня уже ничего не существовало.
Поначалу он был добрым, терпеливым, нежным. А затем с каждым годом его чувства ко мне остывали на градус-два. Совсем ледяными наши отношения не стали, но в них едва ли осталось тепло. Иногда Ноэл ночевал на работе, объясняя это тем, что у него много дел Сейчас мне даже думается, что те ночи он проводил вовсе не в офисе, но я скорее стремлюсь очернить его, нежели действительно подозреваю в измене.
В любом случае они не могли помочь мне.
Он тоже не мог помочь мне. Но мне хотелось, чтобы он просто был рядом. Я была глупая Это я должна была бросить его, не наоборот. Возможно, тогда я бы не отомстила ему столь жестоко.
Дыхание Нилуса в темноте. И шелест. Будто тысячи мелких камней катятся с насыпи. Он стал ближе на шаг, или ей только кажется?
Они говорят, что я ведьма, после секундного сомнения решилась признаться Делоре. Они меня ненавидят.
Когда я шел по улице, они отшатывались от меня, будто видели на моем лице проявления какой-то ужасной болезни.
Меланхолияэто тоже болезнь, улыбнулась Делоре. Убивает медленно, но верно. И она заразна.
А отчаянье?
Отравляет всех, до кого ты только дотянешься, длинная прохладная прядь упала ей на лицо. Делоре заправила ее за ухо. Ты был сумасшедший?
Нет, я был ошибкойодной из множества ошибок их безупречных богов. Ты знаешь, фиолетовых глаз ведь не бывает. У моих родителей были серые глаза. Какая-то генетическая мутация придала моим радужкам этот странный, противоестественный цвет. И видимо, в генах моей души тоже произошел сбой. Мне говорили, что я должен обратиться к богам. Но я ненавидел богов, ведь даже они не могли помочь мне. Я остался один на один со своими проблемами.
Мой отец тоже считал, что боги спасут меня. Он вбивал эту чушь в мою несчастную голову изо дня в день.
Пока ты не убила его.
Я не убила его. Меня даже не было там, где он умер. Это просто несчастный случай. Как и с Ноэлом.
Он приближался к ней, она чувствовала. И ждала взволнованно, нетерпеливо.
Убийца узнает убийцу. У нас особенный запах.
О да, она улавливала: запах гниения, крови. Ей с болезненной силой захотелось, чтобы он дотронулся до нее. Ее ступни вдруг нависли над пустотой, и Делоре осознала, что сползла к самому краю кровати. Из темноты веяло холодом.
Я не убийца, нет-нет, возразила она, но вяло, не пытаясь переубедить его. Ее глаза закрылись, хотя и прежде ничего не видели в темноте этой чернейшей ночи.
Делоре протянула руки к Нилусу, и одновременно он приблизился к ней. Ее ладони прижались к его груди. Он был холодным, жестким, как доска, скользким от крови, смрад которой защекотал ноздри. Делоре приподнялась на колени и придвинулась ближе, прижимаясь к Нилусу. А где же отвращение, страх? Даже если она и чувствует их сейчас, как же они приятны Лучший момент в ее жизни безболезненное оцепенение слепота и слияние с тем, кто знает ее суть, ее мрачную тайну кто не станет винить ее за то, что вся оназлость. Делоре провела по его шее языком, одурманенная невыносимым восторгом принятия. Шероховатая кожа, горечь и солоноватость чужой крови под ее веками вспыхивали и гасли белые точки.
Убегай, предупредил Нилус.
Ей не хотелось слышать. Ей хотелось проглотить его, разжевать, оставить в себе.
Убегай, здесь вода!
Она попыталась обнять его, удержать, но он отдалялся, и шорох камней, катящихся под уклон, стихал. В первую секунду тишины обожгло язык, во вторуюболь заполнила рот и потоком устремилась вниз, в грудь, в живот. Вскрикнув и зажав рот ладонями, Делоре покачнулась на краю кровати и, потеряв равновесие, упала в воду. Вода была ледяная, плотная, быстро поднималась, заполняя комнату.
Если бы она попыталась кому-то рассказать о своих ощущениях, она бы не сумела. Среди черной воды, окружившей ее, слов не существовало. Она поднялась, почувствовала, как с нее обрушиваются холодные потоки, обвиваются вокруг ее ног, и услышала всхлипы, которые не сразу признала за свои. Хриплые, тоскливые звуки. Боль усилилась, и Делоре представились холодно поблескивающие металлические нити, пропарывающие ее тело насквозь. Душа билась, как в клетке, хотела вырваться из плоти, пребывание в которой стало невыносимым. Делоре зажала рот руками и закричала. В этот момент ей хотелось, чтобы ее просто убили, оборвав все страдания разом и навсегда.
И вдруг резко схлынуло. Вода моментально впиталась в пол, оставив после себя лишь ощущение сырости. Делоре смогла подняться, в косметичке с лекарствами ощупью нашла обезболивающее и проглотила сразу несколько таблеток. Сидя на краю кровати, она приподняла пятки и опустила их. Пол, холод которого ощущается сквозь сухой ворс ковра. Откуда бы взяться воде? Приснилось.
Вскоре ей стало чуть лучше. Она скрестила руки и сгорбилась, покачиваясь вперед-назад. Мысли в голове ползли тяжело, вяло. Все люди разделились для нее на два типа. Есть те, которые кричали в темноте, зажимая себе рот, чтобы никто не услышал, как им плохо. Есть те, которые не кричали. И вторым никогда не понять первых. Так есть ли смысл пытаться что-то объяснить?
Ее жизнь уже никогда не станет прежней. Не вернется к норме. Не очистится.
Кому-то происходящее с ней показалось бы страшным. Но Делоре давно усвоила: многие страшные вещи просты настолько, что даже не можешь испугаться, потому что обнаруживаешь, какими будничными и заурядными они оказались.
ВС. 3 дня до
«Вчерашний день был немного странен», подумалось Делоре прежде, чем она открыла глаза. Возможно, это не больше, чем ощущение? Хотя похороны цветка едва ли вписываются в расписание заурядного дня. А ночью но это ладно. Сны бывают разные, некоторые из них очень реалистичны.
Что бы там ни снилось, часть снабольбыла реальной, и с наступлением утра не пожелала рассеяться. Пусть и изрядно присмиревшая, она казалась такой же неотъемлемой от Делоре, как само ее тело. Вероятно, это уже можно считать если не нормальным, то обыденным состоянием. Прожив с болью треть жизни, Делоре, можно сказать, привыкланасколько это возможно.
Глупая суббота ушла, и сегодня будет Нормальное Воскресенье для Нормальной Женщиныуж точно звучит получше, чем Черное Воскресенье для Черной Вдовы. Слишком много тревожных мыслей в последнее времяникаких оснований забеспокоиться всерьез, но подобные размышления пора гнать из головы.
Одеваясь, Делоре продолжала увещевать себя. К чему цепляться за эти болезненные образы, если можно сосредоточиться на реальных вещах, ее окружающих? Дай разуму отдохнуть. Ее синяя керамическая кружка на тумбочке возле кровати, на дне еще осталась вода. Этой кружке уже десять лет, и на ее стенках появились тонкие трещинки; скоро придется выбросить. Прохладный ковер под ногами, тоже синий (что-то слишком много холодных цветов в ее комнате). Привычные вещи, не опасные, не сводящие с ума. Они составляют реальность, а важно лишь то, что реально. Остальное и замечать не стоит.
Под ее босыми ногами хрустнули пластиковые таблеточные блистеры, которые в истерике прошлой ночи она обронила на ковер. Делоре не уловила момент, когда подняла один из них. Лишь жжение во рту заставило ее осознать, что она разжевала таблетку. Расплывшись, горечь оставила давно привычный и почти приятный холодящий привкус. «Все будет хорошо, решила Делоре. Наверное».
Если не обращать внимания на дурное самочувствие, то можно даже забыть о том, что оно дурное, и внушить, что все с тобой в порядкезвучит сомнительно, но иногда срабатывает. И Делоре не обращалапока поджаривала гренки, разговаривала с Милли искусственно-веселым голосом, резала сыр, варила какао. Если с виду все в порядке, то какая разница, что творится внутри? Твои проблемы, Делоре, и не порть настроение дочери.