Стоял октябрь, весна давно прошла. Я находилась в доме тети Эвы в разгар пандемии как беженка. Стивен давно уехал.
Тетя не могла позволить себе пользоваться электричеством, и я увидела ее лицо в противогриппозной маске в свете свечи возле моей кровати.
Почему ты в очках? спросила она.
Я стянула с лица ремешки, ощущая рубцы на коже там, где резиновая оправа прижималась к лицу.
Наверное, я в них заснула.
Ты хорошо себя чувствуешь?
Да, а что? Я подняла голову. Я плохо выгляжу?
Нет, просто я всю ночь беспокоилась, что ты в поезде заразилась и проснешься уже с гриппом.
Я чувствую себя хорошо.
Я потерла сухие глаза.
Через два часа мы пойдем в студию Джулиуса. Одевайся, давай позавтракаем. Еще нам нужно сделать мешочки с камфорными шариками, которые мы наденем на шею, чтобы этот запах не подпускал к нам микробы на пароме.
С этим она вышла из комнаты.
Свернувшись калачиком под одеялом, я смотрела, как солнце встает за кружевными занавесками моего окна. Портленд казался невыносимо далеким. Я спрашивала себя, когда состоится суд над отцом. После того как его заковали в наручники и ударили в живот, я схватила свои вещи, вышла через заднюю дверь и побежала на вокзал Портленд-Юнион, чтобы, как инструктировал меня отец, телеграфировать тете Эве. Я провела ночь на вокзальной скамье, пока утренний поезд не увез меня прочь. Никто не явился разыскивать шестнадцатилетнюю дочь мистера Роберта Блэка. В мире существовало слишком много других проблем, и некому было заниматься взрослым ребенком человека, обвиненного в государственной измене.
Мне стало больно дышать, поэтому я закрыла глаза и попыталась отогнать эти воспоминания.
Мыслями я обратилась к проблемам тети Эвы и бедному усопшему дяде Уилфреду. Он умер в июне в туберкулезной клинике, но что, если его дух вернулся в собственный дом? Несмотря на скептическое отношение к спиритуалистической фотографии Джулиуса и привидениям в целом, когда я в одиночестве лежала в постели, отдавшись во власть воображения, возможность жизни после смерти не казалась мне такой уж невероятной. Более того, я убедила себя в том, что из соседней комнаты донесся кашель дяди Уилфреда, и это заставило меня выскочить из-под одеяла и начать одеваться.
Я открыла крышку своего дорожного сундука и поморщилась.
Боже правый! Что за мрачный гардероб!
Мои платья и юбки были либо черными, либо темно-синиминастолько темными, что казались черными. Нехватка немецких красителей в стране лишила нашу одежду ярких цветов, отчего мы все выглядели так же безрадостно, как и мир вокруг нас. Я извлекла из чемодана темно-синее платье длиной до середины икры с воротником в матросском стиле и свободным галстуком того же оттенка, что и платье. Чтобы придать себе привлекательности, я открыла мамину сумку, скользнула пальцами в тот же кармашек, в котором хранила летные очки, и вынула цепочку. Мой отец сделал ее для меня из медных запасных деталей друга-часовщика.
Даже блеск металла померк на фоне унылого шерстяного платья.
Стивена ты там все равно не увидишь, напомнила я собственному отражению в зеркале. Кому какое дело, как ты выглядишь?
Я собрала свои длинные волосы белой лентой на затылке, а марлевую маску сунула за пояс платья, чтобы надеть ее позже. Аромат лукового омлета тети Эвы дразнил мое обоняние.
Ты готова завтракать, Мэри Шелли? окликнула меня снизу тетя.
Кто там? проскрипел Оберон.
Иду! отозвалась я.
Прежде чем начать новый день, я посмотрела на еще одно скрытое в глубинах маминой черной сумки сокровищесделанную Стивеном фотографию бабочки«Тело».
Чтобы попасть на Коронадо, мы сели на тот же паром, что и в апреле, «Рамону»и облокотились на отполированные перила на носу судна, где прохладный ветер бухты Сан-Диего трепал наши волосы. Во время апрельской переправы бриз доносил до нас резкий запах смолы из доков для паромов, но в этот раз я ощущала лишь собственное луковое дыхание внутри маски, а также едкий ментоловый запах камфорных мешочков у нас на шее. Две черные трубы парохода со свистом выпускали пар в безоблачное небо. Лопасти боковых гребных колес взбивали воду в белую соленую пену, брызгами оседавшую мне на руки.
До нашей последней поездки я всегда представляла себе, что Эмберсы живут на острове швейцарской семьи Робинзонов,призналась я тете Эве, глядя на густо населенную полоску земли, от которой нас отделяло менее полумили. С военно-морской авиабазы на Северном Коронадо с жужжанием взвился в безоблачное небо биплан. Стивен всегда писал о том, что живет на острове, поэтому я представляла себе, как он раскачивается на лианах и ест суп из скорлупы кокосовых орехов. Но ведь это даже не остров, верно? Это полуостров.
Никто его так не называет, ответила тетя Эва.
Стивен сказал, что есть узкая дорога, которая соединяет остров с материком, для тех, кому не лень объезжать бухту.
Возможно, но это ужасная идея.
Тетя ковыряла поручень вычищенным ногтем.
Что ужасная идея? Позировать для очередной спиритуалистической фотографии?
Нет, то, что я снова туда с тобой еду. Позволяю тебе забрать этот пакет.
Что, по-твоему, может произойти, если я его получу? Стивен волшебным образом появится из ниоткуда и изнасилует меня прямо в студии своего брата?
Тсс! Следи за своей речью, Мэри Шелли. Боже правый!
Тетя Эва покосилась на детей в двух с половиной метрах от насдвух маленьких девочек с большими голубыми глазами на полускрытых под защитными масками лицах. Положив пухлые ручонки на поручень, они окликали парящих над водой чаек.
Идите сюда! Идите сюда, глупые птички!
Тетя понизила голос так, что я едва ее слышала.
Раньше ты была такой же чистой и невинной, как эти малышки.
Давай не будем возвращаться к этому разговору.
В твоем возрасте тебе даже не следовало бы знать, чем занимаются мужчины и женщины за закрытыми дверями. Она страдальчески вздохнула и покачала головой. Тебе всего шестнадцать. Я вообще ничего такого не знала до брачной ночи.
Значит, тебе следовало читать «Анатомию» Грея.
Вот, пожалуйста. Она подняла руку с таким видом, как будто ей только что удалось раскрыть самую невероятную тайну Вселенной. Ты читаешь слишком много книг, которые способствуют утрате невинности.
Я утратила невинность шестого апреля тысяча девятьсот семнадцатого года. И это не имело никакого отношения к «Анатомии» Грея.
Что?
Это был день, когда наша страна объявила войну Германии, напомнила я ей. День, когда шпионаж за соседями превратился в патриотизм, а мальчикив мишени для стрельбы. Этого достаточно, чтобы лишить девочку невинности.
Тсс. Она нахмурилась. Мэри Шелли Блэк! Не смей публично делать такие заявления о войне.
А ты не делай публичных заявлений об утрате мною невинности.
Носком ботинка я пнула поручни, ощутив, как вибрация передалась в пальцы, которыми я их сжимала.
Через десять минут мы прибыли на остров, который не был островом, и сошли на пристань.
Двухэтажный электрический трамвайчик, который выглядел как два взгроможденных друг на друга железнодорожных вагона, повез нас по главной улице КоронадоОриндж-авеню. Мы с грохотом катились по рельсам мимо гипсовых бунгало и традиционных обшитых досками домов, которые тем не менее были гораздо выше и больше среднестатистических американских домов. «Бьюики» и «кадиллаки» катились по улицам, изрыгая клубы дыма, вот она, городская жизнь и достаток. Нигде на острове не было ни следа бедности, однако и здесь белые и черные траурные повязки отмечали убийственную поступь испанского гриппа.
Во время нашей поездки рядом с нами долго ехал моторизованный катафалк, и за открытыми алыми шторками был отлично виден его грузсверкающий гроб из красного дерева с каллами на крышке. Я скрежетала зубами и стискивала кулаки, борясь с ощущением, что это едет, поддразнивая нас, сама Смерть. Будто отморозок, держащий в страхе весь школьный двор, она угрожала нам гриппом-убийцей, в то время как мы уже были напуганы войной, демонстративно пользуясь тем фактом, что мы совершенно бессильны перед болезнью.
«Просто уходи, думала я. Оставь нас в покое».
Я перевела взгляд на проплывающие мимо пальмы и магнолии и, как и все остальные пассажиры трамвая, попыталась сделать вид, что не вижу катафалка, что его там просто нет.
Доехав до магазинов и аптеки, мы с тетей Эвой прошли два квартала в юго-западном направлении и оказались перед уже знакомым рядом домов вдоль пляжа. От белого песка их отделял Океанский бульвар и защитная береговая стена из больших валунов. Волны с ревом обрушивались на берег, им эхом вторили чайки, прочесывавшие песок у кромки воды в поисках пищи.
Ты увидишь заметные изменения перед домом Эмберсов, произнесла тетя Эва, когда мы подходили к месту назначения.
Что?
Смотри.
Мы увидели кирпичную трубу и коричневую кровлю дома Эмберсов, а также извилистую очередь из одетых в черное мужчин, женщин и детей, протянувшуюся от боковой двери дома до живой изгороди со стороны улицы. Как и в поезде из Орегона, я видела лишь их полные отчаяния глаза и уродливые белые лоскуты марли, закрывающие носы и рты.
Я шумно вздохнула:
Что все эти люди здесь делают?
Я тебе уже говорила, что Джулиус теперь специализируется на фотографиях павших солдат. Люди съезжаются со всей страны, чтобы воспользоваться его услугами, а грипп утроил спрос.
Тетя Эва ускорила шаги, ведя меня через лужайку Эмберсов мимо ожидающих своей очереди клиентов.
Тут очередь, леди, рявкнула невысокая женщина с косящими глазами.
Благодарю за напоминание, но я знакомая семьи.
Тетя Эва поправила широкополую шляпу, которую она носила, чтобы скрыть мальчишескую стрижку, и горделиво прошла мимо толпы.
Я нервно сглотнула под гневными взглядами, устремленными на нас поверх масок, и ссутулилась от неловкости.
Мы прошли к боковой двери, которая вела в студию. В апреле нас приветствовала простая деревянная вывеска со словами ФОТОСТУДИЯ ЭМБЕРСА, теперь на ее месте висела большая желтая овальная табличка из полированной меди с большими буквами:
МИСТЕР ДЖУЛИУС ЭМБЕРС
ФОТОГРАФ-СПИРИТУАЛИСТ
Прошу прощения. Приподняв подол платья, тетя Эва поднялась по цементным ступеням мимо стоявшей на них небольшой группы людей. Я знакомая семьи.
Ее столкнула с крыльца обратно на землю какая-то тучная женщина.
Тогда для вас главный вход.
Мистер Эмберс сказал мне входить сюда.
Тогда не такая уж вы близкая знакомая.
Дверь отворилась, и из нее выглянуло скрытое маской лицо девушки плотного сложения не старше восемнадцати лет, с копной взлохмаченных русых волос на голове, наспех заколотых на затылке. Белая блузка топорщилась, выбиваясь из-под пояса ее мятой серой юбки, и в целом она очень походила на полурастаявший рожок мороженого.
Пожалуйста, посторонитесь, попросила она измученным голосом. Позвольте выйти другим клиентам.
Из студии гуськом вышла семья из четырех человекдвое явно недоедающих родителей, маленький мальчик и девочка. На их шеях висели венки из головок чеснока, как если бы они собирались отпугивать не бациллы гриппа, а вампиров. За их спинами ревели «Звезды и полосы навсегда» Джона Филипа Сузы.
Добрый день, Грейси. Работая локтями, тетя Эва снова поднялась на крыльцо, чтобы добраться до девушки в дверях. Скажи мистеру Эмберсу, что я привела к нему Мэри Шелли Блэк.
Едва тетя произнесла мое имя, как толпа притихла. Все лица в масках обратились в мою сторону.
Мэри Шелли Блэк? Грейси уставилась на меня огромными, как мячики для гольфа, глазами. О боже, это ты. Входите.
Она впилась в мою руку холодными пальцами, втащила нас с тетей Эвой внутрь и с грохотом захлопнула дверь перед носом толпы.
Не успели мы войти, как меня обдало холодом. Дрожа, я осматривала длинную прямоугольную комнату, по мере того как мои глаза привыкали к полумраку. Скудное естественное освещение проникало через три круглых, как иллюминаторы, окна, расположенные на западной стене. Везде горели свечи.
Я так счастлива наконец-то с тобой познакомиться, громко произнесла Грейси, пытаясь перекричать патриотическую музыку, несущуюся из черного рупора фонографа. Я кузина Джулиуса. Мы с братом начали ему здесь помогать после того, как в прошлом месяце грипп унес нашу маму.
О Соболезную вашей утрате.
Я сжала ее руку.
Я тоже рада знакомству. Стивен упоминал вас в своих Я застыла, потому что на стене справа от меня, сразу возле двери, висел огромный плакат от пола до потолкахудожественная копия моей фотографии с опустившимся на колени привидением в белом балахоне. Мое изображение смотрело на меня сверху вниз, будто бросая вызов.
Привет, Мэри Шелли. Из полумрака студии показался Джулиус Эмберс, облаченный в черный костюм и изумрудно-зеленый жилет. В его улыбке сквозила нерешительность. Его рот и нос не были скрыты маской, как если бы он не боялся того, что его может скосить Смерть. Рад снова видеть тебя.
Что значит снова? Я отняла свою руку у Грейси. Похоже, ты видишь меня каждый день и каждую секунду вот на этой стене.
Верно. Он, как обычно, расплылся в самоуверенной ухмылке.
Я выпрямилась во весь рост, чтобы в его присутствии чувствовать себя выше.
Ты использовал меня в своей рекламе назло брату?
Вовсе нет. Я использовал твое изображение из-за впечатляющего духа, которого ты привлекла на фото. Моим клиентам нравится твой царственный вид, горделивое выражение лица и опустившийся возле тебя на колени призрачный гость. Ты служишь им всем утешением. Он остановился прямо передо мной. Я хочу заснять тебя еще раз, увидеть, что еще ты можешь мне преподнести.
Я рассматривала его лицо, подметив сходство со Стивеном, которого не замечала прежде. Он был на четыре года старше и как минимум на тридцать сантиметров выше своего брата, но его глаза были тех же формы и оттенкаглубокого, насыщенного цвета темного жидкого шоколада. Обескураженная таким сходством, я отвела взгляд. У меня в мозгу горели словаими он описал ситуацию, в которой застал нас со Стивеном в последний раз, когда я была в этом доме.
Я обнаружил их на диване. Он задрал ее юбки до пояса и набросился на нее, как дикий зверь.
Я очень рада снова видеть тебя, Джулиус, произнесла тетя Эва, нежно пожимая его предплечье. Похоже, ты держишься хорошо, с учетом всей работы, которую тебе приходится делать.
Я бы выглядел еще лучше, если бы не трудное утро с Алоизиусом Дарнингом.
О нет.
О да. Джулиус вздохнул и высвободил руку из цепких пальцев тети Эвы. Этот профан исполнен такой решимости доказать, что я мошенник, что околачивался здесь с восьми до половины десятого, во все суя свой нос, разглядывая мое оборудование и заставляя моих клиентов нервничать.
Я уверена, что он не нашел ничего компрометирующего, произнесла тетя.
Конечно, нет. Потому что не было ничего компрометирующего.
Я снова подняла глаза на Джулиуса.
Тетя Эва сказала, что ты наконец-то отдашь мне пакет, оставленный для меня Стивеном.
Да. Он взял мою руку и сжал своими горячими ладонями. Мама рассказала мне о нем, только когда мы узнали, что ты приезжаешь в Сан-Диего. Если хочешь, я также буду счастлив одолжить тебе часть его романов.
Мэри Шелли, правда, это мило с его стороны? Тетя Эва отняла у него мою руку. Я сказала ему, что тебе будет очень скучно без занятий в школе. Ведь читать тебе будет тоже нечего, не считая старого скучного словаря.
Спасибо, сказала я Джулиусу. Я с радостью возьму их почитать.
Музыка смолкла. Игла фонографа добралась до центра записи и теперь издавала трескучее статическое шипение. Джулиус резко обернулся на этот звук.
Грейси, вместо того чтобы пялиться на Мэри Шелли, займись, пожалуйста, музыкой.
Прости, Джулиус. Грейси метнулась к фонографу. Просто я так взволнована знакомством с ней. Стивен всегда рассказывал о ее письмах, и я так часто вижу ее лицо на этой стене. Это почти как знакомство с кем-то из звезд Голливуда
С этажа над нами донесся странный стук.
Лоб Грейси побелел, став одного цвета с ее маской. Она бросила на потолок взгляд, исполненный такого ужаса, что я была готова поверить в то, что наверху происходит что-то зловещее. Пульс у меня участился. Я поймала себя на том, что тоже смотрю на потолок, держа в поле зрения укутанный в белое призрак на портрете у двери.