Его целью было, как он говорит, найти какие-нибудь предания о графе Магнусе, из которых можно было бы узнать то, чем он занимался и определить, почитал его народ или нет. Из этих записок он понял то, и это можно было сказать с абсолютной уверенностью, что граф особенной популярностью среди народа не пользовался. Если его издольщики опаздывали на работу в те дни, когда они должны были работать на него как на хозяина поместья, то он растягивал их на деревянной скамье, или порол их, а затем клеймил, во внутреннем дворе своего особняка. Было два случая, когда люди попытались отнять у него участки земли, так вот, зимними ночами дома этих людей таинственным образом сгорели вместе с их семьями, которые были в этих домах. Но, о чем больше всего беспокоился хозяин гостиницы, и к этой теме он возвращался не один раз, так это то, что граф пошел по Черному Пути и, судя по всему, умел вызывать какого-то адского духа.
Вы конечно захотите узнать, как и поступил господин Раксэл, что же это такое, Черный Путь. Но ваше любопытство, наверняка, так и останется не удовлетворенным, также случилось и с ним. Хозяин явно не хотел вдаваться в подробности, или вообще что-нибудь отвечать на этот вопрос. Как раз этот момент его куда-то позвали и он с явной готовностью поспешно удалился, лишь только несколько минут спустя он засунул свою голову в дверь, чтобы сказать, что его срочно вызвали в Скару и он вернется только к вечеру.
Так и не удовлетворив свое любопытство, господину Раксэлу пришлось приступить к своей работе в особняке, которой он занимался ежедневно. Записки и документы, на которые он вслед за этим наткнулся, направили его мысли совсем по другому пути. Его внимание привлекла переписка между Софией Альбертиной из Стокгольма и её замужней кузиной Ульрикой Элеонорой, которая жила в Робеке, в период с 1705 по 1710 годы. Эти письма были черезвычайно интересны в том плане, что они проливали свет на культурные традиции, существовавшие в Швеции в то время, любой, кто читал полную публикацию этих писем в изданиях Шведской Комиссии по Историческим Манускриптам, может это подтвердить.
После обеда, он закончил с этими письмами и после того, как он поставил ящики, в которых они лежали, на их прежнее место на полке, он, как и следовало ожидать, решил рассмотреть несколько томов, которые стояли рядом, для того чтобы определить с какого из них лучше всего начать на следующий день. Полку, на которую он наткнулся, главным образом занимали бухгалтерские книги, написанные от руки самим графом Магнусом. Но одна среди них затесалась явно другая, эта была книга по алхимии и другими мистическимие трактатами, которые существовали в шестнадцатом столетии. Так как, господин Раксэл был не особенно знаком с книгами по алхимии, ему потребовалось очень много времени для того чтобы разобрать названия различных трактатов и заголовков. Там была: «Книга Феникса», «Книга Тридцати Слов», «Книга Жабы», «Книга Мириам», Turba philosophorum, и другие; и тут он очень обрадовался, так как случайно наткнулся на лист, который специально был оставлен свободным в середине книги и на котором было что-то написано самим графом Магнусом под заголовком Liber nigrae peregrinations. На самом деле, там было написано всего каких-то несколько строк, но и этого было вполне достаточно, для того чтобы понять то, что этим утром хозяин дома говорил о религии, по крайне мере, такой же древней как и сам граф Магнус и которой он, по всей видимости, придерживался. Здесь я привожу перевод на английский того, что было написано там:
«Если человек хочет прожить долгую жизнь, заручиться покровительством доброго ангела и увидеть, как прольется кровь его врагов, то, первым делом ему надо отправиться в город Хоразин и предстать там перед принцем». В этом месте слово было затерто, но не очень хорошо, поэтому господин Раксэл был абсолютно уверен в том, что он сумел его разобрать правильно и это слово следует читать как aeris (из воздуха). Но далее не следовало никакого текста, лишь только одна строчка на латыни: Quaere reliqua hujus materiei inter secretiora. (Остальное смотрите среди материалов личного характера).
Нельзя отрицать того, что из за зловещего сияния, которое исходило от всего во что верил граф и к чему он имел склонность, у господина Раксэла, который жил почти три столетия спустя, возникла мысль о том, что вполне вероятно граф приобрел свое могущество благодаря алхимии, а вместе с ней и магией, и это сделало эту заметную фигуру еще более яркой. Поэтому, когда после длительного созерцания картины, висевшей в холле, на которой был изображен этот самый граф, он отправился по привычному пути домой, все его мысли были сфокусированы на графе Магнусе. Его глаза не замечали всей той красоты, что его окружала, он не воспринимал восхитительных ароматов леса, не видел чудесного света, которым было озарено озеро. А когда он внезапно остановился, то был очень удивлен тому, что вместо того, чтобы прийти к себе в гостиницу на ужин, он оказался у ворот на церковное кладбище. Тут его глаза уперлись в мавзолей.
А, произнес он, граф Магнус, вот Вы где. Я был бы очень рад встрече с Вами.
Как и многие старые холостяки, писал он, я имею привычку говорить с самим собой вслух и, в отличие от греческих и римских аристократов, я не ожидал услышать ничего. Само собой разумеется, и возможно к моему счастью, на этот раз я не услышал никакого ответа, также не услышал того, что можно было бы принять за ответ: лишь только женщина, которая, как я полагаю, убирала в церкви, уронила какой-то металлический предмет на пол и от раздавшегося лязга я вздрогнул. А граф Магнус, я думаю, спал крепким сном.
Вечером этого же дня хозяин гостиницы, который уже знал о том, что господин Раксэл желает встретиться с приходским священником или дьяконом (как их называют в Швеции), познакомил его с ним в фойе гостиницы. Усыпальницу Де ла Гарди они решили посетить на следующий день, а после этого немного побеседовали на общие темы.
Господин Раксэл помнил, что в обязанности дьяконов в Швеции входило обучать претендентов на получение конфирмации, таким образом, он мог надеяться освежить в своей памяти знание Библейских притч.
Вы можете мне что-нибудь сказать о Хоразине?
Похоже, что дьякон был сильно удивлен, но с готовностью напомнил ему, что плохого говорили об этом городе.
Чтобы лучше знать, спросил господин Раксэл, я полагаю, там сейчас одни руины остались?
Да, наверное, так, ответил дьякон, Я слышал от наших старых священников, что там Антихрист должен был родиться, да многое еще рассказывают
А что рассказывают? тут же поинтересовался господин Раксэл.
Да, всякое. Я уже и забыл, ответил дьякон, и, вскоре после этого он ушел, пожелав тому доброй ночи.
Сейчас хозяин гостиницы оставался один и в полном распоряжении господина Раксэла; а этот пытливый вопрошатель не собирался щадить его.
Господин Нильсен, сказал он, мне удалось кое-что узнать о Черном Пути. Вы можете мне рассказать то, что вы знаете. Какие таинственные силы граф умел вызывать?
Возможно, по той причине, что шведы имеют привычку медлить и не сразу отвечать на вопросы, или потому, что хозяин гостиницы сам был таковым по природе своей, я не могу сказать точно; но господин Раксэл пишет, что хозяин гостиницы потратил более минуты для того чтобы рассмотреть его с ног до головы. После чего он подошел совсем близко к своему постояльцу и, с большим напряжением в голосе, произнес:
Господин Раксэл, я могу рассказать вам одну историю, но больше вы от меня не услышите ни единого слова, ничего. И когда я её закончу, не спрашивайте меня ни о чем. В те времена, когда жил мой дедушкаа было это девяносто два года назадбыло два человека, которые говорили: «Граф помер: что нам до него. Вот мы соберемся и пойдем в его лес и будем там охотиться, сколько душа пожелает» это они говорили о том дальнем лесе, что на холме за Робеком. Ну а те, которые слышали их похвальбу, отвечали им: "Не ходите; мы знаем, там вы встретите тех, кто ходит, когда они не должны ходить, они должны покоиться с миром, а не ходить». А те, в ответ, только смеялись. В том лесу не было лесников, которые должны были следить за ним, потому что никто не хотел жить там. Вся семья уехала, и дом лесника стоял пустой. Так что эти двое могли делать всё, что они пожелают.
В общем, той ночью они собрались и пошли в лес. Мой дедушка сидел здесь, в этой комнате. Было лето, и ночь была светлая. Через открытое окно он мог наблюдать за лесом и слышать всё, что там происходит.
Так он здесь и сидел, а вместе с ним двое или трое других мужиков, сидели они и слушали. Сначала, вроде как, ничего не слышали. А потом слышат, знаете как отсюда далеко до леса, они вдруг слышат, как кто-то кричит, да так кричит, как будто из его тела с корнем вырывают самую душу. Они собрались все вместе в одной комнате, и так и сидели три четверти часа, не вставая. Тут они опять услышали, как будто кто-то ходит рядом, всего, в каких-то трех сотнях элей. А тот, кто ходил, вдруг начал смеяться. Но это смеялся ни один из тех, кто ушел в лес, а это был какой-то другой смех, и как они все потом говорили, это вообще был смех не людской. Затем они слышали, как со всей силы кто-то хлопнул дверью.
Только когда рассвело и солнце поднялось, они пошли к священнику. Они ему сказали:
Отец! Надевайте свою ризу и раф, и пойдемте с нами, у нас двое покойников: Андерс Бьорнсен и Ганс Торбьёрн.
Вы понимаете, они были уверены в том, что эти двое уже мертвы. Ну, значит, идут они в лесмой дедушка помнил всё очень хорошо. Он говорил, что они сами были больше похоже на ходячие трупы. И священник тоже, тот был весь белый от страха. Он им сказал, когда они пришли:
Я слышал крик ночью, а потом я услышал хохот. Если я не смогу этого забыть, я никогда не смогу сомкнуть глаз и заснуть.
Ну, так вот, они пришли в лес, и там они нашли тех, кто пропал, на опушке. Ганс Торбьёрн стоял, спиной к дереву, и всё что-то толкал перед собой рукамивсё толкал и толкал от себя, что-то невидимое. Да, он был жив. Они привели его обратно и отправили его в Нючёпинг, к родне, там он и помер, еще до наступления зимы; всё это время он так и толкал от себя, не понять что. Андерс Бьёрнсен тоже был там: но он был мертв. Вот что я расскажу вам об Андерсе Бьёрнсене, до этого дня он был красивый парень, но теперь у него лица не было, потому что всё мясо с кожей, до самых костей, было содрано. Представляете? Мой дед на всю оставшуюся жизнь помнил это. Они положили его на носилки, на которых покойников носят, и накинули на его голову покрывало, священник пошел первым. Они начали петь псалмы за упокой, а пели они, кто во что горазд. И, вот, когда они уже дошли до последней строки первого псалма, один из них, тот, который нес эти носилки спереди, споткнулся и упал, все посмотрели на носилки, смотрят, а покрывало сползло, и глаза у Андерса смотрят, как у живого, вверх, и ничего не видят. Этого они не могли вынести. Поэтому священник положил опять на его голову покрывало и послал за лопатой, они его там и похоронили.
На следующий день, пишет господин Раксэл, дьякон зашел за ним вскоре после завтрака и они отправились вместе в мавзолей. Он рассказывает, что ключ от мавзолея висел на гвозде, как раз возле кафедры, и ему пришло в голову, что если дверь в церковь будет оставаться открытой, а, как правило, так и бывало, то ему особого труда не составит, улучить секунду, взять ключ, и самому туда проникнуть. Если, тем более окажется, что там имеется гораздо больше интересного, чем можно увидеть во время первого визита. Мавзолей, когда он в него вошел, не произвел на него сильного впечатления. На памятниках, главным образом, крупных сооружениях семнадцатого и восемнадцатого веков, богато украшенных орнаментом, были имена, причем присутствовало большое количество эпитафий и геральдической символики. В центре комнаты с куполовидным потолком находилось три саркофага, покрытых прекрасно выгравированным орнаментом. На крышках двоих из них, как это было принято в Дании и Швеции, были металлические распятия. На третьем, который, как оказалось впоследствии, был саркофагом графа Магнуса, вместо распятия было выгравировано объемное изображение в полный рост, и на его краях было несколько вьющихся ветвей орнамента, изображающих различные сцены. Одна из нихбыла сцена битвы, где была изображена пушка, из которой валил густой дым, были там и стены городовкрепостей, и отряды копьеносцев. Вторая сценабыла сцена казни. А на третьей сцене было изображено, как через лес со всех ног бежит человек, волосы его развеваются по ветру, а руки распростерты в разные стороны, а за ним кто-то, или что-то, гонится. Трудно было сказать, то ли художник хотел нарисовать человека, но не смог передать требуемого сходства, или он преднамеренно пытался изобразить чудовище, каким это существо и казалось. Принимая во внимание всё мастерство художника, с каким была выполнена его работа, господин Раксэл был более склонен думать, что здесь больше подходит последнее. Существо это было очень маленького роста и почти всё было закутано в какую-то накидку с капюшоном, которая волочилась по земле. Только единственная часть этого существа, которая была не прикрыта накидкой или плащом, было нечто, что не имело форму руки или предплечья. Господин Расэл сравнивает это с щупальцем осьминога, далее он пишет: Увидев этоя сказал про себя, По-видимому, здесь скрывается аллегория, образ, который олицетворяет демона, преследующего заблудшую душу, возможно, здесь выражена сама сущность этой истории про графа Магнуса и его таинственного покровителя. Надо посмотреть, как выглядит сам ловчий: нисколько не сомневаюсь, что он будет изображен как демон, дующий в рожок. Но, как оказалось, никаких мистических фигур больше не было, было только некое подобие мужчины, закутанного в плащ на бугорке, который стоял, опершись на трость, и с интересом наблюдал за этой травлей, что и попытался передать гравер со всем своим мастерством.
Господин Раксэл обратил внимание на увесистые стальные висячие замки, прекрасной работы, которые должны были обеспечивать сохранность саркофагов, их было три. Он заметил, что один из них был сорван и валялся на полу, в проходе. После чего, не желая более задерживать дьякона или тратить понапрасну свое драгоценное время, он отправился в особняк.
Интересно, пишет он, Почему идя по одному и тому же маршруту, который ты проходил уже много раз, иногда бывает так, что перестаешь улавливать, как одни мысли сменяют другие, и ты уже не замечаешь того, что находится вокруг тебя. Сегодня вечером, и это было уже во второй раз, я абсолютно не понимал куда иду (я планировал, сам лично, посетить мавзолей и скопировать там эпитафии), когда вдруг, абсолютно неожиданно, ловлю себя на мысли, что открываю калитку на церковное кладбище, и в этот момент я осознаю, что монотонно повторяю, как заклинание, слова: «Вы пробудились, граф Магнус? Как, вы еще спите, граф Магнус?» и еще что-то, чего я не могу припомнить. По-моему, я некоторое время был словно в летаргическом сне.
Он нашел ключ от мавзолея там, где он и ожидал его найти, после этого он скопировал большую часть из того, что собирался скопировать; фактически, он оставался там до тех пор, пока освещение не стало настолько слабым, что он уже ничего не мог разобрать.
Должно быть, я ошибся в том, что один из висячих замков на саркофаге графа был открыт; сегодня я видел два открытых замка. Я взял их и после тщетной попытки закрыть, положил очень осторожно на наружный подоконник. Висеть оставался только один замок, хотя я думаю, что и тот был с пружинным затвором, не могу понять, как он открывается. Лучше бы мне этого не делать, я уже почти испугался того, что смогу открыть саркофаг. Что-то необъяснимое меня влечет туда, я боюсь, чего-то беспощадно жестокого и в то же самое время, мрачного старинного и великого.
Следующий день, как оказалось, был последним днем пребывания господина Раксэла в Робеке. Он получил письма, в которых говорилось о том, что для него было бы весьма желательно вернуться в Англию. Его работа с документами в поместье уже, практически, подошла к концу, но отъезд он отложил. Он решил, что неплохо было бы, попрощаться с обитателями поместья, сделать свои последние записи, а после этого можно и уезжать.
Последние приготовления и прощание, на самом деле, заняли больше времени, чем он ожидал. Гостеприимная семья настояла на том, чтобы он отобедал с нимиони обедали в трии было уже около половины седьмого, когда он должен был уехать из Робека. Во время прогулки по берегу озера, он останавливался на каждом шагу, пытаясь впитать всем своим существом понимание того, что настал последний миг, когда он ступает по этой земле. Он хотел забрать с собой все впечатления, связанные с этим местом и временем, которое он провел здесь. Поднявшись на вершину холма, на которой находился церковный погост, он остановился на несколько минут, обозревая бескрайние вершины деревьев, начинающиеся от самого холма и уходящие в бесконечную даль. Они словно были выделены тёмным, почти черным цветом, на фоне светлого неба, озаренного слабыми зеленоватыми отблесками. И когда, наконец, он повернулся, собираясь навсегда покинуть это место, ему неожиданно захотелось, во что бы то ни стало, попрощаться с графом Магнусом и всеми усопшими Делагарди. Церковь была, всего в каких-то, в двадцати ярдах и он знал, где висит ключ от мавзолея. Немного времени спустя, он уже стоял возле огромного медного саркофага, по привычке разгованивая с самим собой: Вы, надо полагать, в свое время были большим проказником, Магнус, говорил он, но, не смотря на это, я очень рад тому, что познакомился с вами, и, даже