Иерей Константин сопроводил ее до приемной перед кабинетом митрополита. Здесь за небольшим письменным столом сидела довольно еще молодая, но очень полная женщина с большой рыхлой грудью, выпирающей, словно тесто из кадки, из-под серо-коричневого платья простого покроя. У нее был нездоровый цвет лица. Она также была незнакома Марине.
К Его Высокопреосвященству, произнес иерей Константин, обращаясь к ней, но глядя поверх головы. И с плохо скрытой обидой добавил: Меня не предупредили, что владыка назначил кому-то аудиенцию.
Простите, ваше преподобие, сказала женщина. У нее даже голос был жирный и какой-то тягучий, словно он истекал маслом. Видимо, в канцелярии допустили оплошность. Еще не привыкли. Я сделаю им выговор. Впредь такого не повторится.
Я надеюсь, недовольно буркнул иерей Константин и вышел, забыв попрощаться.
Марина проводила его насмешливым взглядом. Видимо, иерей Константин был всесильным фаворитом нового митрополита, подумала она, а епархия превратилась в подобие французского двора в средние века, где правили любимчики короля, миньоны. Это сравнение показалось ей забавным. При владыке Филарете подобного быть не могло. Это был священнослужитель старой закалки, прошедший огонь, воду и медные трубы, которыми испытывали православие в России последние сто лет. Старик на своем веку пережил немало взлетов и падений и хорошо понимал, что нет ничего вечного под солнцем и никакие земные блага не стоят того, чтобы из-за них потерять душу. У него не было любимчиков в епархии, ко всем он относился одинаково ровно и с отеческой любовью, иногда с любовью же карая.
Всему городу был известен скандал, разразившийся в епархии, когда владыка Филарет восстал против частых туристических поездок служителей церкви за границу и потребовал от них сдать свои загранпаспорта в канцелярию. Но многие батюшки воспротивились, посчитав это самодурством выживающего из ума старика. Чем все закончилось, так и осталось неизвестным, однако вскоре после этого владыка Филарет подал первое прошение на имя Патриарха Московского и всея Руси, буквально умоляя отпустить его на покой в связи с преклонным возрастом. Потом в течение пяти лет было еще несколько прошений, и последнее удовлетворили, по всей видимости, подыскав, наконец, достойного преемника. Владыка Филарет с его устаревшими взглядами на мир и общество явно не вписывался в современные реалии.
Присаживайтесь, Марина Львовна, тем же елейным голосом, но уже без подобострастия, сказала толстуха, показав жестом на маленький диванчик, стоявший у окна. Вам придется немного подождать. Как только Его Высокопреосвященство освободится, я сообщу ему, что вы пришли.
Говорила она таким тоном, словно замещала самого святого Петра, передавшего ей ключи от рая, и теперь имела право решать, кого пропустить в райские врата, а кого повернуть назад.
С мыслью, что чаша унижений еще не выпита до дна, Марина присела на диванчик и отвернулась к окну, за которым виднелись несколько чахлых деревьев с уже облетевшей листвой. Не пробыв в епархии и десяти минут, она уже хотела уйти отсюда как можно быстрее. Прежде такого с ней никогда не бывало. Марина чувствовала, как в ней зарождается инстинктивное чувство неприязни к новому митрополиту, которого она еще даже в глаза не видела. Генриха III, как ей было известно из романа Дюма, не любили именно из-за его миньонов. И сейчас, после недолгого общения с иереем Константином, она поняла почему.
Желая быть объективной, Марина пыталась найти митрополиту оправдание. Ведь, например, не пошел же он по проторенной дорожке и не взял в секретари девицу модельной внешности.
Однако, с иронией возражала Марина сама себе, это могло произойти из-за того, что у владыки свое представление о прекрасном. Называют же некоторые Мону Лизу кисти Леонардо да Винчи красивой женщиной
Размышления Марины были прерваны секретарем митрополита. Она сходила в кабинет и вернулась, оставив дверь открытой.
Пройдите, произнесла женщина почти с благоговейным придыханием. Владыка Димитрий ждет вас.
По всей видимости, она трепетала перед своим начальником, и каждый, кто удостаивался его аудиенции, становился в ее глазах чуть ли не кандидатом в святые.
Марина вошла в кабинет с таким чувством, будто входила в клетку с диковинным хищным зверем. Ей было немного не по себе и любопытно одновременно. На эту встречу она одела то самое черное платье с вышивкой, от которого отказалась накануне, когда собиралась на вечер в Клуб одиноких вдов. И теперь была довольна, что выбрала именно его. Платье было скромным и одновременно выгодно подчеркивало достоинства ее фигуры. Если новый митрополит не окончательно перестал быть мужчиной, став монахом, он должен был оценить ее вкус.
Владыка Димитрий встретил ее стоя. Она увидела перед собой очень высокого и худого, словно жердь, человека в длинной черной рясе с широкими рукавами, узкой в талии и плотно прилегающей к телу с боков и со спины. Поверх рясы на длинных золотых цепях были надеты панагия с изображением Божией матери и наперсный крест восьмиконечной формы, украшенный драгоценными камнями. Голову его покрывал клобук белого цвета с бриллиантовым крестом. Митрополит был чуть ли не вдвое выше Марины, но едва ли шире ее в плечах, и потому его фигура действительно выглядела уродливо. На его щеках и подбородке росла реденькая пегая бородка, подчеркивающая одутловатость и темные круги под глазами. Митрополит, несомненно, страдал от какой-то болезни, и, вероятно, много пил, чтобы заглушить боль. Но можно было предположить, что его лицо носило на себе также отпечаток ночных бдений, проведенных в молитвах.
«Либо это очень больной человеком, либо он жаждет венца мученика», это была первая мысль, промелькнувшая в голове Марины. Но у нее не было времени ее обдумать. Величественным жестом митрополит протянул руку, рассчитывая, по всей видимости, что Марина ее поцелует. Так следовало поступить по православной традиции любому воцерковленному мирянину. Однако она так и не научилась целовать мужских рук, даже если те принадлежали священнослужителям, и быстро протянула свою, чтобы избежать неловкости. Их пальцы встретились и мгновенно расстались, словно прикоснулись к раскаленной поверхности. Но со стороны могло показаться, что митрополит и Марина пожали друг другу руки.
Будь это владыка Филарет, Марина непременно попросила бы у него благословения. Но это был не он, и она просто сказала:
Рада приветствовать вас, владыка Димитрий. Надеюсь, наш город придется вам по душе.
Может быть, ей это померещилось, но в глазах митрополита промелькнуло презрение при упоминании о городе. Он ничего не ответил, только кивнул, благодаря.
Они присели в мягкие кресла, которые разделял инкрустированный латунью столик, изготовленный из дерева ценной породы. Вся мебель в комнате была добротной и очень дорогой. Стены украшали картины на религиозные темы и портреты, на которых были нарисованы старцы в клобуках и расшитых золотом рясах. Самым большим, в натуральную величину, был портрет с изображением последнего патриарха Московского и всея Руси.
После недолгого молчания, словно не найдя другой темы для начала беседы, митрополит возобновил разговор о городе. Могло показаться, что все это время он обдумывал слова Марины.
Мое первое впечатление о вашем городе противоречиво, сказал он почти с обидой, видимо, все же не простив того, что Марина отказалась целовать его руку. Много заблудших душ, мало православных обителей.
Так ли уж мало, владыка? возразила Марина, не став развивать тему о заблудших душах, к одной из которых она причисляла себя.
Чрезвычайно, резко ответил митрополит тоном, не терпящим возражений. В Москве на каждые сто тысяч человек приходится почти по пять храмов. А в вашем городе сколько?
«Нам хватает», едва не заявила Марина, но вовремя сдержалась, призвав на помощь христианское смирение. Это прозвучало бы как вызов, а этого она не хотела. Ни к чему ей было ссориться с новым митрополитом, какие бы чувства он у нее ни вызывал. Во всяком случае, при первой же встрече.
Однако сам митрополит, создавалось впечатление, христианским смирением не обладал. Он гневно смотрел на Марину, словно угадав ее невысказанные мысли. Ее возражение вызвало у него раздражение. Он явно не привык к тому, чтобы его слова оспаривали.
Мы исправим это, сказал он, не дождавшись от нее ответа. И начнем со строительства кафедрального собора. Мы воздвигнем его на центральной площади перед городской администрацией. Это лучшее место и самое подходящее.
Марина вспомнила слова Тани о том, что новый митрополит уедет в Москву, как только построит в их городе кафедральный собор. И подумала, что на этот раз Таня, возможно, как в воду глядела. Но не исключено, что храмы были для митрополита идеей фикс. Ответ на этот вопрос зависел от того, был он религиозным фанатиком или обыкновенным карьеристом. В этом ей еще предстояло разобраться.
Что вы скажете об этом? неожиданно обратился митрополит к ней.
Несомненно, он ждал одобрения. Однако Марина недоуменно пожала плечами.
Но в городе уже есть кафедральный собор, сказала она.
Ей ли было не знать об этом!
Сколько он вмещаетменьше тысячи человек? презрительно спросил митрополит. Новый собор, о котором я говорю, рассчитан на пять тысяч. Когда его построят, вы поймете, как заблуждались!
«А если заблуждаетесь вы?» хотела спросить Марина, но благоразумно промолчала.
Жизнь научила ее, что иногда лучше оставить свои мысли при себе.
Глава 11
Кафедральный собор построили в городском парке, на месте которого в дореволюционные времена находилось кладбище и старая церквушка при нем. Когда в стране к власти пришли большевики, церковь разрушили. Заброшенное кладбище заросло травой, кресты рухнули, могильные холмики со временем сравнялись с землей. Над могилами воздвигли увеселительные аттракционы, посадили деревья и кусты. Назвали это место парком культуры и отдыха. Горожане десятилетиями отдыхали и веселились на бывшем кладбище, забыв или не зная об этом. Потом, когда начали закладывать фундамент новой церкви, из земли вырывали истлевшие гробы со скелетами внутри. Их хоронили заново на городском кладбище, уже безымянных и безродных
Злые языки долго потом говорили, что Олег Туков вымостил себе дорогу в рай человеческими костями. Однако Марина всегда считала, что они с мужем сделали благое дело, профинансировав строительство собора. Олега даже наградили каким-то церковным орденом.
Сколько времени и денег было потрачено И вот теперь оказывается, что все это было зря?
Марина не могла поверить в это. Подняла недоуменные глаза на митрополита. Но он по-своему понял ее немой вопрос. И сказал совсем не то, что она хотела услышать.
Мне известно, что ваш муж был филантроп и глубоко верующим человеком. Царствия ему небесного! Вы его наследница. И не только материальных благ, но дел и помыслов духовных. Епархия рассчитывает на вашу посильную помощь, замыслив столь грандиозное строительство. Ради этого я и позвал вас. Вы одна из немногих, к кому я решил обратиться лично
«Он уговаривает меня, как Остап Бендер членов Союза меча и орала», с горькой иронией подумала Марина. Если бы она поддалась на уговоры митрополита, то оскорбила бы память своего мужа, который вложил в строительство храма не только деньги, но и душу. Этот кафедральный собор был ему вечным памятником. И сейчас митрополит призывал разрушить его, пусть и не в буквальном смысле этого слова.
«Да что он о себе думает?» едва не вскрикнула Марина. Она хотела подняться и уйти, лишь бы не слышать этот ласковый голос, змеей заползающий ей в уши и отравляющий ее душу своим сладким ядом.
Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю, тихо произнесла она, чтобы удержать себя от вспышки гнева.
Митрополит не расслышал ее. Он был увлечен своим замыслом, и ему казалось, что никто не может остаться к нему равнодушным, стоило только доходчиво объяснить его грандиозность. К сожалению, не каждый может сразу понять это. Но на то он и пастырь человеческих душ, чтобы терпеливо вести к цели, величие которой они поймут, только достигнув ее.
Все эти мысли легко читались на лице митрополита. Взглянув на него, Марина поняла, что любые ее возражения сейчас будут неуместны и вызовут только гнев и неприятие. Поэтому она только спросила:
И во сколько обойдется строительство?
Но митрополит не стал отвечать на этот каверзный вопрос, который возвращал его с заоблачных высот на грешную землю. Вместо этого он, чуть повысив голос, произнес:
Елена Петровна!
И сразу же на пороге комнаты, словно она все это время стояла за дверью и подслушивала, возникла его секретарь.
Я слушаю, Ваше высокопреосвященство, почти раболепно произнесла она, не поднимая глаз.
Пригласите ко мне епископа Феодорита, срочно, распорядился митрополит. Да скажите ему, чтобы взял с собой смету строительства нового кафедрального собора и все чертежи.
Митрополит еще не договорил, а его секретаря уже не было в кабинете. Марину поразило, что, несмотря на свою тучность, двигалась женщина легко и почти бесшумно. Видимо, сказывалась многолетняя выучка.
Епископ Феодорит отвечает в епархии за связи с внешним миром и средствами массовой информации, пояснил митрополит. Я передал ему все документы, чтобы он начал
Митрополит замялся, подыскивая слово. Марина пришла ему на помощь.
Рекламную компанию, сказала она.
Митрополит недовольно поморщился, но промолчал. Марина догадалась, что сам он наверняка употребил бы другие слова, более обтекаемые и менее точные по смыслу, но благозвучные. Однако и не подумала исправиться. Она осуждала церковь за то, что та старается не называть вещи своими именами, одевая на них своего рода вуаль. Поэтому на церковном языке ягненокэто агнец, монахинок, монастырьскит, а все, что доставляет человеку плотскую радостьэто соблазн. Этакий завуалированный смертный грех. Но впасть в грехэто одно, а соблазнитьсясовсем другое. Кара за грехадские муки, а соблазн карается епитимьей, исполнив которую наказанный возвращается в лоно церкви. Как говорится, не согрешишьне покаешься, не покаешьсяне спасешься. Был во всем этом привкус лицемерия, которое Марина на дух не выносила. И если уж митрополит желает лицемерить, то пусть, по крайней мере, не вовлекает ее в это, думала она. Маленькое зло, если ему не противостоять, будет разрастаться, как раковая опухоль. И со временем обязательно превратится в большое зло. Конфуций был прав.
Напряженное молчание нарушил приход епископа Феодорита. Это был сухощавый, среднего роста мужчина с обширными залысинами на голове и редкой, но длинной бородкой, придающей ему чрезвычайно благообразный вид. А еще ему очень шла ряса, в отличие от многих служителей церкви. Марина подозревала, что именно благодаря своей бороде и умению носить рясу он и сумел сделать карьеру в епархии.
Она знала епископа Феодорита еще с тех времен, когда его звали Михаилом, и он даже не помышлял о церкви. Они учились в одной школе, он на класс старше. Учился он неважно, поэтому по окончании школы поступил в местный педагогический институт, куда принимали всех лиц мужского пола почти без экзаменов, чтобы хотя бы слегка разбавить бабье царство. Но быть учителем в школе он не хотел, поскольку это была малооплачиваемая и слишком нервная работа, поэтому по окончании института пошел работать в районную газету. Однажды, накануне какого-то религиозного праздника, ему поручили взять интервью у митрополита. Так он познакомился с владыкой Филаретом и сумел вызвать у него симпатию. Очень быстро Михаил понял, что церковьхлебное место, где можно жить припеваючи, если научиться скрывать свои истинные мысли и проявлять подобострастие ко всем без исключения священнослужителям рангом выше. И он стал очень набожен. А затем попросил митрополита благословить его на послушание в одном из православных приходов. Начал с низов, но очень скоро, заручившись поддержкой владыки, пошел семимильными шагами вверх по карьерной лестнице. Заочно закончил духовную семинарию, потом так жеакадемию. Владыка Филарет долго благоволил ему. А в один прекрасный день епископ Феодорит решил, что старику пора на покой и начал интриговать против него. Он был прирожденным Макиавелли. Марина знала, что именно он посеял смуту в рядах местного духовенства, когда владыка потребовал от них сдать загранпаспорта. И, благодаря своим связям в газетах и на телевидении, сумел сделать этот скандал достоянием общественности. Епископ Феодорит рассчитывал, что патриарх сместит митрополита, испортившего свою безупречную прежде репутацию смутой в епархии. И задуманное ему удалось, правда, не сразу.