Во-первых, неважно, как и где кулон куплен, совершенно спокойно сказала Аня. И кем был её дед, тоже неважно. Важно, что вещь чужая.
А может, моя.
Ты это о чём? медленно спросила Аня.
Кира и сама не знала ответа на этот вопрос. Но тот факт, что кулон, подсвечник и чётки монахини принадлежали именно Кире, казался неоспоримым.
Аня вернула подсвечник с иконкой на стол и тихо спросила:
Ты это сделала?
Почему мне все задают этот дурацкий вопрос?
Потому что ты это сделала. Теперь Аня утверждала, а не спрашивала. Тебе так сильно понадобился подсвечник?
Ага, так сильно, что я двух человек на тот свет отправила. Думай, что говоришь.
После паузы Аня спросила:
Ты слышала о завещании Параскевы?
Кого?
Параскевы Кашиной. Это наша прапрабабушка. У неё была дочь Дросида, у неёдве дочери. Наша бабушка Фомаида и её сестра Смарагда, то есть тётя Маша. Дальше ты знаешь.
И что?
У Параскевы, кстати, сегодня именины. Аня села в кресло, подогнув под себя ноги, и задумчиво смотрела в пустоту.
Очень занимательно, но причём тут я?
Слушай.
***
Самый большой дом в Троицком принадлежал Кашиным. Потомственный купец, из старообрядцев, глава семейства многократно приумножил доставшееся от отца состояние. Когда он, выпятив грудь, медленно проходил по улицам посёлка, трактирщики выглядывали из своих заведений, чтобы поздороваться, городовой вежливо кивал, а дворники кланялись в пояс.
Кашин, хотя и слыл человеком буйного нрава, умел поддержать со всеми дружеские отношения. И, разумеется, никто и никогда не посмел бы высказать ему в лицо подозрения относительно нажитого богатства.
По городу уже много лет ходили слухи, что редкая удачливость купца связана не столько с его острым умом, находчивостью и изворотливостью, сколько с женой и тёщей.
Огромный дом Кашиных, превосходивший любую другую усадьбу по размерам и убранству, стоял на отшибе. Кашины славились гостеприимством, однако никто никогда не гостил у них больше одного-двух дней.
Поговаривали, что долго находиться в одном помещении с купчихой Кашиной решительно невозможно. «Дурной глаз», как выражались местные, просто-напросто вышвыривал гостей из дома. Ни изысканные манеры купчихи, ни музыкальный талант её дочери Параскевы не помогли наладить дружеских отношений с соседями.
Когда Кашины с дочерью прогуливались по городу, все встречные, конечно же, улыбались и здоровались, но стоило чете отойти чуть подальше, за их спинами начинались тихие разговоры.
Жена Кашина (урождённая Русакова), из дворян, да ещё и приезжая, вызвала толки сразу, как только появилась в Троицком. Статная, прямая, с большими угольно-чёрными глазами, Кашина слыла ведьмой. Конечно, никто не мог бы сказать с уверенностью, что видел или заметил за ней что-то неладное. Но когда одна генеральша отпустила колкое замечание по поводу якобы вышедшего из моды платья купчихи, генерал тут же погорел на истории с молодой любовницей. Жена полицмейстера, распускавшая самые нелепые слухи о купеческом семействе, оказалась в богадельнееё муж отправился на каторгу за казнокрадство. Самые пустяковые ссоры с Кашиной оборачивались то падежом скота, то развалом моста, то каретой, опрокинувшейся в канаву. А у одной престарелой помещицы, отчего-то невзлюбившей Параскеву, на светском приёме с головы слетел парик, и его полчаса таскал по дому хозяйский пудель.
Когда пришла Революция, весь город, затаив дыхание, ждал ареста Кашиных. Даже те, кого намотало на «красный маховик», несмотря на собственные невзгоды, злорадно потирали руки. Всем настолько сильно хотелось увидеть крах семейства, что доносы чекистам поступали один за другим.
Но новая власть отчего-то всё медлила. Уже арестовали генерала, выселили престарелую помещицу, разрушили церковь, расстреляли городского голову, а дом Кашиных так и стоял на своём месте. Ни одной трещинки не появилось на белых стенах. Роща вокруг всё так же шумела ветвями, как и до Революции, только уже не разносились по лесам весёлые звонкие песни.
Поздней ноябрьской ночью в дом постучали. Открывать вышла Параскева, которой к тому моменту исполнилось двадцать. Родители успели уехать за границу, дочь же оставалась дома вместе с одноглазым дворником и немой кухаркой.
Целый отряд к нам пожаловал, какая честь. Входите. Параскева посторонилась, сделав изящный приглашающий жест.
В дом, не снимая грязных сапог, вошли вооружённые люди в форме.
Вот ордер на обыск. Мы составим опись имущества, которое будет национализировано. Комиссар протянул Параскеве лист с печатью.
Что ж, пишите, произнесла хозяйка, даже не взглянув на листок.
Комиссар махнул рукой, и его подчинённые разбрелись по дому. Сам командир учинил Параскеве допрос. Она отвечала на вопросы спокойно, несколько холодно. Сидела на стуле прямо и буравила комиссара немигающим взглядом огромных чёрных глаз.
Спустя полчаса сверху послышался протяжный вой. Выйдя из кабинета, где беседовал с хозяйкой, комиссар натолкнулся на одного из своих людей. Тот вращал налитыми кровью глазами и блеял, тыча пальцем куда-то вверх.
Поднявшись по широкой скрипучей лестнице, накрытой тёмно-синим ковром, комиссар вошёл в комнату, дверь которой со скрипом отворилась сама собой. На резной дверке шкафа, обмотав собственный ремень вокруг шеи, висел его подчинённый.
Сам комиссар выбрался из дома только под утро. Совершенно седой, с побелевшими глазами, он прошёл по пустынным улицам города и исчез.
К Кашиным ещё трижды посылали отряды, но первый из них не дошёл даже до домачекисты попросту перестреляли друг друга. Останки бойцов второго отряда спустя месяц наши в лесу, опознали только по одежде. Третий отряд сгинул бесследно.
Кашиной в конце концов разрешили и дальше проживать в усадьбе, но попытались подселить соседей. Добровольно никто не соглашался переехать в этот дом, случайные и пришлые люди никогда не проводили там больше трёх дней.
Так прошло несколько лет. Город переименовали в Добромыслов, рощу вырубили, понастроили бараков. Но дом Кашиных всё равно выделялся, даже в уплотнённой застройке он как будто находился на пустыре.
Всё изменилось, когда в город прибыла новая комиссарша. Низенькая, некрасивая и злобная, она так лихо закручивала гайки, что с ней даже на улице старались не встречаться. Если она появлялась, люди прятали глаза, опускали головы, вжимались в стены и пытались поскорей скрыться. Комиссарша постановила выселить Параскеву из дома и устроить там склад и несколько контор.
Кашина вместе с дворником и кухаркой переехала в недавно построенный маленький деревянный домик прямо напротив своего особняка. Параскева устроилась работать учительницей и как будто не замечала взглядов и злобных слухов, преследовавших её по пятам.
Но однажды в ночи вспыхнул пожар. Купеческий особняк полыхал, из окон вырывались багровые языки, весь город сбежался на тушение, но ничего спасти не удалось. К утру от дома не осталось даже стен, обрушившихся на рассвете.
Комиссарша вызвала Параскеву к себе. Та вышла от неё спустя несколько часов. Она ступала по городу, гордо подняв голову и будто не замечая крови, струившейся по опухшему разбитому лицу.
Через несколько дней комиссаршу прямо во время выступления перед работниками колхоза убила молния.
***
Печальная история, зевнула Кира.
Это ещё не всё. На месте сгоревшего дома долго оставался пустырь. Говорят, туда даже бродячие собаки не совались. Застроили только в пятидесятые.
И что построили?
Дом, в котором мы сейчас находимся. А после выселения Параскева жила в доме напротив. Аня сидела в кресле, прислонившись спиной к одному подлокотнику и закинув ноги на другой.
В гнилушке?
Это сейчас гнилушки. Впрочем, и тогда было не лучше. Параскева оставила завещание.
И что в нём? скучающим тоном спросила Кира.
Само письмо, увы, не сохранилось, а вот его содержание дошло до нас во вполне приличном виде. Дело в том, что родители Параскевы успели убежать за границу, прихватив с собой только часть их ну, назовём это сокровищами.
Сокровища? с интересом спросила Кира.
Это условно. В общем, красные отобрали у Параскевы Кашиной несколько предметов. Слушай внимательно. Аня загибала пальцы. Чётки из белого жемчуга в тридцать три зерна, пара серебряных серёжек с чёрными жемчужинами, янтарные бусы из сорока продолговатых прозрачных камней, золотое кольцо с восьмиугольным рубином, ромбовидный кулон с изумрудом, круглая малахитовая шкатулка с рельефом в форме виноградной лозы, подсвечник из яшмы в виде вазочки, серебряный браслет с тремя топазами, золотая брошь с круглым бриллиантом.
Некоторое время Кира молчала.
А откуда такая чёткость описаний?
Понимаешь, само завещание утеряно, но прабабушка Дросида восстановила список по памяти. Вот копия. Аня вытащила откуда-то листок и протянула Кире.
Включив бра над кроватью, Кира села и просмотрела копию листа, испещрённого красивым почерком с завитушками. Описание предметов оказалось довольно подробным. Под перечнем стояла ещё одна надпись: «На каждом предмете есть выгравированная буква К: на серёжках их две, на чётках на одном из зёрен, на дне подсвечника, у шкатулки внутри, на бусах у замка, на ободке кольца, у петельки кулона, на замке браслета, на броши с обратной стороны».
Погоди-ка, Кира вернула листок сестре. Но если, как ты говоришь, всё это было у неё, как это экпрапро
Экспроприировано, подсказала Аня.
Да. Если всё отняли, как она умудрилась их завещать? И кому?
А вот это самое интересное. Параскева не просто их завещала, она их ещё и закляла.
Как это?
Ну, говоря простым языком, наложила на них заклятие. Все предметы соберутся в одних руках, и та, кто их соберёт, будет обладать силой всех предыдущих поколений. Аня помолчала. Как-то так.
Та, кто соберёт?
Да, она почему-то настаивала на том, что это будет женщина.
Занятно, конечно. Кира усмехнулась. Вышло ненатурально. Извини, не верю я этой сказке.
У тебя уже есть серьги с чёрным жемчугом, яшмовая вазочка, Аня накручивала прядь волос на палец, кулон с изумрудом. На них ведь есть буква К?
Ну, допустим. Кира не стала пока говорить, что ей известно местонахождение ещё как минимум одного предмета из списка.
Связь-то просматривается.
Ерунда всё это. Спокойной ночи. Кира выключила бра и отвернулась к стене.
Аня не стала настаивать на продолжении разговора, разложила кресло-кровать и через некоторое время выключила свет.
Кира так и лежала с открытыми глазами. Да, это очень симпатичная идея. Получить силу, какой обладали все предыдущие поколения Кашиных. Вообще-то краем уха Кира слышала истории о своих предках, да и о ближайших родственницах кое-какие занятные слухи ходили.
Вот, например, каждая из них всегда получала именно того мужчину, которого хотела. Всплывший в памяти образ Гарика почему-то вызвал отвращение.
Но ни одна из Кашиных счастливого брака не построила, недаром все они так и не поменяли фамилию. Отец Ани, известный в городе адвокат, на их матери не женился. Он быстро надоел Пульхерии, и она переключилась на директора завода. Появилась Кира, но всё ещё без штампа в паспортепромышленник не ушёл от жены. О папе младшей сестры Кира почти ничего не знала, в их доме он ни разу не появлялся. Отцы не обделяли девочек алиментами, хотя в их жизни и не участвовали, а сама Пульхерия оставила попытки выйти замуж и сосредоточилась на карьере. В своём возрасте она по-прежнему могла заполучить любого, даже на тридцать лет моложе, но пресловутого «женского счастья» так и не обрела. Хотя по её словам, оно и не требовалось.
Аня под венец тоже не стремилась, а после истории с женихом, разбившемся на машине вместе с любовницей, вообще перестала заговаривать на эту тему.
Тётя Маша побывала замужем аж шесть раз. От каждого мужа она «брала лучшее» и без печали двигалась дальше. Её сестра Фомаида, родная бабушка Киры и Ани, пожалуй, оказалась единственной, кому удалось создать крепкую счастливую семью. Правда, её муж всю свою очень недолгую жизнь проработал в колхозе и никаких особых благ после себя не оставил. Бабушка Фомаида, правда, всегда говорила, что ей достаточно светлой памяти о нём.
Да, кому-то приходится покрутиться. А вот некоторым всё даётся просто так. И никаких усилий прилагать не надо. Как, например, этой блондинистой шкуре. При воспоминании о Доминике у Киры сами собой сжались кулаки. Внешностьпожалуйста, деньги и цацкисколько хочешь, личная жизньвсё прекрасно, друзьяполно.
На щиколотке сцепились холодные пальцы и потянули вниз. Кира даже вскрикнуть не успела, как поехала по наклонной. Где-то внизу под зловонным клубящимся облаком раскинулось болото. В нём барахтались и не могли выбраться существа, оглашавшие округу стонами и матерными выкриками.
Кое-как Кира рассмотрела того, кто тянул её за ногу. Разумеется, это Доминика вцепилась в лодыжку своими наманикюренными когтями. На каждом пальце поблёскивало по массивному кольцу, царапавшему кожу. Размалёванное лицо Доминики кривилось в злорадной усмешке, отлично уложённые белокурые волосы сияли единственным светлым пятном в клубящейся кругом тьме.
Моё! взвизгнула Доминика и рванулась к шее Киры. Схватив кулон, она резко потянула за цепочку, но Кира рубящим движением ударила бывшую соседку по горлу, и та кувыркнулась назад.
Но вскинувшись, Доминика тут же снова вцепилась в ногу Киры и потащила её в болото. Кира брыкалась, цеплялась за склизкую землю склона, но противостоять силе бывшей соседки не могла. Гадкая жижа с кишащими в ней людскими телами становилась всё ближе. Получив пару мощных пинков, Доминика чуть изломалась, однако хватку не ослабила.
Кто-то схватил Киру сзади и рванул прочь от болота. Коленка от резкого натяжения громко щёлкнула, поясница вытянулась в струнку. Доминика, почувствовав сопротивление, обернулась и, оскалившись, бросилась на того, кто посмел ей помешать. Однако, получив ещё один пинок, полетела кубарем в болото.
Киру встряхнуло, и она проснулась. Сев и отдышавшись, краем глаза заметила тень. Сначала подумала, что это Аня стоит посреди комнаты, но присмотревшись, увидела не каштановые волосы сестры, а распущенную высветленную гриву. Доминика стояла посреди комнаты и нагло улыбалась.
Ты натоптала, сказала Кира, указывая на грязные следы от уличной обуви по всему ковру.
Тебе надо, ты и убирай, высокомерно ответила Доминика.
Вскочив, Кира с силой пнула бывшую соседку ногой в живот, отчего та согнулась. Намотав шикарные волосы Доминики на руку, Кира несколько раз ударила её головой об пол, тыкая лицом в пятна.
Волосы оторвались, Доминика повернула голову. Искажённое и измятое, будто пластилиновое, лицо так и оставалось высокомерным. После сотни ударов черты исказились до такой степени, что их невозможно стало узнать. Тело Доминики изломалось, как солома.
Кира проснулась. Аня сидела на своём кресле-кровати, свесив на пол босые ноги.
И что это? Она кивнула на бурые отпечатки подошв на ковре.
Не знаю. Может, я вчера натоптала. Кира тоже села, но встать сразу не смогланогу пронзила боль. Над щиколоткой синели следы от пальцев.
А это ты вчера ударилась, да? Аня подошла к сестре и осмотрела её лодыжку.
Да, огрызнулась Кира. Пока выбиралась из дома, который провалился.
Мне можешь не врать. Это я тебя вытащила.
Накинув халат, Аня молча вышла из комнаты. На кухне тётя Маша вынимала из пакета свежие жирные сливки.
8.
Евгения Ивановна выпросила у Щавелёвой материалы по провалу дома Юноны. Сама Леся выглядела бледной, под красными глазами синели круги. После нескольких дней на месте происшествия она клевала носом, никого не стесняясь.
Ещё вчера Батенко по памяти записала список украшений, которые назвала жрица, якобы для дистанционной работы. Список на удивление точно совпадал с теми ювелирными изделиями, что нашли в сейфе Ноябрины. У Юноны тоже обнаружился сейф. И в нём также лежали два набора брюликовболее редкие и старые подороже и новые подешевле. Только вот у Ноябрины нашлась ещё копия кулона Штановой, у Юноны же никаких копий не оказалось.
Может, Ноябрина просто решила прикарманить дорогую вещицу, а копию отдать Штановой. Доминика не производила впечатления интеллектуально развитой девушки, так что жрица могла понадеяться, что хозяйка просто не заметит подмены. С другой стороны, слишком это рискованно. Не сама Штанова, так кто-то из её окружения вполне мог распознать подделку.
Но вот что странноБатенко ожидала найти в сейфе Юноны янтарные бусы, которые принесла Светка. Но их там не оказалось. Вот нитка из искусственного янтаря, которую сама Евгения Ивановна отдала жрице, лежала в коробке с недорогими украшениями. На пакетике стояли инициалы и фамилия самой Батенко.
Хотя Светка что-то говорила о как же её Година. Вот. Светку же вроде как перенаправили. Видимо, и бусы тоже переехали к этой верховной жрице.