Делоре не сказала ни слова, но Селла догадалась сама.
Опять.
Да, Делоре сидела в кресле, ссутулившись.
Ты очень бледная. И все же это ненормально, Делоре. Не может же такое происходить без причины.
Я не знаю. Эти боли начались очень давно. В последнее время приступы участились.
Делоре вдруг заморгала и скривила губы. Затем закрыла лицо руками. Съежившись вот так, маленькая, в темной одежде, она походила на испуганного зверька или птицу. Отчаянье, исходящее от нее, было настолько ощутимым, что Селла бы не удивилась, если бы оно вдруг стало видимым. Как бы оно выглядело? Как черная грязь, сочащаяся из пор кожи Делоре? Селла подошла и дотронулась до плеча Делоре кончиками ногтей.
Ты приняла обезболивающее?
Да, хрипло ответила Делоре. Не помогло.
Кто-то вошелшаги и тишина. Делоре почувствовала, что человек рассматривает ее, но ей было все равно. Пусть любуется ее муками, если они ему по вкусу. Она дышала в ладони: вдохвыдох, вдохвыдох. Ее дрожащие пальцы увлажнились, холодный пот стекал по спине. Боль оставила свое притворное спокойствие и металась внутри, как бешеная крыса в клетке. Делоре не выдержала и застонала.
Отправляйся-ка ты домой, решила Селла. Какая работа, когда ты едва жива. Я справлюсь одна, и сердито, пришедшему: Чего вылупились? Очень интересно?
Наверное, мне действительно лучше идти, пробормотала Делоре.
Но Селла разговаривала с посетителем и не слушала ее. Делоре тихо оделась и вышла.
Она плохо помнила, как добралась до дома. Ее сознание было мутным и каким-то мерцающим: некоторые секунды ускользали, замещаясь черными провалами. Она уже не могла сказать, где именно у нее болит. Кажется, все, даже зубы и ногти. У себя в спальне Делоре поставила будильник на 16.45, проглотила две таблетки снотворного и разделась. Было очень холодно, точно в доме распахнуты настежь все окна и двери. Она забралась под одеяло, но, ледяное, оно ничуть не помогало согреться. С ней что-то не так Или со всем и всеми что-то не так?
Делоре закрыла глаза и вдруг услышала свой же голос, произнесший: «Время истекает». Затем раздался короткий дребезжащий звук, и Делоре оказалась в вязкой темноте, которая подхватила ее и потащила, как река, сначала медленно, затем ускоряясь. Делоре не могла сопротивляться этому течению. Звенящие сигналы звучали все громче. Ей стало очень страшно. Рот раскрылся в попытке закричать, и в него хлынула чернота Делоре захлебнулась, закашлялась и проснулась.
В комнате было темно. Будильник надрывался. Она слышала его приглушенно из-за намотавшегося на голову одеяла. Потянувшись к кнопке, Делоре случайно столкнула будильник на пол. Стук удара отозвался движением боли во всем ее теле, батарейка выскочила и укатилась под кровать, но хотя бы гнусное верещание прекратилось.
«Уже, подумала Делоре, откидывая одеяло. Нужно спешить, Милли ждет».
Однако она пока не находила сил подняться и идти. Ее фиолетовые глаза, потемневшие до черноты и лишенные блеска, смотрели устало, не моргая. «Милли». Какой же мерзкий сон. «Милли ждет». И почему «время истекает»? Кто, как не она, должен знать. Но не знает. Делоре устала от снов, их слишком много, и они реалистичны до отвращения. Она слышала, что столь же яркие сновидения снятся солдатам в передышках между боямипсихика, взвинченная пребыванием в опасности, не может угомониться и во сне. Спустя пять минут Делоре встала, оделась и вышла, не посмотрев на себя в зеркало. Даже если ее растрепанные волосы походили на копну сена, ей было все равно.
Делоре вышла на крыльцо и заперла дверь на ключ. Развернувшись, она увидела торикинца, возвышающегося над низким забором.
Здравствуйте, сказал он.
Делоре прошла по дорожке, открыла калитку, вышла и только тогда произнесла вместо приветствия:
Мне все еще непонятно, чего вы хотите от меня.
Мне самому уже не вполне понятно, улыбнулся он.
Делоре шла прочь от него.
Я заходил в библиотеку, в два шага нагнал ее торикинец. Но вас там не было. Мне сказали, что вы заболели и ушли домой. Я подумал, вы в любом случае пойдете забирать дочку из детского сада, и поэтому пришел.
Делоре задумчиво посмотрела на него. Ты знаешь, где я работаю, где я живу и в какое время иду за дочерью. Что еще ты знаешь обо мне? И зачем тебе это?
Видимо, он расценил ее взгляд как осуждение, потому что пробормотал неожиданно виноватым тоном:
Просто проводить вас. Это даже не имеет отношения к работе.
Не будь ей так плохо, она бы забросала его вопросами, как его работа связана с ней, Делоре, но в ее жалком полуживом состоянии ей владело глубокое безразличие. Да даже если он убийца, нанятый злобными горожанами, и пришел, чтобы разнести ее голову выстрелом в упор, ее это не заботило. И она сказала только:
Нет никакой необходимости провожать меня.
Ну вы плохо себя чувствуете. Так что лучше все же проводить.
Один фонарь не горел. Они пересекали полоску темноты, когда торикинец сказал:
А вы мне нравитесь. Я не думаю, что вы плохой человек. Несмотря ни на что, и смутился.
Они приблизились к следующему фонарю, и Делоре бросила короткий цепкий взгляд на торикинца, лицо которого казалось мелово-белым в этом свете. В прошлый раз он не был таким скованным. Что-то изменилось?
Зато я не нравлюсь им,напомнила Делоре. Может быть, они и правы насчет меня.
Боль внутри пошевелилась и снова улеглась; пальцы Делоре, спрятанные в карманах, сжались в кулаки и разжались.
Они видят, как это проявляет себя внешне. Но они не знают, как это ощущается внутри.
А вы знаете? насмешливо осведомилась Делоре.
Мне известно, что именно вы переживаете. Я могу, если очень постараюсь, представить но что мои представления по сравнению с реальным, ежедневным страданием.
Зубы Делоре сверкнули в прозрачной темноте.
Страдание? У меня нет его. У меня ничего нет, никого. И ваша симпатия мне даром не нужна. Я даже не понимаю, зачем я вообще с вами разговариваю.
Может, потому что вам хочется? тихо предположил он, и после Делоре не сказала ни слова.
Что он возомнил о себе? В сумрачной душе Делоре тускло вспыхнуло раздражение. Как он смеет разговаривать с ней этим сочувственным тоном? Он только незнакомец, так пусть не разыгрывает из себя ее друга навек. Чужак, как и все ейчужаки. Ей не нравилась его неуклюжая походка, его мятая одежда, его нестриженные волосы, которые он не в состоянии привести в порядок (хотя сейчас кто бы говорил о прическе; сама-то), его небрежность в целом. Неудачник. Даже его внимательность к ней казалась Делоре подтверждением его ничтожности: ты готов приглядывать за каждой, которая кажется достаточно жалкой для того, чтобы счесть ее доступной? Рядом с лощеным Ноэлом он выглядел бы просто ничтожеством.
Торикинец не пытался продолжить разговор. Делоре выгорала с каждой минутой и вскоре вдруг обнаружила, что, как ни удивительно, а молчание между ними получается вполне мирным. И ее раздражение погасло. «Не думай ни о чем, приказала себе Делоре. Пусть все идет как идет». Боль внутри как будто бы уменьшилась. Они приблизились к детскому саду, и Делоре прошла в ворота, мимо фигур богов, загадочных и жутких в свете фонарей. Торикинец остался ждать снаружи.
Увидев незнакомого мужчину, Милли замерла, и глаза ее округлились от страха. Торикинец наклонился и протянул ей руку.
Томуш.
Секунд пять Милли преодолевала застенчивость. Потом робко подала ручонку.
Миллина, официально представилась она, и торикинец рассмеялся. Милли все еще смотрела на него широко распахнутыми глазами. Должно быть, он казался ей просто огромным.
Торикинец сказал что-то еще, и Милли ответила уже посмелее.
Пока они шли домой, Делоре молчала, будто воды в рот набрала, а эти двое трещали, как белки. Делоре отстраненно наблюдала за ними. Голоса таяли в осеннем вечере. Только теперь Делоре осознала по-настоящему, что Милли тоже не хватает Ноэла. Настолько, что она рада даже подобию замены. Делоре окружило тепло, внутри разлился странный покой. «Когда мы идем рядом, вот так, втроеммужчина, женщина и ребенок, мы действительно похожи на семью», признала она.
На минуту она позволила своему оголодавшему телу жадно впитывать это ощущение пусть фальшивого, но все-таки единства. А затем напустилась на себя: «Нет, я совсем больна, только болезнью можно оправдать всю ту чушь, что лезет мне в голову». Затем ее гнев уже привычно переключился на торикинца: с чего он решил, что ему позволено разговаривать с ее дочерью; кто он такой, чтобы вот так запросто идти рядом с ними; он в тысячу раз хуже Ноэла. Он не может понравится ни одной женщине, тем более ей, Делоре.
Они подошли к дому. Нахальный торикинец проследовал за ними, во двор, до самого крыльца. Делоре отперла дверь и, отступив, легко подтолкнула Милли в спину. Дочь шмыгнула в дом. Делоре прикрыла дверь и оглянулась.
До свидания, ее голос был вежлив и холоден. Наверное, я должна сказать вам спасибо, должна, но не скажет.
Торикинец стоял на нижней ступеньке крыльца, и их лица были почти вровень, но Делоре не могла рассмотреть его хорошо, потому что, уходя, не позаботилась включить свет на крыльце. И все же их взгляды как-то отыскали друг друга в темноте. Он хотел сказать ей что-то; это молчание было пропитано ожиданием той секунды, когда он решится. Или в общем, Делоре бы не удивилась, если бы он попытался ее поцеловать. Хотя, разумеется, ей совсем не хотелось, чтобы он начал приставать. Абсолютно. Она даже и думать о таком бы не стала.
Делоре, наконец выговорил он, я постараюсь что-нибудь придумать. Я очень, очень хочу помочь вам.
Я не понимаю, о чем вы, возразила Делоре, но как-то формально и неубедительно.
Все вы понимаете. И, пожалуйста
Их взгляды расцепилисьторикинец уставился себе под ноги.
Пожалуйстачто? сухо осведомилась Делоре. Говорите быстрее. Я замерзла и хочу в дом.
Не причиняйте себе вреда. Что бы ни случилось.
А что может случиться? безразлично спросила Делоре.
Я не знаю но что-то должно, я чувствую. Если вы ощущаете или ощутите что-то странное в себе, просто скажите мне. Обещаете, что скажете? Я ваш друг.
«С чего я должна раздавать вам обещания? Кто вы такой? А друзей у меня нет и не надо. Не возьму даже по ровену за дюжину», хотела сказать Делоре.
Шероховатые пальцы торикинца коснулись ее руки, распространяя под кожей жжение.
Я обещаю, сказала Делоре неожиданно для себя самой. Получилось немного хрипло.
Спасибо.
Он подержал ее руку еще несколько секунд, согревая, потом отпустил и медленно исчез в темноте. Делоре услышала, как тихонько стукнула калитка, и только тогда вспомнила: ей же холодно. Она вошла в дом, заперла дверь. Расстегнула молнию на ботинке, сняла его, затем второй. Ступни, освобожденные от стискивающей обуви, приятно заныли.
Ты не позвала его на ужин? удивилась Милли.
Нет.
Жалко. А завтра?
Разумеется, и завтра тоже не позовет.
Посмотрим, Делоре стянула пальто и повесила его в шкаф. Стоя меж распахнутых дверей, она вдруг замерла. Затем положила ладонь на грудь, провела до живота. Боль почти исчезла.
ПТ. 5 дней до
Дииинь-динь! Будильник терзал ее нещадно. Делоре выключила его и бессильно свесила руку с кровати, прислушиваясь к своим ощущениям. В целом было как-то непонятно и нехорошо, но боль ушла. Невероятно обычно она предпочитала задержаться подольше. Пряди волос, протянувшиеся через лицо, щекотали кожу; несколько волосинок во ртунеприятное ощущение.
Делоре с сожалением отбросила одеяло, села на краю кровати и сгорбилась, запустив пальцы в волосы. С каждым утром вставать все сложнее усталость накапливается, ощущается как тяжесть. Бледные коленки Делоре синеватые от холода. Она провела по ним ладонями (кожа холодная и гладкая, как пластик), вздохнула и встала. Оделасьтемно-зеленый свитер и черные брюки, которые когда-то облегали ее бедра плотно, как вторая кожа, а сейчас сидели свободно. За ночь все тепло ушло из ее тела и растаяло в прохладном воздухе. Зато не больно хорошо.
Чистя зубы в ванной и позжекрасясь перед зеркалом в спальне, Делоре рассматривала себя, отраженную серебристым стеклом. Собственный взгляд притягивал ее. Редкий цвет, он сказал Делоре знала лишь одного человека с фиолетовыми глазами. Себя. Ей припомнилось, что в подростковые годы оттенок ее глаз был ближе к карему, чем к фиолетовому. Меняется И сейчас Как будто бы потемнели. Словно море перед штормом
Комнату заполнял синий полумрак. «Словно вода», подумала Делоре. И снова возникло то странное чувство как будто ее окружает нечто, пока неподвижное, но готовое помчаться вперед, и этому движению Делоре не сможет противиться Глупо, Делоре, глупо. Какие еще предчувствия? Наверное, вот так и сходят с ума: ты чувствуешь, как твой разум слабеет, стискиваемый со всех сторон чем-то неведомым и страшным. Он уже не способен контролировать твое тело, и теперь твои ноги идут туда, куда им хочется, а не куда ты им приказываешь. Идут к краю крыши Твои глазасловно окна, и ты беспомощно наблюдаешь сквозь них, как
Вид из глаз: пучки травы на крыше. Прежде ей не приходило в голову, что на крыше может расти трава. Она проводит по щекам и видит слезы, смочившие кончики пальцев. Затем опускает взгляд. Черные пыльные туфельки, ремешок на одной порван. Один шаг, второй шаг, вперед, не назад, потому что с той стороны крыши она рухнет прямиком на школьный двор. Нет уж, она не собирается валяться, будто дохлая кошка, там, где ее увидят все одноклассники, гурьбой вывалившись во двор во время большой перемены.
И вот он пустырь. Земля и траванедостаточно жесткая, ненадежная поверхность. Однако вдоль здания школы проходит бетонная полоса, и есть шанс попасть на нее. Чье-то разбитое зеркало. Его бросили с крыши? Зачем? Кто-то ненавидел свое, может быть, некрасивое лицо так же сильно, как она ненавидит свою мрачную физиономию? Осколки вспыхивают, как бриллианты. Нет, ярчеблеск бриллиантов она видела только на фотографиях, а это сверкание здесь, в реальности, которую она намерена превратить в сон. На шаг ближе не так уж высоко два этажаэтого явно мало. Но когда в грозу гнездо сдуло с крыши, бедные птенчики все убились Еще шаг. До чего же приятно покачиваться на краюкак будто ты лента, подчиняющаяся ветру. Ветер толкает ее в спину, и серая полоса бетона за секунду становится ближе в лицо будто кислотой плеснули огненная боль
Делоре дернулась, схватилась за лицо, и все пропало. Кончики пальцев скользнули по щекам руки опустились. Делоре рассеянно улыбнулась, несмотря на утрату последней уверенности. Вспышка воспоминаний яркая, как галлюцинация. Вот только Делоре никогда не видела стремительно приближающуюся бетонную полосу в реальности. Ей же только хотелось спрыгнуть с крыши. Желание совершить действие и само действиеэто совсем не одно и то же. По сравнению со вторым первое настолько незначительно, что на него можно и вовсе не обращать внимания. Делоре вышла из спальни, оставив неприятную тему для размышлений позади.
Вроде бы рациональность одолела беспричинный страх, но тут Делоре обнаружила себя стоящей в дверном проеме. «Не стой в дверном проеменесчастье протиснется мимо», сотню раз говорила ей мать. Делоре поморщилась и шагнула в комнату.
Милли, просыпайся, ее лишенный теплоты голос звучал ровнокак всегда, как должен звучать. Сегодня будний день. Помнишь?
«Да просто живи как-нибудь», думала Делоре полчаса спустя, шагая по тротуару.
День был прозрачный и зеленоватый, будто солнце светило сквозь огромный кленовый лист. Милли в кои-то веки шагала размеренно и молча, даже не пытаясь высвободить свою ручонку из хватки Делоре. На прощание они просто молча кивнули друг другу и ушли каждая в свою сторону.
«Какая разница, что с тобой происходит. Никто не знает об этом, так просто притворись, что ничего и нет. Какая разница, что ты чувствуешь, если тебе давно уже всё безразлично. Правда-правдавсё», сказала себе Делоре на библиотечном крыльце. Очередной рабочий день. Окунись в него, отвлекись на дела.
Но сосредоточиться на делах не удавалось, и часы тянулись медленно, нудно Ее скучающие мысли всё забредали куда-то хотя она предпочла бы держать их поближе. Та книга не давала ей покоя. Притягивала, как влечет то, что запретили строго-настрого.
(Я только раз заглянула в тебя, но ты уже заразила мой мозг спорами невежественности и суеверия. И эти споры проросли.)
Ну уж нет, сказала Делоре, искоса посматривая на книгу.
Что «ну уж нет»? спросила Селла из-за стеллажей, но тут входная дверь приоткрылась, мальчишеский голос позвал: «Мама!» и отвлек Делоре от ее намерения.
«Странный ребенок», подумала Делоре, когда Селла вышла из зала. В его явном стремлении не попадаться Делоре на глаза было что-то настораживающее. «Не попадаться на глаза» Делоре хихикнула, но затем неприятные, беспокойные мысли потянулись в ее голове, путаясь друг с другом, как нитки распускающихся клубков, которыми играет кошка. Разудар мягкой лапойи синяя нить извивается на полу. Дватеперь покажем и когтии синюю пересекла красная.