Я помнил. Это случилось в тот день, когда зомбак Григорий убил чернявого парня. По моей указке. Мы принесли «ритуальную жертву», из-за которой потом начались кровавые игры. Это были звенья одной цепиубийство и издевательства. Его совершали такие же зомбаки, только в милицейской форме. По науськиванию своих кураторов. Им очень нужно было всколыхнуть толпу и посеять хаос.
***
пойдем в Дом Профсоюзов. Сегодня ночью, на седьмом этаже, будет казнь. А потом раструбят об этом, чтобы спровоцировать милицию на еще большую жестокость.
Я похож на Рембо? Или на советского десантника из «Зоны особого внимания»?
Причем
Как ты представляешь освобождение пленных? Не из камеры, а при большом скоплении народа, в ограниченном пространстве Тут взвод спецназа нужен.
Мы вдвоем справимся, если будешь меня слушать. Все продумано.
Кем? Мне не нравилась эта затея.
Кем нужно, отмахнулась девушка, подвинулась ко мне, села совсем близко.
От нее пахло костром и немытостью. Но особо мерзко воняло изо рта.
Я невольно отстранился, девушка не обратила внимания.
Мы затеряемся в толпе. Дождемся, когда их приведут.
Ты загадаешь ЖЕЛАНИЕ, отведешь глаза
Нет! сказал я и поднялся с ящика. Я ухожу.
Куда? насмешливо спросила девушка-ангел. Ты не забыл, что твое настоящее тело сейчас находится за сто километров отсюда.
Она была права. Идти мне некуда.
Или ты хочешь навсегда остаться в ЭТОМ?
Я молча сел обратно. Наклонился к огню. Было холодно.
***
Кстати. Засунь руку в карман и достань, что там находится.
Я сунул и нащупал горбатый металлический полукруг.
Вынул. Это был самодельный кастет. Он привычно лег в руку.
«Дядя сделал под себя».
Не то! поправил Ангел. В левом кармане.
Сунул руку в левый. Там лежала кустарно изготовленная синяя книжечка-удостоверение.
Читай.
«Самооборона Майдану» значилось на обложке.
Фамилию
Васыль Кутныця, прочитал я в голос. Сотенный.
Ты хочешь уйти и навсегда остаться Васылем Кутныцей? И спать не с Верой, а с Маричкой Матюшок? ангел закудахтал прокуренным голосом. К статиона, то есть я, твоя революционная жена. Три дня как перешла из соседней палатки.
***
Я обещал, что больше никогда не буду загадывать ЖЕЛАНИЙ, зло сказал я, отодвигаясь от вонючей жены.
Тебе не жаль тех ребят?
Я не ответил.
«Какое мне дело до ментов? Среди них каждый десятыйзомбак».
Ты знаешь, какая смерть ждет пленных?
Нет. И знать не хочу. Я не играю в ваши игры! Оставь меня в покое и верни обратно!
Девушка с прищуром зыркнула, презрительно скривила губы.
Иди за мной!
***
Она поднялась.
Не оборачиваясь, пошла в направлении арки, которая вела на Крещатик.
Я понимал, что нахожусь не в том положении, чтобы качать права. Этот решительный и обидчивый ангел оставался единственной ниточкой, связывающей меня с прошлой жизнью и с Верой.
Делать было нечего, и я пошел за ним.
Глава восемнадцатая
Ночь с 6 на 7 февраля 2014 года
(продолжение)
***
Мы выбрались на революционный Крещатик.
Я раньше неоднократно наблюдал его людское копошение, но наблюдал сверху, отвлеченно, будто муравьев в террариуме. Теперь же, изнутри, ЭТО оказалось страшным сюром.
Центральная улица столицы напоминала цыганский табор. Она была хаотично утыкана разнообразными палатками, шатрами, фанерными сараями, в которых кудахтали куры и хрюкали свиньи. Меж палаток громоздились дрова и прочий бытовой хлам.
Горели костры. Вокруг живительного тепла располагалась неряшливая молодежь обеих полов, хмурые торгаши с киевских базаров, спитые интеллигенты, городские сумасшедшие и прочая маргинальная братия.
Но большинство населения палаточного городка составляли замурзанные граждане бомжеватой наружности в строительных оранжевых касках. Явно не местные, не городской культурывроде разбитной девушки Марички. Да и сам я, полагаю, в нынешнем теле был одним из них, и выглядел соответственно.
В этой бурлящей массе редко, но встречались, и более благообразные особи, видимо, вполне приличные горожане, с печатью интеллекта на закопченных лицах и нездоровым блеском в глазах. Они молодцевато хорохорились перед крестьянами, размахивали руками, вдохновенно проповедовали, на что те презрительно сплевывали и отводили глаза.
«Не любит провинция зажравшуюся столицу, думал я, протискиваясь за Маричкой тесными тропинками между палаток. Не любит и завидует. Мечтает выправить такую несправедливость, передушить дармоедов, и занять их места на Печерских Липках».
Отдельную касту среди разношерстного населения городка составляли зомбаки-активисты, командиры и провокаторы. Они находились в каждой стайке, были в курсе творимых дел, и потому не строили романтических иллюзий. Они отличались уверенностью и нахальством, но особеннопревосходством над серым неведающим восторженным быдлом.
***
Узкими тропинками между палаток мы пробирались к Дому Профсоюзов, где должна была совершиться казнь.
Я хмуро шел за Маричкой и думал, что ни при каких обстоятельствах не загадаю ЖЕЛАНИЯ, поскольку мой убогий сельский покой меня вполне устраивал.
«И ничего менять не собираюсь Даже из самых гуманных соображений».
А еще я искал способ выскользнуть из вонючего тела десятника Кутницы, и возвратиться в свое, к Вере. Искал и не находил, поскольку не знал рецепта нашего перемещения.
Он был иным, чем мои вылазки в астрал, и больше походил на путешествие с Велиалом в хрустальном шаре.
***
Шли долго, поскольку уступали дорогу разнообразным нагруженным добытчикам.
Кто-то нес доски, ветки и небольшие деревья, посаженные прошлым летом вдоль Крещатика, а теперь спиленные для обогрева. Большинство же тащили в руках, в пластиковых корзинах и тележках из супермаркетов разнообразный скарб, изъятый на нужды революции в магазинах.
Я не раз был свидетелем, как ценное и мелкое, вроде наполнения ювелирок, оседало в карманах членов реквизиционных бригад, состоявших, как правило, из зомбаков, остальное же отдавалось на нужды революции. Все оставались довольны.
Магазинов на Крещатике было много, потому «Остров сокровищ» обещал иссякнуть не скоро.
***
По пути меня окликали от костров, уважительно здоровались, обнимали за плечи, жали руку.
«Василь Кутница на Майдане в авторитете».
Следовавшую же впереди Маричку тоже приветствовали, но не почтительно, а игриво, отпуская липкие шуточки, пробуя обнять и хлопнуть по толстой заднице. При этом, наличие меня, как «мужа», их явно не смущало.
Мы обошли сцену, на которой выступали майданные проповедники.
Из прошлого я знал, что гипнотикам, сочувствующим, и прочей серой массе, на сцену вход заказан. Там выступали чины не ниже зомбаков, но, как правило, полубесы и бесы, а то и обладатели цветных плащей. Однажды, даже сам Люцифер посетил эти подмостки в сопровождении главного кукловода нынешней пьесытитулованного беса Буткявичюса, ученика самого Джина Шарпа.
***
Мы подобрались к Дому Профсоюзов.
Возле входа человеческая масса пребывала в броуновском движении, бурлила, испускала миазмы, смердела дымом, немытостью, перегаром. Запах, который смутил меня при воплощении в тело Василя Кутницы, здесь был привычным явлением.
Тоже самоеи «прекрасная половина» революционной массы: встреченные женщины, а их здесь была добрая четверть, мало отличались от Марички. Наяву проявился естественный отбор.
«Мою маленькую Веру сложно представить в этом бедламе».
***
Присмотревшись к бурлящей толпе, я заметил, что она разделяется на два потока: один вливался в стеклянные двери, второй, пожиже, выплескивался.
Мы с Маричкой пристроились в конец очереди на вход.
Глава девятнадцатая
Ночь с 6 на 7 февраля 2014 года
(продолжение)
***
Нужны большие пластиковые мешки
Я оглянулся: вертлявый мужичок в запачканной куртке, со злыми колючими глазами, ухватил меня за рукав. По ощущениюзомбак.
для трупов.
Для чего? Я выдернул руку.
У тебя голова в порядке? удивленно спросил вертлявый. Сам вчера обещал. Сорок мешков для утилизации. Можно большие мусорные, но те протекают
«Это Иван Бубенчиких палач» беззвучно подсказал Ангел.
Дорогу! сзади раздался зычный рев. Огромный детина тащил на аркане невысокого паренька в обгоревшей форме внутренних войск. Тот был без шапки, спотыкался, в ужасе вращал заплывшими кровавыми глазами. Руки его были связаны за спиной.
Вестибюль одобрительно загудел. Мы посторонились, давая пройти.
Еще один! прорычал верзила и дернул за веревку.
Солдатик не удержался на ногах, упал на колени.
Мужичок, который спрашивал меня про мешки, бросился к пареньку, ухватил за волосы, развернул лицом к себе:
Я отрежу тебе яйца И тебе же скормлю.
Он с силой оттолкнул пленного. Тот не удержался на коленях, завалился на бок, тихонько завыл.
Верзила лишь крякнул, незлобиво засадил пареньку сапогом под ребра. Не поднимая, как мешок, потащил на аркане по направлению к подвалу. За ними остался мокрый след.
Ссыкун! сказал Бубенчик и сплюнул на пол. Нужно их уничтожать, как бешеных псов. Онивраги. Их жалеть нельзя. На них держится вся банда.
Я кивнул. Маричка молчала, поглядывая то на меня, то на мужичка.
«И что я здесь делаю?..»
***
Так насчет мешковопять напомнил Иван, когда мы прошли вестибюль и стали подниматься по лестнице на второй этаж. Если потеплеет, то падаль смердеть начнетна восьмой этаж не зайдешь. А так: засунул «мусора» в мешок, известью засыпал, водой полил, и в канализацию. Одни ошметки остаютсяя проверял. Мне нужно минимум сорок. Как раз в пору, если с сегодняшними. Но лучше запастись.
Угу, ответил я.
«Быстрее бы закончился этот цирк».
Какой-то ты чудной сегодняБубенчик посмотрел с прищуром, будто пытаясь разгадать причину моей необычности. Пошли, покажу свое хозяйство.
Нет уж! я отстранился, чтобы не коснуться этой мрази.
У меня все аккуратно: мертвяки в подсобке на восьмом этаже штабелями лежат, как минтай мороженный. Ровно тридцать восемь штук. Окна открыты. Пока морозыи так сойдет, а потеплеет Нужны мешки.
***
Мы поднялись на площадку второго этажа, где располагался «майдановский» пресс-центр, штаб и VIP-зона для вожаков революции и особо уважаемых гостей.
Открылась дверь. На площадку вышел нескладный лысый мужчина, одетый в новый добротный камуфляж. За ним семенила худая маленькая женщина, с крысиным лицом.
Мужчина что-то втолковывал спутнице, но речь его воспринималась, как бессвязное бульканье.
Вашиль Федоович! окликнул меня мужчина.
На Маричку даже не взглянул.
Лысый протянул мне рукуя пожал. Затем он кивнул Бубенчику. Видно, в майданной иерархии я стоял выше штатного палача.
Мужчина опять затараторил, обращаясь то ко мне, то кивал на спутницу с бегающими косыми глазами, которые смотрели в разные стороны. Единственное, что я понял в той тарабарщине, что ложь во благо «великой идеи» ложью не является.
ось людына, яка ообить еволюцию. Вин скаже
Мужчина хлопнул меня по плечу, легонько оттолкнул от себя, и, казалось, утратил всякий интерес. Они со спутницей пошли вниз по лестнице.
«Типажи!..».
Я вспомнил, что видел того шепелявого на собрании у Сатаны, в первых рядах, в зеленом плаще.
«Тот самый!».
«Комендант Майдана и один из его организаторов, проявились в голове ангельские слова, подтвердившие мою догадку. Кличка «Логопед». С ним корреспондент одного из интернет-сайтов, которые поддерживают шабаш. Между собой они зовут ее Танькой-Кикиморой.
***
Так тебя, Васька, по отчествуФедорович? Как того кровососа? спросил Бубенчик, когда мы поднялись к нему в комнату на седьмом этаже.
Я опять не ответилвопрос был глупый.
«Нужно выбираться. Все равно, ЖЕЛАНИЯ не загадаю».
Бубенчик предложил нам садиться, нажал кнопку электрочайника, стоявшего на тумбочке.
Я огляделся. Комната небольшаявидимо, бывший кабинет: офисный стол, кресло, панцирная койка в углутакие стоят в общагах.
Между койкой и тумбочкой был втиснут венский стул с гобеленовой спинкой, на вычурных массивных ножкахбрат-близнец страдальца, который тлел в нашем с Маричкой в костре.
На стенах кабинета висели полупустые книжные полки, красно-черный флаг, лозунги, плакаты, прочая революционная муть, которой сейчас завалены улицы.
Вдоль стены стояли убогие фанерные стулья, скрепленные между собой в единый блок, которыми при Союзе оснащались дешевые кинотеатры и актовые залы в школах. Туда мы с Маричкой и присели.
Сейчас чаю выпьем, а затем пойдем на «площадь», сказал радушный хозяин. Площадью мы называем холл на восьмом этаже, где казним мусоров.
***
Бубенчик кивнул на книжную полку за нашими спинами.
Мы с Маричкой оглянулись.
Псевдо-девушка даже ахнула от изумления, прикрыла пухлой ладошкой рот.
На полке, между двух штырей был закреплен человеческий череп. На черепе висел краповый берет с эмблемой «Беркута».
Только выскоблил. Правда, занимательно? И поучительно Могу тебе сделать. За сто баксов. Внукам будешь рассказывать, как эту мразь давил!
Я брезгливо скривил губы, непроизвольно замотал головой.
Чудной ты стал. Видно, переработался, сказал Бубенчик. Потерпи, вот передушим мусоров, комуняк, жидов, москалей и ляховпоедем в Монте-Карло. За всю грязь и всю кровь оторвемся. Тех денег, что обещали лабусы, должно хватить на пару месяцев забойного куража.
Закипел чайник. Хозяин выставил из тумбочки три разнокалиберные чашки, картонную коробку с пакетированным чаем, и такую же коробку с рафинадом. Кинул пакетики в чашки, залил кипятком. Придвинул чашки мне и Маричке.
Сахар берите по вкусу, сказал Бубенчик.
***
Он сел в кресло, звучно постучал в фанерную стенку.
Через минуту приоткрылась дверь, в проем уставилась толстая заспанная рожа.
Ты, Гришка, не спи, сказал Бубенчик, а сбегай в лазарет на третий, принеси несколько инструментов пострашнее. Можешь те, что прошлый раз.
Угу, кивнул Гриша.
Взгляд Бубенчика зацепился за венский стул.
Подожди-ка. Мы сегодня разнообразим гулянку. Бери вон тот стул, он кивнул на раритет с выгнутыми массивными ножками. И вот, полез в ящик стола, достал длинное шило. Воткнул в гобеленовую обивку. Занеси на «Площадь», и поставь возле виселицы.
Глава двадцатая
Ночь с 6 на 7 февраля 2014 года
(продолжение)
***
Пора, сказал Бубенчик. Отставил чашку и поднялся из-за стола.
Мы с Маричкой тоже встали со скрипучих стульев.
Настенные часы показывали полночьвремя поэтов, воров и любовников. А ещевремя мучений и смерти для двоих, неизвестных мне людей. Но живых, из плоти и крови, которым болит.
«А мнебезразлично! Почему я должен их спасать?».
Ведомые Бубенчиком мы прошли путаными коридорами и поднялись на восьмой этаж. Еще по пути к «Площади» я чувствовал в том месте галдеж, топот, грубый прокуренный мужской смех и визгливый женский.
Я не ошибсянароду набралось человек пятьдесят: в большинствемужики, но были и женщины, и совсем девчонки, видимо студентки. Они жались у стен и по периметру лобного местапрямоугольной площадки, метров пять в длину, и три в ширину, застеленной рваным брезентом в бурых пятнах.
На брезенте стоял здоровенный деревянный чурбан с вонзенным в него топоромна таких в мясных отделах разделывают туши; рядомбольшой металлический стол, опять жедля разделки мяса; за ним тумбочка, накрытая серой грязной тряпкой. К чурбану был прислонен венский стул, в спинке которого торчало огромное шило.
На одной из колонн, у края площадки, была смонтирована металлическая лесенка в человеческий рост, по типу шведской стенки, только в несколько раз шире.
Над площадкой висели три веревочные петли, закрепленные на потолочной балке. Под каждой петлей стояло по маленькому детскому стульчику с нарисованными веселыми зверюшками.
***
Слава нации! выкрикнул Бубенчик, ступив на середину площадки.
Смерть ворогам! откликнулась толпа. Москалякуна гилляку!
Собравшиеся заулюлюкали, завизжали.
Бубенчик подошел к металлическому столу, присел.
Мы с Маричкой примостились с краю площадки, за спинами первых рядов, в тени одной из колонн.
Бубенчик нашел меня глазами, кивнул, чтобы подходил ближе. Я отмахнулся. Он недоуменно снизал плечами.