На шее слабый блеск пота.
О, Боже. Так все это правда.
Что-то сдвинулось у него в мозгу - огромное насекомое, грызущее, рвущее, агонизирующее.
Все в его поле зрения застило красным. На секунду ему показалось, что он будто выглядывает из этого чертового самоцвета на рождественском шарике.
Когда он снова заговорил, голос его звучал словно из-за тысячи миль.
- Ты лживая, неверная сука.
- Лэндон...
Он поднял шарик, который держал в руках. Ее взгляд упал на острый, копьеподобный наконечник.
Красный.
Он размахнулся изо всех сил.
Гнев.
Острие пронзило ее шею. Он почувствовал сопротивление, потом оно прекратилось и наконечник вошел в плоть и мышцы.
Удар опрокинул ее на елку. Игрушка - ее кроваво-красный рубин смотрел на него, как живой обвиняющий глаз, - торчала из ее шеи, из ужасной раны брызгала кровь.
- О, Господи.
СМОТРИ, НА ЧТО ТЫ МЕНЯ ТОЛКАЕШЬ!
Ее тело несколько раз содрогнулось, глаза уставились на него, переполненные одновременно яростью и печалью. Рука поднялась, словно чтобы выдернуть шар из шеи, но потом упала, как крыло раненой птицы, на пол. Затем ее изумрудные радужки закатились, рот раскрылся, его быстро заполнила кровь и перелилась на полированный паркет.
Он вонзил острие шара точно в яремную вену.
Нет! Он этого не хотел!
Все очень плохо. Ханна умерла или умирала, и он не смел извлечь украшение, иначе она зальет кровью все. Но теперь его захлестнула темная эйфория. Сперва он бросился в ванную за полотенцем, которое обернул у ее шеи, чтобы сдержать кровь. Затем схватил Ханну за руки и поволок тело по гостиной, в коридор и оттуда в ванную. Естественно, она мертва, думал он, ведь ее тело такое вялое и податливое.
Пожалуйста, не умирай.
Нет. Лучше умри. Так лучше.
Тело Ханны было гибким и тонким, но чтобы поднять и перевалить ее вес в ванну, потребовались усилия. Ее глаза, затуманившиеся и остекленевшие, пусто пялились в потолок. Все, чем она была, теперь ушло.
Ушло, а ее жизненная энергия стекает в отверстие ванны.
Полицию вызывать нельзя. Надо думать.
Здесь, в десяти милях от Эйкен Милл, где ближайшие соседи жили в четверти мили, у них буквально не может быть неожиданных визитеров. На следующий день-два ни у него, ни у нее не назначено встреч или других дел - по крайней мере, он об этом не знал. Пока что у него имелось время прочистить мозги. Нужно не паниковать; думать спокойно и рационально.
ПОЧЕМУ он такой рациональный? Ханна мертва. ОН ее убил.
Ему принадлежало шесть акров, больший кусок из которых занимали болота. Он мог бы избавиться от тела так, что найдут его разве что по Божьей воле. И все же в случае исчезновения жены - а только вопрос времени, когда остальные заметят, что она исчезла, - подозрение всегда падает на мужа. Нужно быть осторожным. И скрупулезным. Нельзя оставлять следов.
О, Боже, ее машина.
От ее новенькой BMW 750i избавиться будет непросто, но сделать это необходимо. Стоит утопить ее в пруду в дальнем конце участка - но невозможно добраться туда, не оставив следов от шин, и нет гарантий, что по дороге он не застрянет. И даже добравшись, как он узнает, что машину не будет видно на аэросъемке Гугл? Нет, нужно уехать куда-то еще, а значит, рискнуть быть увиденным или запечатленным на камеру, а затем еще вернуться домой незамеченным.
Столько дел. Но у него был завтрашний и, вернее всего, послезавтрашний день, чтобы разобраться.
Все по порядку. Тряпкой с полки он обхватил шар и потянул. Боже, ну и глубоко же засел. Когда он вышел, кровь в ванной захлестала фонтанами.
Красный.
Да, непросто будет убраться.
Гнев.
- Вот, Ханна, - сказал Лэндон Григг все еще далеким-далеким голосом. - Вот посмотри, на что ты меня толкаешь.
СЕЙЧАС
Стоило Лидии погрузиться в сон, как она вскочила, словно в лицо плеснули холодной водой. Роджер еще не лег, его сторона кровати была по-прежнему пуста, а свет в коридоре еще горел. Часы показывали, что уже за полночь. В доме стояла тишина. Что же ее потревожило?
Вот. Странный шорох из-за двери спальни. Низкий, шаркающий, скользящий.
Она села, прислушалась. Спустя миг он повторился - отчетливый шум, словно что-то в коридоре тащили по паркету.
- Роджер?
Ответа не было. Может быть, это Дилан? Со вздохом она поднялась с постели, подкралась к двери и выглянула в коридор. Никого не видно, все на своем месте. Тут она услышала движение внизу - короткий скрип пола. Набросив халат поверх легкой ночнушки, она спустилась по лестнице в гостиную, где увидела Роджера, стоявшего перед ярко горевшей елкой.
Она рассказала ему о дыме. Необычном украшении. Он сказал, что никогда его не видел.
Как это возможно?
Нет. Должно быть, он наткнулся на него среди старых шариков и машинально повесил на елку.
- Сладкий, - спросила она. - Все в порядке?
Он не оглянулся.
- Да.
- Что ты делаешь?
- Ничего. Просто проверяю, как работают гирлянды.
- А. Ладно.
И тут она заметила яркое, алое свечение, исходившее из середки ели. Украшенный самоцветом шарик. Тот, что она унесла наверх и убрала в шкаф в их спальне. Она не говорила, куда его спрятала. Зачем снова вешать его на дерево?
- Роджер, это обязательно?
- Что?
- Вешать этот шарик на елку.
- Я ничего подобного не делал.
- Но я унесла его наверх.
Наконец он обернулся к ней. Выражение его лица было странным. Пустым.
- Уверена, что сама не вернула?
- Разумеется, уверена. Ты меня пугаешь, сладкий. Я ничего не пойму.
- Что тут понимать. Ты раздуваешь из мухи слона.
- Вовсе нет. Я специально унесла эту гадость. И знаю, что Дилан не мог его найти. Остаешься ты.
Он отвернулся таращиться на веселые мигающие огоньки.
- Это не я.
- Ты еще не поднимался к нам?
Он покачал головой.
Что с ним не так? Никогда он не вел себя так отстранено, с таким холодом.
Он наклонился, уставившись в горящее око на серебристой сфере. Затем что-то пробормотал. Она не вполне расслышала. Или расслышала неверно.
Ей показалось, Роджер сказал: Он ее убил.
Нет, он сказал не так. Так он сказать не мог.
Она не попросила повторить. Было поздно и она слишком устала, чтобы разбираться. Надеясь, что его странное настроение изгладится само собой, она обернулась к лестнице, несколько потрясенная и весьма обескураженная. Утро вечера мудренее, - подумала она. - Поздно ночью все кажется куда хуже, чем на самом деле.
Завтра.
ТОГДА
Лэндон обернул тело Ханны в старую пластиковую занавеску для душа, замотал скотчем и дотащил к трясине у пруда. Взяв пару шлакоблоков для балласта, он утопил ее в пруду -вместе со смертельным рождественским украшением. Трясина была вязкая и глубокая, он едва ли не застрял сам, чуть не впав в панику. Но сумел сохранить самообладание. Теперь ему придется поддерживать его все время. Не считая пары следов у края двора, трясина проглотила все признаки его посещения. В доме он оттер с мылом, водой и минеральными духами кровь с пола, затем залил отбеливателем ванную. От него саднило раненную руку, но это ерунда. Ерунда. И свою, и ее окровавленную одежду он сжег в яме на заднем дворе, а пепел развеял в лесу. На всякий случай упаковал ее одежду и личные вещи в чемодан, который возьмет с собой, вместе с сумочкой и ее содержимым, когда решит, что же делать с машиной.
Когда все закончится, будет казаться, что она попросту уехала из города и скрылась из виду. Она регулярно навещала родителей, часто без предупреждений, так что ее внезапное исчезновение не было само по себе подозрительным, особенно если учесть, что сейчас канун Рождества. Просто повезла родным подарки.
Да, идеальный ответ.
Завтра его единственной целью станет избавиться от BMW. Теперь же он устал, как собака, разум выгорел, но рука ныла и сон не шел. Уже было за полночь, в доме темно и тихо, а сердце стучало в груди, как отбойный молоток.
В конце концов ему придется пережить допрос в полиции. До этого необходимо подготовиться ко всему. Он не хотел, чтобы его наказывали за грехи его жены.
В доме стоял холод - даже колотун, - и все же его покрывал пот. Лежать в кровати без Ханны под боком казалось странно. Даже зная о ее неверности, он всегда находил ее присутствие успокаивающим, особенно поздно ночью. Иногда они говорили, обычно о пустяках, но иногда и о чем-то серьезном.
Хотя - никогда о ее очевидном неудовлетворении от их отношений.
Он подумал, что, в каком-то смысле, будет скучать по ней. Несмотря на все ее недостатки, Ханна обладала уникальным шармом и очаровательным остроумием. А какой она была красавицей.
Он вздохнул, стараясь выкинуть из головы приятные воспоминания. Поддавшись сантиментам, он лишится силы воли. Единственным способом выйти сухим из воды было цепко держаться за свою ярость. Он лежал, слушая свое сердце, желая, чтобы его стук утих и подарил нервам шансам восстановиться.
Это заняло немало времени, но наконец его веки потяжелели, дыхание и биение сердца замедлились, а боль в руке утихла.
Сознание ушло.
* * *
Через некоторое время его пробудил шаркающий звук с первого этажа.
По телу пробежали мурашки, а в ушах возник растущий визг.
Господи, да успокойся. Показалось.
Он услышал снова: медленный, скользящий, запинающийся шорох. Кто-то двигался по паркету гостиной.
Словно по дому волочили Ханну.
Он сел, наклонил голову, весь обратился в слух. На миг все стало тихо. Но он не вообразил этот звук. Что-то внизу двигалось.
Не шум водонагревателя. Потолочные вентиляторы не работали. Определенно не холодильник.
Может, что-то снаружи. Деревья шуршат на ветру?
Снизу раздался внезапный скребущий, скрежещущий звук. Из гостиной, - понял он.
Затем низкое мяуканье.
Кошка!
Наверное, соседская кошка передумала и вернулась. Но как она смогла проникнуть внутрь? Он выбрался из кровати, влез ногами в тапочки и спустился по лестнице вниз. Ночник в дальнем углу, который он включал каждый вечер, давал теплый, золотистый свет, а шторы на окнах слегка танцевали, когда их покачивал воздух из отверстий обогрева вдоль пола. Снова послышалось скребыхание, от переднего окна. А потом низкое, хриплое «мяу». Он шагнул вперед и отдернул занавеску. Сперва он видел только плотную тьму за стеклом. Затем внизу возникла пара ярко-зеленых глаз, не спускающих с него взгляда.
Он наклонился приглядеться к животному.
Кошки не было. Только глаза.
- Боже!
Он выпустил шторы, почувствовав, как волосы на загривке встали дыбом, будто по ним ползали пчелы. Он не верил своим глазам.
Отвернувшись к лестнице, он понял, что в комнате что-то не так. Необычно. Свет, где его быть не должно.
Вот, на елке: одиноко пылал ярко-алый рубин.
Какого черта?
Наверняка это отражение на шарике. Но нет. Это яркая, горящая красная лампочка.
Нет, не лампочка.
Когда он осознал, что видит, сердце замерло на несколько секунд, а потом забилось с удвоенной силой.
Невозможно.
ЭТО, БЛЯДЬ, НЕВОЗМОЖНО.
Сферическое украшение с длинной иглой на дне. Красный стеклянный самоцвет в центре сиял кроваво-красным, словно внутри пылал костер.
Шарик, которым он убил Ханну. Шарик, который теперь спокойно лежал глубоко в трясине в дальнем конце участка. В доме такой был один-единственный. И все же именно он, вне всяких сомнений, висел на елке.
Медленно сфера поворачивалась, пока пылающий зрак не уставился прямо на него.
Глаз. Пристальный алый глаз со скошенной радужкой и горящим, расширенным зрачком.
Глаз моргнул.
Все нервы в его теле заискрились. Хотелось бежать, сорвать украшение с ели и разбить, со смехом, с криком.
Но он мог только стоять и смотреть в ошеломленном молчании.
Он учуял что-то горящее - электрическое, как ему показалось. Электрическое, да, но с добавлением мерзкого, рыбного запаха. Вонь от какой-то дохлятины.
Из полости, в которой находился самоцвет, словно стал сочиться черный дым. Узкие черные колечки разворачивались и становились щупальцами, достающими до пола, танцующими по паркету, как ищущие пальцы. Его непослушные мышцы позволили сделать пару неверных шагов назад. Все инстинкты вопили бежать к оружию, которое прежде всего олицетворяло в доме безопасность.
Но картина перед его глазами была невозможной, а сама мысль о том, чтобы сразиться с этим при помощи пистолета, вызвала у него приступ дикого хохота.
Но что еще остается делать?
Паралич спал, он побежал. Взлетел быстро, как мог, по лестнице в спальню, к тумбочке, где держал девятимиллиметровый Глок 19. Схватив, он бросился в коридор, сознательно не думая о невероятности ситуации, отказываясь в ужасе забиться в угол.
Выйдя на лестничную площадку, он снова расслышал, как что-то шевелится на полу внизу. Он остановился, всматриваясь в тусклую пустоту, пока наконец его глаза не уловили движение.
Тень.
Длинная, постепенно растущая тень.
Тянущаяся к лестнице.
Тень была высокой, плохо различимой, но все же человеческой. Ее отбрасывало теплое красное свечение из гостиной.
Вопреки его воле, его тянуло назад, и наконец он сдался и бросился в спальню, где захлопнул дверь и спрятался за кроватью, выставив перед собой Глок, словно тот мог отогнать надвигающийся ужас.
Из коридора, прямо из-за дверей, донесся громкий шорох.
И прекратился.
В щели под дверью пропал тусклый свет коридора. Казалось, теперь на дверь навалилось что-то тяжелое, поскольку дерево затрещало, застонало и, он готов был поклясться, стало прогибаться внутрь.
Он больше не мог этого вынести. Надо что-то делать.
Он навел пистолет на дверь и спустил курок. В замкнутом пространстве выстрел едва не разорвал барабанные перепонки. Когда дым улегся, он увидел посреди двери неровное отверстие.
Звон в ушах уступил быстрому биению сердца.
Больше никаких шорохов, скрипов или стонов у двери спальни.
Целую вечность Григг сидел на корточках, не в силах шелохнуться, слепо таращась на пулевое отверстие в двери.
Изыди. Изыди. Изыди!!!
СЕЙЧАС
Светящийся циферблат на тумбочке показывал 3:00.
В остальном в комнате было темно, хотя она видела слабый свет из коридора, исходящий с первого этажа. Сторона Роджера оставалась нетронутой.
Она замерзала, даже под одеялом. Выключился обогреватель? Дом, очевидно, все еще подключен к сети.
Поблизости раздалось шарканье. Тот же звук, что она слышала раньше, будто по полу двигают что-то тяжелое.
Оно было в комнате.
Прямо у кровати.
Она перекатилась на бок и уже думала выглянуть из-за края кровати, когда из-за него вдруг поднялся темный силуэт. Твердый черный силуэт.
Очертания женской головы.
На месте, где должно быть лицо, в черной пустоте блестели глаза. Сверкающие изумрудно-зеленые глаза.
И вдруг они стали красными. Сияющие, кроваво-красные, как самоцвет на рождественском шарике.
Лидия закричала, сбросила одеяло и накинулась на силуэт с кулаками. Но руки прошли сквозь холодный воздух. Болезненно холодный. Словно мощные когти вцепились в ее руки - она почувствовала, как ее тянут с постели в ледяную непроглядную пасть, лишившую ее дыхания и сознания.
* * *
В себя ее привел паникующий крик.
- Мама!
Голос Дилана. Слабый. Далеко.
Она не понимала, где находится и что с ней случилось. Ее окружали тьма и ледяной холод, и слышала она шепот ветра.
Она на улице.
Последнее, что она помнила - спальня. Она увидела - почувствовала - что-то, что-то ужасное. Что-то невероятное.
- Дилан?
Она поднялась, ноги мокрые и замерзшие. Бледная щепка луны отбрасывала достаточно света, чтобы разглядеть округу: край болота у пруда. Как она сюда попала? Как?
Ее позвал Дилан. Где же он?
Поверх шепота ветерка возник другой звук - голос. Кажется, женский. Сперва она не различала слов, но потом поняла, что он говорил:
- Он меня убил.
- Мам, на помощь!
Паника.
- Дилан, где ты?
Громкий всплеск донесся из темноты, а за ним ужасное урчание. Еще плеск, и затем низкий, звериный рык. Она разглядела где-то впереди вспышку света - будто лунный свет отразился в серебристо-зеленых глазах.
- Мам! Маа...
Последний всплеск, и ночь затихла, не считая шороха веток на ледяном ветру.
Нет!
- Дилан! Дилан, где ты? Ответь!
Луна скрылась, и тьма поглотила ее - нерушимая чернота подземелья. Она пыталась сдвинуться, но ноги были ватными, не слушались. Затем перед ней вспыхнул огонек.
Красный огонек.
Она знала, что это.
К ней что-то двигалось в воде, и чем ближе, тем отчетливей она чувствовала не страх, но волну могучего, ощутимого гнева, наползающую на нее, как чудовищный, прожорливый паук. За сияющим красным оком в темноте материализовалось тело.