Пожалуй, сегодня ничего, кроме книги, дарить не станууж очень навязчиво выглядит. Зато потом
Я смогу подарить ей ВСЕ, что пожелает!».
***
Вспомнил Велиала, его рассказы о цене, которую приходится платить за всесилие.
Настроение испортилось.
«Ну почему нельзя тоже самое, но без Велиаловых штучек?
Потому что НЕЛЬЗЯ! скажет Демон.
Унылый мир, унылые его законы: все приятноевредно, а вредноеприятно. Выбирай».
Чтобы не поддаться унынию, принялся за работу.
Кое-как состряпал критический отзыв на продукцию конкурентов, написанный, якобы, от имени обиженного клиента. Отнес начальнице. Та просмотрела, сморщила напудренный носик. Приняла. Видимо не забыла еще о моей гениальности, которую может разглядеть лишь шеф.
***
До конца рабочего дня оставалось больше трех часов.
Страшно хотелось курить, но боялся выйти в коридор, чтобы случайно не встретить Ирку. Опасался, что та опять начнет глумиться над моей нечаянной радостью.
«Неужели так заметно?».
Поймал себя на подлой догадке, что теперь, когда у меня появилась Вера (ПОЯВИЛАСЬкак самонадеянно!), то дружба с Иркой мне, вроде, ни к чему.
«Это раньше она меня спасала от тоски, а теперь лишь мешает и сунет нос, куда не надо.
Вот и получается, что скучивает людей одиночество, а счастьеоно личное, интимное, не терпит чужих глаз и советов.
Потому не любят несчастные счастливых, завидуют, желают гадостей и всячески пытаться затянуть предателя обратно, в свое унылое болото».
***
Улизнуть от Ирки не получилось. Она сама зашла ко мне в кабинет, царственно кивнула присутствующим, не обращая внимания на их брезгливо сжатые губы. Причалила у моего стола:
Ты уже не куришь? спросила насмешливо.
Курю.
А я подумала, что тебе запретили. В курилке не появляешься.
Работы много, статью писал.
Прям таки статью, перебила Ирка. А ты точно втрескался: выглядишь как придурокглаза горят, руки дрожат. Но хоть сегодня-то пойдем в ресторан?
Тише, я опасливо шикнул на Ирку. Не пойдем. Сегодня я тоже спешу.
Ну и спеши, огрызнулась Ирка. Желаю счастья в личной жизни. Но, запомни! Когда малолетка тебя пошлетко мне не подходи. Не по пути нам, и жмут сандалии! Понял?
Ирка подмигнула, сунула руки в карманы ипо-пацански, в раскачкувышла из кабинета.
Соседи переглянулись, Анфиска с интересом уставилась на меня:
У вас появилась девушка?
Ничего у меня не появилось! Вернее, никого, пробормотал я, опустил голову.
Чувствовал, как горячая волна окатила лицо до кончиков ушей, как пунцовею от противной робости, от злости на Ирку, от пересудов, которые начнутся в нашем гадюшнике.
«Сглазят! Точно сглазят».
Глава двадцать пятая
Вечер, 17 октября 2013 года, четверг
***
Уже одетым дождался на офисных часах заветной восемнадцатки и двух нулей после точки.
В восемнадцать ноль-три был на улице, а около девятнадцатив сервисном центре, где бережно сунул драгоценную серебряную дощечку в портфель.
Теперь осталось позвонить Вере и договориться о встрече.
Хотел тут же, с улицы. Но побоялся разбавлять сакральное общение какофонией суетливого мира. Ведь мне предстоял не ПРОСТОЙ обмен информацией, а событие, к которому шел семь долгих дней, губил невинные души.
Спешно возвратился домой, не экономя на маршрутках.
Можно было взять и такси, но я не взял.
«Не привык еще к барской жизни.
Это за ремонт отвалить двойную цену можно, потому что дело душевное, любовью освященное».
***
Дома лишь заскочил в туалет, даже не переоделся.
Сел на диван, нашел Верин номер.
Торжественно вдавил кнопочку вызова.
Она долго не отвечала.
Затем трубка отозвалась, но скомкано, раздраженно:
Что? Какой Игорь? А Нет, сегодня не могу Книга? Да, спасибо Потом.
Трубка завопила короткими гудками, которые прокололи мое замершее сердце.
«Злая, неблагодарная девчонка!».
***
Впервые за несколько лет я пожалел, что не пью водки: в холодильнике, кроме кефира да бутылки «Моршинской», ничего не оказалось.
После развода со второй женой, я зарекся от употребления спиртного, даже пива, оставив из мирских радостей лишь сигареты.
На то имелись свои причины, главной из которых была любовь к чтению, и нежелание расцвечивать вычитанные образы обманчивыми красками хмельной эйфории, а затем, в наступающем похмелье, разбавлять их серым и черным.
Моя тихая жизнь служила лучшей гарантией трезвости, поскольку в ней не существовало бурь и пожаров, которые необходимо было гасить спиртным.
Я втайне даже гордился этим, особенно по пятницам, наблюдая за коллегами, которые с нетерпением ожидали вечера. Но теперь
Теперь буря давно забытых страстей пришла в мою тихую гавань, оборвала снасти, поломала мачты, и мне чертовски хотелось залить мозги вязким хмелем, обезболить разбитое сердце, пьяно пострадать и поплакать над своей дурной любовью.
***
Уже было собрался идти за водкой: накинул куртку, выключил свет. Но как представил, что нужно будет спускаться по вонючей лестнице, идти сырой улицей, которая пятнадцать минут назад была многообещающей и доброй. Желание мое моментально испарилось.
Не включая освещения, не раздеваясь, рухнул на диван.
Решил страдать на трезвую: тем заковыристей мучения; тем целебнее для дурной головы, надумавшей разнообразных утех с недозволенной девчонкой, которая знать не знает о моих страданиях.
«И не нужно ей знать!
Завтра утром отдам книгу
И пусть уходит!
А я вернусь в свой безотрадный мир, из которого случайно, незаслуженно вырвался».
***
Заснул одетый и несчастный.
Мне снился сон. Не Велиал. Мне снилась Вера.
Снилось, что мы сидим на веранде нашего дома у пруда.
Мы пьем чай с вишневым вареньем. Вишни без косточек: упругие комочки в янтарном сиропе.
Конец мая или начало июня. В небе парят легчайшие перышки облаков.
Утро. Еще не жарко, но день обещает быть солнечным и счастливым, как и все дни в нашем доме у пруда.
Вера сидит чуть сбоку от меня, закинув ноги на соседний табурет, выбирает серебряной ложечкой целые ягодки из розетки.
Она рассказывает о дочитанной вчера книге, щурит глазки, хлопает ресничками и надувает губки, удивленная неожиданной развязкой. А я вкрадчиво поглядываю на ее ноги, на стройное бедро, над которым ветер-распутник приподнимает подол легонького летнего сарафана, открывая белые трусики в мелкий фиолетовый горошек, отороченные такой же фиолетовой тесемкой.
Я притворяюсь, что внимательно слушаю, даже, как полагается, что-то переспрашиваю, а сам думаю о серых тенях, которые преследуют меня, окружают, тискают, не дают продохнуть, особенно ночами, в бессонной деревенской тишине, наполненные сверчками и соловьиными трелями.
Они, эти бесплотные тени, невидимы для всех, кроме меня.
Это души загубленных мною людей, которых обменял на безмятежность, дом у пруда, и на Веру.
Они мучают меня, не дают насладиться безмятежностью и счастьем, ради которого я убил их тела, загадав такие естественные заветные ЖЕЛАНИЯ.
Я машу руками, пытаюсь разогнать серые сгустки, чем вызываю удивление на Верином безмятежном личике, измазанном вишневым соком.
Я хватаю газету, машу газетой, но тени не отстают, разрастаются, заполняя солнечный день черным смогом от горелой резины, растворяя в нем Веру, дом, окружающий безмятежный мир.
И вот уже я не в зеленом раю, а на мерзлой брусчатке среди беснующейся толпы. Я среди них, но, одновременнонад ними. Я ими управляю, будто куклами, пытаюсь внушить страх и ненависть к тем, кто по другую сторону баррикады.
Я черпаю эту ненависть из темно-синего облака, нависшего над людским копошением, черпаю и рассеиваю в пространстве.
Я хочу к Вере, в наш дом у пруда, где майское утро и вишневое варенье!
Я презираю подвластных мне марионеток, но оставить их не могу, поскольку Черные надзиратели, которые парят надо мною, заберут обратно подаренный дом и Веру.
Глава двадцать шестая
Утро, 18 октября 2013 года, пятница
***
Проснулся в холодном поту. Влажная майка закаталась, беспокоила дьявольское клеймо.
В утреннем сумраке ночной кошмар растаял, обнажив вчерашнее отчаянье.
«Встретимся на остановке, отдам книгу.
Даже не спрошу про вчера.
Затем троллейбус нас разъединит.
Мой бестолковый роман (повесть? рассказ? абзац? глупое словосочетание?) закончится, так и не начавшись.
Зря погибли невинные люди, благодаря которым
Все зря!
А если Веры на остановке не будет?
Тогда хуже. Тогданеопределенность.
Сколько? День? Два?
Я с ума сойду! Но не позвоню
А, может, что-то случилось? Вчера так бессвязно отвечала по телефону».
От страшной догадки сонливость мигом прошла.
Сорвал запрелую от ночного пота одежду, кинулся в ванную.
«Только бы ничего плохого! Пусть я ей не нужен, но лишь бы ничего».
После душа наскоро собрался. Даже чаю не пил.
Выскочил из дому, быстрым шагом пошел к остановке.
Серое утро. Серые прохожие. Серые зеркала луж на сером асфальте. Серая стайка унылых горожан, ожидающая троллейбус
Розовая курточка!
***
Вера стояла у навеса. Глядела в мою сторону.
«Ждала?».
Наши глаза встретились. Девушка смущенно улыбнулась, пошла навстречу.
«У нее все в порядке. Вот и ладно
Отдам книгу, перекинемся парой слов».
Доброе утро, Игорь Владимирович, сказала Вера, подняла глаза.
Привет! А я книгу принес.
Вот спасибозащебетала девушка. Вы уж извините за вчерашнее: я с подругой в театр ходила. Случайные билеты, не могла отказаться А телефон как запиликает на весь зал! Так неудобно Я даже поначалу не поняла, что это вы звоните.
Не страшно. Я достал из портфеля книгу, протянул Вере. Возьми.
Девушка бережно приняла обеими руками, рассмотрела, погладила пальчиком матовый экран.
Будто новая.
Читай на здоровье, сказал я, искоса поглядывая на дорогу: не едет ли троллейбус.
Я ОЧЕНЬ не хотел, чтобы троллейбус приезжал!
***
Мне так хорошо было стоять возле Веры, слушать ее голос, чувствовать ее радость.
Я уже не хотел ПРОСТО отдать книгу и распрощаться, как думал вчера, обижаясь на Веру. Как думал сегодня утром.
Я уже прикидывал, как пригласить девушку вечером на свидание (невообразимая глупость!). Какими словами пригласить, и по какому поводу, поскольку главный повод только что перекочевал из моего портфеля в ее тоненькие пальчики.
***
Да ну ее, эту книгу! отмахнулась Вера, пряча сокровище в сумку. Я столько напереживалась, что больше читать ее не могу. Сегодня отдам Женьке. Мне бумажных хватит.
Вера опустила глаза:
Сколько я вам должна?
Ничего. Говорил же.
Так не бывает.
«Нужно сказать прямо сейчас. Потом не смогу».
Бывает. Вот только, ну я хочу пригласить тебя прогуляться вечером. В кафе. Сегодня пятница.
Вера потупилась, молчала. Щечки заалели.
Я чувствовал, как она огорчилась моим словам.
Ты ничего плохого не думайпринялся оправдываться, уже жалея, что затеял этот разговор. У нас есть повод. Тем более, я один. Совершенно. У меня даже друзей нет. Кроме полоумного соседа. Дома сидеть не охота. А тут такой поводосвятить воскрешенную книгу. И хоть она без бумажной души, но все равнокнига.
Я еще надеялся, что Вера не откажет; пробовал шутить. Но ее молчание отвечало лучше всяких слов.
«Нужно было сразу уйти.
Что она, бедная, подумала?
Похотливый старикподумала.
Права Ирка: нужно мне чаще в зеркало смотреть, чтобы оценивать себя объективно. И в паспорт смотретьна год рождения».
***
Я не могу сегодня вечером, тихонько сказала Вера, подняла виноватые глаза.
Чувствовал, как ей неудобно.
А не сегодня?
Я вообще не могу. Вы мне очень помогли, но Я не могу с вами встречаться. У меня есть парень. У нас серьезно. И если он узнает, что я встречаюсь. Тем более, узнаетс КЕМ!.. Вы понимаете? Я лучше деньги отдам.
Горькая обида уколола мое разбитое сердце!
Особо задело ее брезгливое: «с КЕМ».
«Нужно смотреть в зеркало и в паспорт. В паспорт и в зеркало. Три раза в день! Чтобы не строить воздушных замков, не придумывать глупости!».
***
Мысли, как черные слепни носились в голове, жалили тело.
Уже хотел повернуться и уйти, не прощаясь.
«Глупо вышло. Как же глупо!..».
Только вы не обижайтесь, пожалуйста, залепетала Вера. Вы хороший человек. Но я, вправду, не могу. Лучше отдам деньги.
Да ладно, вымученно улыбнулся я.
«Хороший ЧЕЛОВЕК».
***
Вера молчала. Я тоже.
Ми оба нетерпеливо поглядывали на дорогу, ждали троллейбус.
«Хоть бы ехал быстрее!».
Нужно было что-то говорить. Кислое молчание лишь усугубляло пропасть между нами.
Не надо денег, выдавил я, сдерживаясь, чтобы не расплакаться.
***
Кряхтя изношенным телом, подкатил троллейбус.
Вера облегченно вздохнула.
Еще раз спасибо! пролепетала она и кинулась в людскую гущу.
Я не пошел за нею. Я вообще не сдвинулся с места.
Внутри кипело белым ключом. Сдави меня сейчас равнодушная толпа, которой нет дела до моей несчастной любви, взорвусь, разнесу замызганную жестяную коробку, вместе с нахальными пассажирами, вместе с Верой.
«Надо жеимя, какое подходящее!
Вера ушла вместе с Верой. Вместе со своей мифической сестройНадеждой, оставив у разбитого корыта младшенькую страдалицуЛюбовь».
Глава двадцать седьмая
1819 октября 2013, пятницасуббота
***
Перекошенный троллейбус уехал.
Я сел на опустевшую скамейку. Неспешно закурил.
По всему выходило, что опаздывал на работу. Сейчас это казалось сущей ерундой по сравнению с моим горем.
Злорадно для себя решил: если начнут пенять на опоздание, на разгильдяйствоуволюсь к чертям!
«Теперь точно уволюсь.
Мне незачем больше находиться в этом городевонючем муравейнике, которому нет дела до страдающей пылинки.
Главная причина, которая здесь держала, растворилась в серой массе, умчалась на визгливой тарантайке, с наклеенной на борту нахальной девахой, рекламирующей электронасосы.
Интересно, на кого рассчитана эта реклама?
Какой идиот купит насос из рук страхолюдины с четвертым размером силиконового студня под тесным бюстгальтером.
Грудьэто то, что можно охватить ладошкой, остальноевымя.
Кому могут нравиться такие коровы?..
Боже, о чем я думаю!
Уже о боге вспомнил
Тут, в пору, всех Печерских святых помянуть, потому что»
***
Я горестно хмыкнул, стараясь оборвать поток щемящего сознания, которое ломилось из меня и ломилось, и болело
«потому, что я никогда не узнаю, чем пахнет неприкрытое маленькое Верино тело.
Не коснусь губами ее грудок.
Не трону шелкового пуха между ее ног.
Нет, я, конечно, могу коснутьсязагадать ЖЕЛАНИЕ.
Сама придет.
Не придет!
Потому, что не загадаю.
Я больше НИКОГДА не стану ЭТИМ пользоваться
Сегодня же уволюсь и уеду в деревню, чтобы стать ближе к земле. Я открою свойства растений и трав».
***
В офис добрался в половину одиннадцатого. Начальницы не было, соседки-Анфиски тоже, Ирка в командировкетем более, мы с нею, вроде, поссорились. Остальным моя насупленная персона была без разницы.
Коллеги в офисе суетились пятничной суетой, хорохорились перед Настенькой, ждали вечера, чтобы упиться и по-быстрому совокупиться в туалете ночного клуба или на скамейке, набраться позитива, а затем вспоминать следующие пять кислых дней, до очередной пятницы.
Мне их радость была недоступна. Когда умирает последняя надеждаостается НИЧТО.
***
Я тупо уставился в монитор и ждал, чтобы закончился этот страшный день, который назову в дневнике
«Как назову, еще не решил, но нехорошо назову, безрадостно.
Что-нибудь из греческой посмертной мифологии, или древнеегипетской».
Зато я передумал увольняться. Поскольку с опозданием обошлось, то можно еще покоптить небо, создавая видимость работы.
«Не нужно забывать о хлебе насущном, который необходим моему постаревшему телу, даже если оно молодится и желает студентку.
В деревне пропитание дается тяжелотам нужно вкалывать, а не создавать видимость. А я ленивый.