Вот бы мне карту. С направлениями. С подсказками. Призраки ничем не помогали. По крайней мере, не занимали меня слишком сильно. Лучше было думать о Карен. Вспоминать, как мы целовались перед сиднейской обсерваторией, в ночь, когда видели... что, комету? Память начинала подводить. Если я не буду осторожен, если не стану вспоминать, превращусь в тень, в одного из них.
Вот чего они ждали. Моя кожа начала сереть. Это они подразумевали под шансом?
Карен. Я помнил, как мы нашли «Гаучо», просто прогуливаясь. Хотели навестить друга, решили пройтись, недооценили расстояние и захотели пообедать. Это было на Бродвее? Я не помнил. Потом мы решили вернуться, но ресторан, к нашему разочарованию, закрылся. Месяц спустя мы были вне себя от радости, найдя новое местечко, совершенно случайно, в Киррибилли.
Карен. Мы гуляли по рыбному рынку на Пирмонт-стрит. Там я встретил своего первого пеликана. Я не знал, что они такие большие. Он просто стоял посреди дороги, в облаке рыбного запаха. Машины его объезжали. После этого Карен взяла меня в Энтранс, чтобы показать, как их кормят.
Карен. Глаза заволокло слезами. Неужели это был калейдоскоп воспоминаний перед смертью? Я остановился. Вытер слезы и попытался снова понять, где я.
Тщетно. Черт знает где.
IV
Меня мутит. Я слаб. Связан и, если это важно, лежу на спине. Могу приподнять голову, но она так болит, что после первой попытки сдаюсь. Свет режет глаза, я прищуриваюсь, но быстро понимаю, где яили, по крайней мере, где меня нет.
Я не под землей. Я думал, призраки утащат меня в свое логово, место куда хуже ямы Иеремии, но я на поверхности. Не в городе. Воздух сырой. Стылый. Всюду деревья. Я слышу какаду. Барабаны.
Не хочу ничего знать.
Вокруг не видно призраков. Путы у меня на запястьях, на лодыжках, на поясе и на шееони не душат, просто ограничивают движения. Я лежу на ровной поверхности в нескольких дюймах от земли. Слышу, как бежит вода. Водопад? Кто знает.
Место удара болит, но я не могу его увидеть. Надеюсь, они меня ничем не заразили. Ха! Как будто я протяну достаточно долго, чтобы об этом волноваться.
Да, я снова уверен, что попал в ад. Ни серы, ни адского пламени, ни кругов Данте, ничего подобного. Честно говоря, здесь даже мило.
Я гадаю, где мы. В Голубых горах? Возможно. Более того, я думаю, зачем мы здесь. Они могли убить меня. Или, еще хуже, растерзать, как Иезавель. Боже, это было непостижимо. Я пытаюсь выскользнуть из кожаных ремней, удерживающих меня. Хочу сомкнуть пальцы на горле Капитана Страха, выдавить ему глаза. Будь он проклят!
Я связан и беспомощен. Перед глазами плывет, живот крутит. Виски словно сдавил железный обруч, из-за попыток освободиться боль только усилилась. От этих рывков моя голова скоро взорвется.
Я перестаю ерзать, вздыхаю, закрываю глаза и говорю:
Ладно, я пришел в себя. Что теперь?
Я не знаю, ждать ли ответа, но что еще остается? Приподнимаю голову, наплевав на боль, смотрю на пальцы, просто чтобы убедитьсяони посерели.
Эй!
Я слышу смехне слишком близко. Барабаны и бренчание струн. Наверное, гитара. Я не знаю, утро это или вечер, но солнечные лучи сочатся сквозь листву, рождая зловещие тени и ослепительные лужицы света. Это похоже на другой мир. Далекий, чуждый, сияющий и ирреальный. На ум приходят австралийские змеи, убийственно ядовитые твари, черные гадюки, медноголовые щитомордники, ползающие по лесам, горам и пескам. Я вижу пауковворонкового, мышиного, красного и охотника. Ладно, пусть охотники не ядовиты, но они огромны и, как я слышал, жутко кусаются. Хватит с меня боли.
Иногда высокие деревья в лесу полагают, что пришло время сломаться и рухнуть на землю, придавив того, кто под ними. Я абсолютно беззащитен. И все эти ужасы меркнут перед ножами призраков.
Где же они?
Печально, что я даже надеюсь на призраковкак на возможность исправить ситуацию.
Доброе утро, Солнышко,говорит онего хриплый, тихий голос подражает мальчику в парке Белмор.
Он позади меня, вне поля зрения, но я узнаю сдавленный шепот. Капитан Страх.
Что теперь?спрашиваю я.
Он молчит. Я не слышал, как он подошел. Не слышу, как уходит. Он не говорит ни слова. Наблюдает? Ему что, нечем заняться?
Я бьюсь в путах еще немного, пытаюсь найти их слабое место, как-то освободить запястье. Тщетно. Я боюсь призрака, но теперь, зная, что он рядом, могу не тревожиться из-за других вещей. Я представляю его, хотя и не вижу. Я зол, устал, мне больно, но я концентрируюсь. На моем новом, безмолвном друге.
Если хочешь свести меня с ума,говорю я,ты опоздал.
Нет ответа.
Ты просто мираж, да? Весь этот кошмар либо в моей голове, либо это какой-то заговор, чтобы в нее проникнуть? Вся моя жизнь была ложью? Я что, какой-то Джеймс Бонд?
Снова молчание, ну я другого и не ожидал. Давай, посмейся. Разве это не весело? Может, я теряю рассудок.
Слушай, у меня уже отняли все. Жену, сына, дом, друзей, теперь и возможность двигаться. Голова болит дни напролетя даже не знаю сколько. Ты что-то мне вколол, да? Как долго я был в отключке? Принеси умирающему хотя бы стакан воды.
Ты, говорит он,не умираешь.
Уже что-то. Теперь мне получше.
Нет, но пить хочу адски. Но ты и в воду чего-нибудь подмешаешь, да?
Нет нужды.
Чего ты от меня хочешь?
Хочу, чтобы ты, Кевин Николс, отдохнул.
Я натягиваю ремни:
Как прикажешь мне отдыхать, черт возьми?
Закрой глаза,говорит он, и я понимаю, что схожу с ума, ведь его голос звучит почти утешающе. Я жду, когда начнется гипноз: вы медленно погружаетесь в темноту, ваши веки тяжелеют, сейчас я буду считать до одногос каждым мгновением вы засыпаете все крепче и крепче.
Но он молчит, и я говорю:
Что это?
Это начало.
А потом он уходит. Я едва это слышу: шелест ткани и листьев. Сейчас июнь, зима, но даже в Голубых горах на земле мало сухих коричневых листьев.
Слишком светло, чтобы спать, да и голова раскалывается. Мысли мечутся по кругу. Одни мускулы немеют, другие сводит судорогой. Я связан, выставлен на всеобщее обозрение, словно добыча. Если они каннибалы, я, наверное, у них в меню.
V
Когда человек сдается? Честно говоря, я не знал. Не привык проигрывать. Конечно, в моей жизни были неудачные бейсбольные матчи и девушки, не соглашавшиеся пойти на свидание. Я не всегда получал, что хотел. Но не жаловался, до этого дня, и не заходил в тупик. Я потерялся, но, даже если бы этого не случилось, понятия не имел, куда идти. У меня кончились деньги, а головная боль волнами билась в стенки черепа.
Я не знал.
Солдаты сдавались, когда надежда потеряна, а гибель неизбежна. Предпочитали плен смерти. Ведь были же законы, защищавшие военнопленных? Онкобольные смирялись с судьбой (те, у кого был неизлечимый рак), прекращали бороться и тихо уходили из жизни. Капитан Титаника, наверное, сдался. Ничего нельзя было сделать. Впереди ждала смерть. Он не опустил рук, просто принял свой жребий.
Я пока еще не смирился.
Мне хотелось, чтобы призраки перестали за мной следить и сделали что-нибудь. Хотелось, чтобы Род Серлинг вышел из-за угла и сказал:
Познакомьтесь с Кевином Николсом. Он думает, что потерял все. Но на самом деле скоро узнает, каково быть Иовом.
Не то чтобы я считал себя библейским героем или проходил испытание, но, по крайней мере, случившееся должно было иметь смысл. Мораль в конце, песню в финале. Да, знакомый приятный саундтрек не помешает. Поможет ощутить собственную значимость. Создаст иллюзию, что я иду к цели.
Я мечтал о тысяче вещей и не готов был от них отказаться. Не желал убивать себя, не жаждал смерти, ничего подобного. Просто хотел, чтобы что-то произошло.
Я бы молился, декламировал стихи, жег свечи и читал заклинания на пляже, если бы верил, что это поможет. Вместо этого я нашел церковь. С открытой дверью и струившейся изнутри органной музыкой.
Дверь была маленькой, арочной, украшенной деревянным распятием. Ее обрамляли два витражных окна, защищенные железными решетками. Здание было не выше и не больше другихпросто один из многих фасадов.
Я вошел.
Церковь была длинной и темной, с двумя рядами тяжелых скамей. Никаких изысков, узоров, украшений или подушечек для коленопреклонения перед скамьями. Неф изнутри казался еще уже. В полумраке на стенах висели иконы. Их было двеодна рядом с дверью, другая над алтарем.
Перед ним на коленях стоял мужчина.
Священник, подумал я, или монах. Типа того. Его одеяние, на мой неискушенный взгляд, было церковным, но я не заметил воротничка. Я понятия не имел, к какой конфессии принадлежит эта церковь.
Я не мог выскользнуть наружукаждый шаг эхом отдавался от паркета на полу, но мужчина у алтаря не обернулся.
Он проговорил:
Брат,и стал ждать моих слов.
Я не знал, что сказать, есть ли правильный ответ, и просто произнес:
Я не хотел вам мешать.
Конечно, нет.Он склонил голову, перекрестился и поднялся на ноги. Он заслонял алтарь и большую часть света, и я видел только, что мужчина невысок. По правде говоря, он был низеньким и тощим, утопавшим в море одежд. Он выглядел так, словно очутился не в той стране (или не в том времени), но подходил этой маленькой церкви. У него действительно не оказалось воротничка. Он не был священником, но это не имело значения. Мужчина двинулся по проходу, словно не знал, стоит ли общаться со мной. В конце концов он решился на разговор.
Добрый вечер, брат мой. Что привело тебя в наш дом так поздно?
Ноги,сказал я. Не мог ничего с собой поделать. Других ответов у меня не было.
Ты им доверяешь, да?
Доверял раньше.
Он кивнул:
Я чувствую твою боль и гнев. Ты что-то потерял и ищешь ответы. Причины. Ищешь... справедливость?
Вы тоже ясновидящий?спросил я.
Он покачал головой:
Нет, брат мой, просто наблюдательный. Я Иосия.
Кевин.
Приятно познакомиться, Кевин. Если хочешь, я оставлю тебя наедине с Господом или могу остаться и направить тебя.
Я пришел не молиться,ответил я. Не сразу, но мне стало ясно: он четкий, такой же, как остальные потерянные: одноглазый и призраки. Его тоже лишили мира.
Ответы не приходят легко,сказал Иосия.Возможно, их нет. Возможно, у каждогосвои.
Сомневаюсь,заметил я.
Бог, конечно, знает все ответы,продолжил он.Но пути его неисповедимы... и так далее.
Что-то случилось. Со мной. То же, что с вами.
Он улыбнулся. Это была теплая, искренняя, широкая улыбка, клянусь, она могла успокоить любого. Мне стало легче, и я почувствовал благодарность.
Давным-давно,подтвердил он.
Я потерял жену,сказал я.Сына.
Он кивнул, положил руку мне на плечо и спросил:
Хочешь, я прочту для тебя из Книги Иова?
Нет. О нем я уже думал.
Может быть, псалм.
Читайте, но я не услышу.
Услышишь. Просто не хочешь слушать.
Я не понимаю, что случилось,сказал я. Что-то в Иосииего голос, облик и манерыподсказывало, что я могу ему доверять. Он мог протянуть руку помощикак настоящий бойскаут.Или почему.
Он улыбнулся. Покачал головой.
Не спрашивай об этом, нам не дано знать. Лучше спроси, что теперь. Как жить дальше, если все потеряно? Что делать, в каком направлении двигаться, с чего начать?
Вы задавали себе эти вопросы?
Я нашел ответы в книге.
В Библии?
Нет, в «Автостопом по галактике».Я не был уверен, что это сарказм. Он улыбнулся, склонил голову к плечу и сказал:Я понял, что ответы не так важны, как вопросы.
Я попятился.
Простите, я не должен был приходить.
Но куда же ты пойдешь?
Наверное, это и есть мой вопрос.
Да,сказал он, кивая.Но я знаю ответ. Вернее, у меня есть идея. Если ты подождешь, я позвоню ей.
Ей?
Присядь. Я отлучусь на минутку.
Я не стал садиться, но он все равно исчезза дверью в дальней стене рядом с алтарем.
Церковь была тиха, хотя любой звук отдавался от дерева. Темна, как я уже говорил, словно утроба, полная приятного, мирного, успокаивающего сумрака. Несмотря на тени, я чувствовал, что в этих стенах призраков не встречу. Словно присутствие Бога не давало им войти. Словно они и правда были призраками, а не потерявшимися незнакомцами в сером гриме.
Глава 8
I
Часы идут. Я то отключаюсь, то прихожу в себя. Мне снится Тимми. Я впервые беру его на руки в больнице, и крошечные пальчики сплетаются с моими и крепко их сжимают, он беззубо улыбается. Улыбка, как и зеленые глаза, у него от Карен. Его комната ломится от мягких игрушек. Допи и коала тоже там. Над кроваткой висит карусель. Ему скоро исполнится годчерез несколько недель. Тут я вспоминаю, что он исчез, не существует потому, что меня нет. Я никогда не знакомился с Карен, мы не венчались, никогда не занимались любовью, Тимми не родился.
Я мечтаю о Джинни, вернее, о джине. О волшебнице, которая придет, наложит чары и отправит меня обратно. Тешусь иллюзиями. Знаю, но я так давно не был дома! Представляю, как светлеет лицо Карен при моем возвращении. Вижу ее заботу, ее любовь. Слышу, как плачет Тимми, но он умолкает, когда я вхожу в дверь под номером 1142, за которой теперь нет мужика с пистолетом.
Мне снится Анна, но это всего лишь грезы. Чаще всего мы открываем тайну, которая помогает мне вернуться в мой мир, исправляет все.
А еще мне снится, что я ошибаюсь насчет реальности, что все происходящее со мной правильно, и если я перестану бороться, то моя кожа посереет, а одежда покроется пеплом и я присоединюсь к призракам.
Я не уверен, что хуже: видеть то, что ты потерял и можешь никогда не найти, или смотреть, как твой страх становится явью.
Вот что они делают. Сводят меня с ума. Призраки управляют моими снами. Если я проснусь в нужный момент, то схвачу призрака за рукув миг, когда он лезет мне в голову, физически или психически. Я пытаюсь проснуться, но вижу только деревья, солнечный свет угасает. Слышу барабаны и смех и, прищурившись как следует, могу увидеть летучих обезьян. Бормочу мантру Дороти, но не могу щелкнуть каблуками. Если магия и была, то в кроссовках, которые отдал мне Роджер, не в покупке Анны. В сказках всегда так.
Иногда я слышу тихие вопросы. Иногда кто-то гладит меня по щеке или тыкает меня пальцем в бок.
Ночью меня раздевают. Связанный, я не могу сопротивляться.
Ножами они срезают с меня одежду, кусочек за кусочком, пока на мне не остается ничего. Они действуют хладнокровно, как врачи. Я спокоен, пока мужчина не сдвигает мой член набок, чтобы срезать трусы.
Ночью звук барабанов приближается, в воздухе висит пыль. Кто-то приносит мне воды, вливает в рот пару капельмало, чтобы утолить жажду, но я рад и этому. Кто-то вытирает мне лоб.
Они расписывают мое тело кисточками. Это мучительно, даже возбуждающе. Краска холодная, влажная и густая.
Тьма становится полной. Я не вижу призраков, которые наносят серую краску мне на ноги. Барабаны стучат, голоса плывут в воздухе, Капитан Страх подходит, чтобы прошептать мне на ухо свои заветы:
Нет ни прошлого, ни будущего, только настоящее. Нет надежды, нет любви, только чистота реальности, к которой мы не принадлежим. Отбрось сомнения и тревоги, мечты и страхи, прими сущее, мир, что живет без нас, и узнай свое предназначение, причину нашего упорства. Мы очищаем реальность после сдвига, делаем мир таким, каким он должен быть. Нет возврата, нет пути дальшеесть только то, что мы слышим, видим, осязаем и пробуем на вкус. Мы можем исправить ошибки. Истребить скверну или дать потерянному шанс на новую жизнь на краю, вне бытия. Как нам и суждено.
После нескольких подобных наставлений Страх говорит:
Ты понимаешь, Кевин Николс?
Голос меня не слушается. В горле пересохло. Думаю, прошли уже сутки. Я чувствую утренний свет, хотя еще не вижу его. Говорить больно, так что я шепчу. Шепчу, как один из призраков:
Я понимаю. Потому что это правда.
Ты веруешь, Кевин Николс?
Я не могу лгать, голос меня выдаст, так что не говорю ничего. Он понимает. Хочет меня сломать, знает, что сможет. Это лишь вопрос времени.
Солнечный свет пробивается сквозь листву, и серая краска на теле застывает, придавливает меня. Она теплая, сухая, неприятная, но барабаны, наконец, смолкли, и меня, кажется, оставили в покое.
Всякий раз закрывая глаза, я вижу Карен, Тимми или Анну. Вижу одноглазого бродягу с моста и Иезавель. Я бы заплакал, если б остались слезы. Кто-то снова вливает мне в рот четыре или пять капель воды, скорей мучит, чем помогает. Женщина. Она шепчет мое имя, касается моих губ и исчезает.