Роджер.
Он держал хрустальный шарик перед лицом, глаза широко раскрыты, смотрят - на нее, сквозь нее. Он брел в воде по пояс, словно неживой, движения отрывистые, как у робота.
- Роджер, где Дилан?
Он проигнорировал ее, все приближаясь, око шарика горело сверхъестественным огнем.
- Где, черт подери, Дилан? - прокричала она.
Меньше чем в пяти метрах от нее он прекратил движение. В его глазах наконец появилось узнавание, но затуманенное выражение не изменилось. Обратив острие игрушки к шее, он заговорил пустым и равнодушным голосом:
- Конец. Нам всем конец.
Затем вонзил наконечник себе в яремную вену. На короткий миг в его глазах мелькнуло ужасное осознание; затем он покачнулся в сторону и скрылся под непроглядной поверхностью. Горящий красный глаз пару секунд светился под водой, а потом исчез, оставив Лидию в одиночестве и шоке, лишенную дыхания и голоса, в молчащей, глухой тишине.
ТОГДА
Через какое-то время болезненное покалывание в ногах напомнило ему, что он перекрыл циркуляцию крови. С великим усилием он поднялся, покачнулся, затем сделал пару шагов к двери.
Тишина.
Это все только кошмар. Какое-то временное затмение, вызванное стрессом и чувством вины.
В коридоре ничего. Да и что там может быть?
Он сделал глубокий вдох; наклонился и прижался глазом к дырке в двери.
Первым делом он увидел темную дырку поменьше в противоположной стене.
Вдруг что-то перекрыло его поле зрения - что-то черное и бесформенное.
И возник красный, горящий глаз, глядящий на него - его сияющий зрачок пылал адским пламенем.
Он отшатнулся, но не упал.
Что-то его остановило. Что-то твердое.
Что-то холодное, как ветер из глубочайших, дальних уголков космоса.
На краю зрения появилась тень - высокая, с сияющими, изумрудными глазами.
Ледяная масса за спиной обволакивала его - жуткая, раздающаяся черная плазма, не дающая пошевелить и мускулом. С щелчком дверь стала раскрываться внутрь, комната - заливаться кроваво-красным светом.
Словно сжатый в огромной холодной ладони, Лэндон Григг мог только в неверии наблюдать, как на него падает свет, противостоя ледяной хватке волнами усиливающегося жара. Жарче и жарче, холоднее и холоднее, оно проникает под кожу, зарывается глубоко, разрывает изнутри на части, наполняя открывшиеся пространства чистой болью. Комната и все предметы в ней были омыты алым жаром, он плыл в красном, но уже не чувствовал рук и ног. Его ощущения сбоили, тело растворилось, разум барахтался в океане ослепляющей алой боли.
Страх. Боль. Гнев.
На миг, прежде чем его покинуло рациональное мышление, он осознал, что смотрит на свою комнату через рубин. Перед ним принимало форму жуткое, бледное лицо - ее лицо, - плывущее в пылающем море, глаза раскрыты в шоке - ее выражение застыло в миге, когда жизнь покидала тело.
Но он не заслуживал то, что она с ним делала.
И этого он не заслуживал.
Этого ужаса. Этой судьбы.
Страх. Боль. Гнев.
Красный гнев красный гнев красный гнев красный гнев красный гнев
СЕЙЧАС
Дилан. О, Боже, несчастный Дилан.
Роджер его убил. И Роджер погиб.
Лидия вся превратилась в чистую душераздирающую скорбь. Ее малыш никогда не вырастет, никогда не попробует жизнь. Все кончено.
Его больше нет.
Каким-то образом, позже, продрогшая и промокшая до нитки в воде, уже становящейся льдом, она вошла в зияющую переднюю дверь дома. Одна.
Как это произошло? За одну ночь ее мир тепла и красоты обратился в ледяной ужас, а затем - в бездну тоски и отчаяния.
Елка в гостиной еще была живой от разноцветных огоньков, сверкающих и мигающих - адское напоминание о жизни, которую она любила, теперь умерщвленной чем-то кошмарным, чем-то не поддающимся объяснению.
Чем-то мертвым, но живым.
Сферическое, хрустальное украшение с острым наконечником и блестящим самоцветом висело на елке, словно его и не снимали. Словно здесь и было его место.
Красный.
Она почувствовала, как внутри нее накапливается, прорывая панцирь холода: чудовищный, пожирающий жар, вызывающий в мышцах спазмы. Она чувствовала присутствие мужа, словно его сущность была заключена в ужасной сфере, а секунду - она готова была поклясться - Лидия слышала крик своего малыша.
Гнев.
Черный дым истекал из серебристой сферы, из сверкающего, разумного глаза, образовывая нитки живого, хищного зла, которое поползло к ней по полу.
Позади что-то шелохнулось.
Что-то тяжелое, шаркающее и скользящее, словно по паркету волокли тело.
- Он убил меня, - произнесло оно.
Лидии все еще было холодно, но внутри она уже чувствовала растущую, горящую, всеохватную ярость.
перевод: Сергей Карпов
Джефф Стрэнд"Заострённые Леденцы"
Дядя Джек любил карамельные трости. Само по себе это не беспокоило; в конце концов, это восхитительное угощение, которым можно наслаждаться. Что меня беспокоило, так это то, что он засасывал трость так, что конец превращался в кол, а затем клал конфету в большую картонную коробку вместе с сотнями других.
- Что ты собираешься делать со всеми этими заострёнными леденцами, дядя Джек? - спрашивал я.
- Ничего, - говорил он.
Если бы это происходило в его доме, я бы подумал, что это просто причуда. Что меня беспокоило, так это то, что он каждый год привозил коробку в дом бабушки и дедушки, собирая всё больше и больше заострённых тростей. Зачем ему нужно было брать с собой всю коробку? Если он хотел их сохранить, почему бы просто не положить новые в полиэтиленовый пакет и не забрать домой?
- Тебе не кажется, что это странно? - спросил я маму, когда она забрала меня домой из колледжа на рождественские каникулы.
- Это более странно одних вещей, но менее странно других, - сказала мама.
Моя мать не была хорошим собеседником.
- Он делал такие вещи в детстве?
- О, да. Некоторым из этих леденцов уже тридцать лет.
- Конфеты хранятся так долго? Почему они не стали мягкими и не слиплись?
Мама пожала плечами.
- Я думаю, он их правильно хранит.
- Я думаю, это жутковато.
- Это более жутко одних вещей, но менее жутко других.
Дядя Джек никогда не был женат и даже не состоял в длительных отношениях. Я не обвинял в этом привычку есть карамельные трости, но я также не сбрасывал со счетов её, как способствующий фактор.
Мы приехали к бабушке и дедушке прямо к обеду. Их ёлка была, как всегда, прекрасна, а подарки были громоздко сложены. Дядя Джек сидел в кресле в гостиной и смотрел эпизод ситкома, который пародировал «Эту чудесную жизнь». Он сосал карамельную трость.
- Привет, Барри! - сказал он, вставая и обнимая меня. - Как сдал свои хвосты?
- Думаю, неплохо.
- Могу я предложить тебе леденец?
- Нет, это здорово, но нет, спасибо.
Не знаю, почему привычка дяди Джека меня так смущает. Не то, чтобы он предлагал нам предварительно обсосанные трости, нет. И он никогда не просил нас сосать трости до нужной остроты для его коллекции. Может, он приберёг их для какого-то безумного арт-проекта?
В доме нас было четырнадцать - слишком много, чтобы поместиться за обеденным столом, поэтому четверо из нас ели восхитительный обед с ветчиной в гостиной. Дядя Джек сосал леденец между укусами, что было странно даже для него.
- Ты пытаешься добавить мятный аромат к своему картофельному пюре? - спросил я.
- Этот со вкусом фруктов.
- О, ты, э-э-э пытаешься добавить фруктовый аромат к своему картофельному пюре?
- Нет.
- О
Он взял в рот ещё ложку картофельного пюре. Он пожевал, проглотил, а затем сунул конфету обратно в рот.
- Да ладно, дядя Джек, - сказал я, - ты должен признать, что это странно, правда?
Он вытащил леденец изо рта.
- Ты знаешь, что это? - спросил он, поднимая трость.
- Карамельная трость со вкусом фруктов?
- Точнее.
- С вишней?
- С клубникой. Но я имею в виду, ты знаешь её значимость?
- Нет.
- Это моя тысячная карамельная трость.
- Ух ты.
- Впечатляет, правда?
- Да. Поздравляю.
- Это означает, что я наконец-то создал тысячу кинжалов из леденцов, и теперь можно начинать ритуал, - он отодвинул свою тарелку и встал. - Кинжалы для всех. Возьмите пригоршню. Не стесняйтесь.
Я посмотрел на кузена Нила и тётю Шону. Оба выглядели сконфуженными.
- Я сказал, не стесняйтесь, - дядя Джек вынул из коробки несколько тростей и подошёл ко мне. - Вытяни руки.
- Я действительно не хочу их трогать.
- Дело не в том, чего ты хочешь. Я готовился к этому ритуалу с восьми лет, и я не собираюсь портить его только из-за того, что ты не хочешь, чтобы пальцы были липкими.
- Что мы будем делать?
- Сейчас ты протянешь свои проклятые руки, чтобы я мог дать тебе несколько карамелек.
Я неохотно протянул руки. Он поместил в них семь или восемь заострённых тростей. Слюна уже давно высохла, так что на самом деле это было не так уж и плохо, но мне всё равно не нравилось ощущение, что я держу их в руках.
Дядя Джек дал несколько леденцов Нилу и тёте Шоне, затем отнёс коробку в столовую.
- Ты думаешь, он заставит нас съесть это? - спросил Нил.
- Я не знаю.
- Я действительно не хочу.
- Он не заставит вас есть то, что вы не хотите, - сказала тётя Шона. - Он просто пьян.
- Он пил воду, - сказал я.
- Значит, он не принимает лекарства. Или принимает новые лекарства. Или очень устал. Нам не повредит, если мы ему подыграем.
Мы прошли в столовую, где дядя Джек раздавал остро заточенные трости всем моим родственникам. У всех было выражение непонимания.
- Что всё это значит, Джек? - спросила бабушка.
- Это для кровавого ритуала.
- Кровавый ритуал? - спросил я. - Когда, чёрт возьми, это стало кровавым ритуалом?
- Следи за языком! - огрызнулась бабушка.
- Это никогда и не было чем-то другим, - сказал дядя Джек. - У нас есть тысяча кинжалов, и они нанесут тысячу колотых ран. Кровь и сахар породят древних демонов, которые поглотят человечество.
Дедушка поднял руку.
Дядя Джек указал на него.
- Что?
- Почему это нужно?
- Потому что человечество - помойка! Заражённая вшами помойка мерзкой нечистоты и мерзкой плесени! На земле струпья! Это всем известно!
- Допустим, для аргументации, что мы согласны с этой оценкой, - сказал дедушка. - Но я всё ещё не думаю, что древние демоны, пожирающие человечество, - это правильный путь.
- Ты шутишь? Как ты можешь быть таким глупым? - дядя Джек удивлённо уставился на него. - Думаю, я прощу тебе эту слабину, потому что ты стар и настроен по-своему, но все остальные всё понимают, верно?
Никто ничего не сказал.
- Шона, ты понимаешь, не так ли?
- Прости, о чём мы говорили?
- Барри?
Я посмотрел в пол.
- Я думаю я имею в виду нет, на самом деле, я не знаю. Я не уверен, почему мы хотим сделать что-то подобное.
- Я не могу поверить, люди! Как это возможно, что я могу иметь отношение к таким о, знаете что, я прошу прощения. Я не объяснил, что мы будем спасены, когда демоны поглотят человечество. После того, как они сделают своё дело, мы будем править планетой. Я должен был это уточнить. Теперь вы поняли?
Никто ничего не сказал.
- Вы все отстой! - сказал дядя Джек. - Я потратил три десятилетия на Рождество, изготавливая эти кинжалы из карамельных тростей, и будь я проклят, если позволю кучке ханжей помешать мне исполнить мою судьбу. Все берите свои леденцы!
- Слушай, Джек, ты просто сонный, - сказала Шона. - Давай мы проведём тебя наверх, чтобы
Дядя Джек вонзил ей в горло конфету.
Он стоял с другой стороны стола, поэтому, когда он побежал к ней, один из нас должен был подумать, что он планировал нанести ей удар леденцом, и предпринять соответствующие действия. Аналогичным образом, тёте Шоне следовало схватить его протянутую руку с заострённой карамельной тростью в кулак, как инстинкт, что она должна защитить свою шею. Но я полагаю, что никто из нас не думал, что он действительно применит насилие к любимой родственнице.
Тётя Шона схватилась за шею. Кровь хлынула между её пальцев.
- Мама! - закричал Нил.
Дядя Джек достал пистолет. Оглядываясь назад, можно сказать, что это было странно, что он был одет в куртку в помещении, и, думаю, я заметил в его кармане некую выпуклость в форме пистолета, и, если быть честным с самим собой, я должен был признать момент, когда я подумал: Хм-м-м, интересно, есть ли у дяди Джека пистолет в кармане куртки? Но откуда мне было знать, что он вытащит его и начнёт размахивать?
- Ты убил мою мать! - завыл Нил.
Дядя Джек выстрелил ему в голову.
Когда его тело упало на пол, я ужаснулся смерти кузена, хотя я также чувствовал, что Нил несёт бóльшую ответственность за свою судьбу. Его обвинение было полностью правильным, но его можно было и придержать.
- Я не хочу ни в кого стрелять! - сказал дядя Джек. - Это пустая трата смерти, которая должна исходить от кинжалов из карамельных тростей! Но если кто-нибудь из вас пойдёт на меня, я сделаю это! Я сделаю это!
- Просто успокойся, - сказал я ему.
- Я не хочу успокаиваться. По прошествии всего этого времени я, наконец, на той части плана, где меня уже не остановить! Либо вы на моей стороне, либо против меня, и те из вас, кто против меня, будут подстрелены! Кто со мной?
Все подняли руки, кроме дедушки.
- Ну, дедушка? - спросил дядя Джек.
- Мне нужно знать, что значит быть на твоей стороне?
- Участие в массовой резне с леденцами.
- Понял. Нет, не моё.
Дядя Джек выстрелил дедушке в голову.
- Ты убил Лестера! - запричитала бабушка.
Дядя Джек застрелил и её. Опять же, этот поступок наполнил меня невыразимым ужасом, но, тем не менее, мы только что видели пример того, почему не следует так вопить.
- Кто следующий? - спросил дядя Джек.
- Не я, - сказал мой кузен Ральф. - Я полностью с тобой.
Дядя Джек выстрелил ему в голову.
- Вот дерьмо! - сказал дядя Джек, когда Ральф упал на пол. - Я был доволен этим ответом. Я знаю, что он сказал, но вначале я услышал кое-что другое, и к тому времени, когда я осознал свою ошибку, я уже выстрелил в него.
Я не думаю, что кто-то посчитал это разумной ошибкой, но никто из нас не хотел этого говорить.
- Этого больше не повторится, - заверил нас дядя Джек. - Теперь все поднимите свои трости.
Все за обеденным столом сделали, как им сказали.
- Главное - использовать как можно больше леденцов, - объяснил дядя Джек. - Так что, если вы ударите кого-нибудь двадцать раз одним и тем же, это засчитывается только как один раз. Что вы можете сделать, так это ударить кого-нибудь двадцатью разными леденцами.
- Почему бы просто не проткнуть труп всей тысячей из них? - спросил я.
- Хороший вопрос. Но когда кто-то мёртв, он больше не учитывается в ритуале.
- Так ты хочешь сказать, что убийство тёти Шоны карамельной тростью в горло было непредусмотрительным?
- Да, - сказал дядя Джек, видимо, не задетый моими словами. - Но вас несколько, а я только один, поэтому, если бы я ударил её в руку, вы могли бы остановить меня и помешать моему плану. Я не пытался максимально использовать ресурсы. Но когда мы начнём наше колющее веселье, мы обязательно нанесём удары людям по рукам, ногам и другим местам, при которых они не умрут сразу.
К этому моменту все рыдали.
- Я не могу этого сделать, - сказала мама.
- Мама, нет! - закричал я. - Ты должна!
- Это слишком омерзительно!
- Пожалуйста, мама! Пожалуйста, делай, что он говорит!
- Расслабься, Барри, - сказал дядя Джек. - Я убил своих родителей, своего племянника и свою сестру, но я бы не стал убивать свою последнюю оставшуюся сестру. Все остальные должны участвовать в этом ритуале, но если она действительно думает, что это слишком омерзительно, она прощена и свободна.
- Спасибо, - сказала мама, поспешно выбегая из столовой и поднимаясь наверх.
Я заметил, что она оставила свой сотовый телефон на столе. А у бабушки и дедушки не было телефона наверху. Должен признаться, я был немного разочарован тем, что, очевидно, мама не собиралась использовать эту возможность, чтобы спасти остальных из нас.
- Мы собираемся сделать это как группа, - сказал дядя Джек. - Карамельные трости - хрупкое оружие, поэтому наша численность обеспечит нашу победу. Мы будем ходить по домам, звонить в двери и закалывать всех, кто откроет.
Раздался звонок в дверь.
- Кто-то, должно быть, вызвал полицию, когда услышал выстрелы, - сказал я.
Дядя Джек кивнул.
- Я знал, что это может закончиться тем, что меня застрелят копы. Надеялся, что этого не произойдёт. Может, сначала я убью одного или двух из них.
Он подошёл к двери и распахнул её.
Там стояла группа рождественских певцов.
Они начали петь «Рудольф, Красноносый олень». Это была версия, где люди произносили: «Как лампочка!» и другие вещи, которые не входили в изначальное творческое видение художника. Мама всегда не одобряла эту версию, так что хорошо, что она была наверху.