Когда я был на том свете по причине своего неудачного падения, я слышал голос Бога. Он сказал мне: «Захарий, ещё не наступит утро следующего дня, а ты вместе с Ефремом будешь служить Иуде».
Иуда пожал плечами.
Я не богат, чтобы иметь столько слуг.
А нам будет довольно и куска хлеба со стола господина.
Иуде понравились добродушно-глуповатые лица иудеев, и он, ничуть не удивляясь навязчивости Ефрема и Захария, сказал им:
Ну, раз так, идите за мной.
И убийцы матери Иуды, приплясывая от счастья, что они отныне будут служить столько красивому юноше, которого давно успели полюбить, толкая друг друга и бранясь, пошли за преторианцем.
Глава двадцать первая
Утром Тиберий вызвал к себе во дворец Гнея Пизона, потом приказал Иуде удалить всех преторианцев из коридоров и лестниц в соседние с его кабинетом комнаты, а самому центуриону затаиться против дверей.
Как только я крикну тебя, немедленно изруби на куски Пизона.
Тиберий оглядел пустынные коридоры и, сильно играя пальцами руки, что всегда говорило о его нетерпении, злости или раздражениивернулся в кабинет и, привлечённый уличным шумом, выглянул в окно.
Огромные толпы народа с разгорячёнными лицами торопились в амфитеатры на бесплатные зрелища, где должны были вновь состоятьсязапрещённые было Цезарембои германских рабов с хищными зверями.
Раздражённый взгляд Тиберия останавливался на беременных женщинах, на утончённых матронах, на патрициях, на сенаторах и детях, ну, а вид черни вызывал в нём дикий приступ ярости.
Принцепс повернулся к Ливии и гневно сказал, указывая на окно:
Римский народ жаждет крови! И он хочет, чтобы я был добрый с ним! Тиберий глухо зарычал: Никогда добро, честь, справедливость не были в цене и не будут, пока живут на земле люди. Всегда один человек подавляет другого. А если не может подавить, то требует от него доброты. Но, получив её, презирает того, кто дал её!
Ты, Цезарь, пытаешься оправдать свою жестокость?
Вполне возможно, Ливия. Но моя жестокость есть всего лишь защита от людской ненависти. И если я более жесток, чем другие, то это объясняется тем, что я родился с душой чистой, мягкой, уязвимой. Ведь ты помнишь, Ливия, каким я был в пятьсемь лет.
Тиберий, обливаясь слезами, опустился на колени перед матерью и простёр к ней руки.
Разве ты не видишь, что Германик напоминает своим характером меня в детстве! Но это ты, Ливия, и твой супруг Нерон, а потом Августраздавили во мне всё доброе!
Взволнованный Цезарь вскочил на ноги и, лихорадочно играя пальцами, начал стремительно ходить по комнате, не замечая презрительной улыбки матери.
Августхитрый зверьрастлил мою душу. А я не умел хитрить и стал нелюбимым народу. И заслужу проклятие всех поколений! Тиберий сильно ударил себя в грудь кулаком и со стоном сказал: Ну, что за странность? Сулла, Цезарь, Антоний, Августвсе они были кровожадными убийцами. И тем не менее о них народ говорит с похвалой. А я, не сделав и сотой доли их жестокости, уже прослыл зверем!
В коридоре зазвучали тяжёлые шаги. Тиберий быстро отёр мокрое лицо руками и сел в кресло, посмотрел на дверь. Она с громким стуком распахнулась, и в комнату шагнул комендант Мамертинской тюрьмы. Не глядя на Цезаря, он движением ноги толкнул скамью к столу и, уже было, уселся на неё, как прозвучал рычащий голос принцепса:
Эй, ты, Гней Пион, встань в тот угол!
Кровь прихлынула к лицу Пизона. Его безобразный шрам, рассекающий лоб, переносицу и щёку зигзагом, стал багровым.
Цезарь, ты боишься меня? Вот смотри. Я пришёл без оружия.
И он сильным движением руки разорвал на себе тогу. Тиберий на мгновенье смутился и, не зная, что сказать в ответ, откинулся на спинку кресла. Он страдал от того, что не мог укоротить этого человека.
Ливия с мягкой, язвительной улыбкой на спокойном лице, спросила Пизона:
А этот глубокий шрам, которым ты пугаешь людей, действительно нанёс тебе Германик?
Пизон вздрогнул. Он и в юности был не хорош лицом, и всегда мучился от того, что встречные легкомысленные женщины бросали свои чувственные, легкомысленные и обещающие взгляды на кого угодно, но только не на Пизона. Это заставляло Пизона ненавидеть и женщин и красивых мужчин. А когда он стал уродом, озлобление на людей охватило его настолько сильно, что казалось, что никакое злодеяние не могло успокоить его душу.
Тиберий удовлетворённо хмыкнул, разглядывая шрам на багровом лице Пизона. А тот, пылая гневом на уничижительную улыбку принцепса, вскочил со скамьи и завопил:
Если ты, Цезарь, вызвал меня только для того, чтобы смеяться над моим уродством, то я ухожу!
Нуну, сядь на место или встань в угол и выслушай меня. Я хочу дать тебе провинцию
Пизон быстро перебил принцепса:
Я согласен принять только Сирию!
А почему не другую?
Меня не интересует другая.
Хорошо, Пизон, ты получишь провинцию «Сирия». Но, наверное, тебе, Пизон, известно, что там, на Востоке, будет находиться мой сын Германик в качестве наместника восточных провинций.
Пизон насторожился и бросил внимательный взгляд на Тиберия, а тот, поигрывая пальцами и рассеянно посматривая на улицу, спросил:
Согласен ли ты во всём следовать указаниям моего сына?
Если ты прикажешь, Цезарь.
Я не могу тебе приказать. Сирия далеко. И то, что там происходит, не всегда мне ясно здесьв Риме.
Ливия, не довольная тем, как осторожно вёл беседу Тиберий, сильно ударила пальцами по столу. И когда Пизон повернулся к ней, она властным голосом заговорила:
Ты, Пизон, наместник Цезаря в Сирии. И волен поступать так, как тебе угодно.
Тиберий метнул на мать угрюмый взгляд. Она всё более и более раздражала его тем, что постоянно вмешивалась в дела государства. Принцепс опустил голову и, шумно сопя, сказал:
Ливия, немедленно уйди вон
Униженная Ливия, жаждая мести, ушла в коридор, сильно хлопнув дверью.
Тиберий поднял голову и, напустив на своё лицо рассеянный, вялый вид, в душе напряжённый, медленно спросил:
Итак, Пизон, ты понял всё?
Да, государь. Ты хочешь моими руками убить Германика.
Тиберий прикрыл глаза рукой и задумался. Его не пугало, что этот дикий человек знал его мысли. Но он страшился того, что Пизон мог всюду говорить о приказе Цезаря. Его не заставишь молчать. Принцепс, изобразив на лице гнев, вскочил из-за стола, ударом ноги отбросил кресло и закричал:
Гнусный человек, кто тебе внушил такую мысль?!
Пизон криво усмехнулся, и, не обращая внимания на крики принцепса, понимая их, с удовольствием погрузился в те сладостные видения мести, которые он долгие годы лелеял в душе: «Вначале я покончу с Германиком, а потом с Тиберием и стану Цезарем. Сама судьба заставляет принцепса отдать в мои руки своего сына. Что ж, тем лучше».
Пизон! Пизон! окликнул его Тиберий, Надеюсь, ты понял, что жизнь Германика священна?
Да, Цезарь.
И ты будешь во всём следовать его указаниям?
Да, Цезарь.
В голосе Пизона было столько страсти, что Тиберий усомнился в том, что новый наместник правильно понял его желание, но он не решился вновь заговорить о судьбе Германика. И, жестоко страдая от того, что теперь онЦезарьнаходился во власти проходимца, быстро махнул рукой в сторону двери.
Пизон вышел. Спустя минуту Тиберий позвал к себе Иуду, настороженно глянул в его спокойное лицо. «Конечно, он всё слышал, но он ещё так молод, что вряд ли осмелится предупредить Германика».
Иуда, Германик просил за тебя. И я решил, что когорту претория, которая будет охранять моего сына, возглавишь ты в звании военного трибуна.
Щёки Иуды в мгновенье вспыхнули. Тиберий отеческим жестом сжал плечи центуриона.
Я знаю, Иуда, что выиудеилюди не только храбрые, но и люди чести. Принцепс сильно указал пальцем в сторону двери и с ненавистью зарычал: Вот человек, который только что вышел через эту дверь, мечтает о смерти Германика. Я не в силах обуздать его дикий нрав. Но если он посмеет причинить вред моему сыну, то ты должен будешь убить его.
Государь, я могу это сделать сейчас, пока он не ушёл далеко.
Нетнет, ИудаВозможно, я ошибаюсьвозможно, он просто грубый человек, а в душехороший. Но ты всё-таки будь настороже. А теперь иди.
В полном смущении юный центурион покинул дворец и, увлекаемый толпой, которая спешила на бесплатные зрелища в театры и амфитеатры, зашагал вместе со всеми в одном направлении.
Зная всё о заговоре против Германика, Иуда, тем не менее, действительно, не мог предупредить полководца из страха прослыть в его глазах низким шпионом. А с другой стороны он не мог стать предателем Цезаря, которому он служил и который благоволил к нему.
Все эти мысли так жестоко мучили юного преторианца, что он уже был не рад повышению в звании. Иуда был настолько сильно расстроен, что не заметил, как мимо него, расталкивая людей, быстро прошёл Антипатр, вытягивая вверх голову и взмахивая венком, пытаясь этим привлечь внимание Иродиады. Она плыла над головами людей, сидя в носилках, и рассеянно листала книгу Овидия «Наука любви», в своё время запрещённую Августом, как безнравственную и опасную для юношества. Антипатр не читал эту книгу и поэтому, едва он пробился к носилкам, как тотчас, тяжело отдуваясь, сказал племяннице:
Иродиада, хорошо ли ты подумала о том, что я предложил тебе вчера?
Молодая женщина сделала протестующий жест и гневно посмотрела на Антипатра, но тут же опустила взгляд вниз. Быть царицей одной из богатейших стран мира. Царицей, которую римляне, сейчас равнодушные к ней, будут встречать выходя далеко за городские стены. Славить её имя, её красоту
Выражение лица Иродиады смягчилось. В нём уже не было ни гнева, ни равнодушия, но было любопытство, что внушило Антипатру смелость и надежду. Он сжал рукой перекладину носилок и, сильно подавшись к молодой женщине, страстно заговорил:
Если ты станешь моей женой, я тебя осыплю золотом.
Антипа, ты предлагаешь мне цену, как рабыне. Так не лучше ли обратиться к моему нищему Филиппу и купить у мужа меня, насмешливо ответила Иродиада.
Но разгорячённый Антипатр яростно продолжал говорить:
Ты будешь жить в моих дворцах, как свободная римлянка. Я подарю тебе самые совершенные, удивительные по красоте ожерелья, кольца, браслеты
Дада, я знаю, Антипа. Люди говорят, что эти драгоценности ты украл у своего отца Ирода Великого.
Антипатр со стоном отступил от носилок и, идя рядом, в озлоблении прошептал:
Кто ей мог это рассказать? О, если бы я нашёл этого наушника.
И он, не изменив выражение на лице, искажённое гримасой злости, вновь повернулся к Иродиаде.
Дай мне надежду.
Его облик был ужасен и комичен в эту минуту, и люди смеялись над ним, но он, опьянённый чувством любви, сумасшедшими глазами смотрел на Иродиаду и не замечал римлян.
Дай мне надежду, вновь повторил Антиаптр.
В этот момент Иродиада увидела Иуду. И её лицо до этого гордое и презрительное мгновенно стало взволнованным. Она умоляюще простёрла к царю руку.
Хорошо, Антипа, я подумаю над твоими словами, а сейчас уходи.
Когда же я услышу ответ?
Нуя не знаю
Говори, иначе я не уйду от тебя.
Завтра скажу.
Антипатр облегчённо вздохнул и, не отходя от носилок, подозвал к себе Кондратия, взял у него из рук огромные мешки с золотом, показал их Иродиаде.
Такой подарок римскому народу я делаю каждый день.
Он приказал сотнику раздать народу деньги. И под громкие крики приветствия и похвалы ушёл прочь.
Как всё быстро изменилось в душе и внешнем облике молодой женщины, когда она увидела Иуду. Её осанка, движения рук, помимо её желания стали изящными. Тут помогла, конечно, книга «Наука любви»
Иродиада протянула руку к Иуде, чтобы ощутить прикосновение его тела к себе. И только боязнь, что Иуда мог подумать о ней, как о «сосуде греха», она не решилась сжать его ладонь, и вскоре вернула свою руку назад.
У амфитеатра Иродиада вышла из носилок и в сопровождении Иуды поднялась по широким лестницам в ложу «друзей Цезаря».
Глава двадцать вторая
На следующий день Иродиада, умиротворённая тем, что она любима Иудойа это было главное, что она хотела добиться от негои вся поглощённая желанием стать царицей, ласково встретила у себя Антипатра. И на его слова: «Я пришёл за ответом» мягко сказала:
Мы уедем в твою страну только после того, как Германик покинет Рим.
Она не пыталась скрыть от тетрарха своей любви к Иуде, а её лицо, обращённое к Антипатру, постоянно кривилось презрительной гримасой, но тому было всё равно, как относилась к нему Иродиада. Он, ослеплённый любовью, совершал ту же ошибку, которую совершил его отец Ирод Великий, взяв в жёны Мариамну, которая ненавидела его и своей ненавистью отравила ему многие годы жизни.
Итак, назначив день побега, Иродиада, ничуть не беспокоясь о судьбе Филиппа, пригласила к себе вечером Иуду. Молодая женщина в ожидании любовника обдумывала те слова, которые она должна была сказать ему в конце встречи. Ей было приятно от того, что безумная страсть, наконец, затихла в её душе. И теперь Иуда казался ей наивным. Она удивлялась тому, что преследовала глупого мальчишку. Ей было стыдно в эту минуту перед собой за прошлое безумства. Вспоминая о них, она возмущённо фыркала и трогала холодными ладонями горячие щёки. Её гордость страдала от унижения тем сильней, чем проще казался ей Иуда.
Перед её мысленным взором всё прекрасней сверкал венец иудейской царицы, всё многочисленней становились толпы римлян, которые встречали её далеко от стен Рима. Она уже ненавидела преторианца.
С лицом, искажённым гневной гримасой, Иродиада быстро вошла на свою половину дома, говоря сердитые слова и сжимая кулаки.
Ох, как он пожалеет, что заставил меня унижаться перед ним!
Но едва она, умащённая, позвала Иуду, и он вошёл в комнату, как Иродиада забыла всё на свете. В последний миг в её памяти блеснул драгоценными камнями царский венец. И этот блеск мгновенно преобразился в страстное чувство любви настолько сильное, что из больших глаз Иродиады скатились на ресницы слёзы. И она, в полном смущении сказала:
Иуда, я устала ждать тебя.
После бессонной ночи, проспав до полудня, Иродиада, узнав, что её хотел видеть Антипатр, который уже рвался с подарками в комнату, в ярости крикнула тетрарху:
Пошёл вон! Я никогда не буду твоей женой!
Антипатр нахмурился. Он понял, что здесь ночью был Иуда.
Подкупленная Антипатром служанка метнулась к Иродиаде.
Госпожа, в своём гневе ты так похожа на царицу.
Она раскрыла перед Иродиадой футляры с драгоценными украшениями. Из глаз Иродиады брызнули слёзы. Она ненавидела себя за то, что желание быть царицей было так велико, что убивало в ней любовь к Иуде. Она зло бросила взгляд на Антипатра.
Ты напрасно пришёл, Антипа. Я не продаю себя.
Хорошо. Я уйду, но перед этим я хотел бы сказать
Убирайся вон!
Я всё-таки скажу
Иродиада вскочила с ложа и, схватив со стола молоточек, ударила в гонг. Антипатр усмехнулся, зная, что будет дальше. И, сделав вид, что уходил, пробормотал:
Тиберий сегодня при мне просматривал список «Друзей Цезаря»
Иродиада затихла, испуганно глянула на тетрарха.
Что ты хочешь сказать?
Я хочу сказать, что Цезарь вычеркнул имя твоего мужа из списка «Друзей Цезаря». А это означает, что правительство отныне не будет выплачивать пенсию Филиппу.
Но чем мог озлобить Цезаря мой Филипп?
Ничем. Цезарь с похвалой и жалостью говорил о твоём муже, когда зачёркивал его имя. Вот его слова: «Видят боги, что моё сердце обливается кровью, когда я думаю о будущих днях Филиппа. Но казна пуста, и я не могу в угоду своим друзьям делать нищим римский народ».
Иродиада устало опустилась в кресло. Её прелестные ноги дрожали. Молодая женщина плакала, и не потому, что её пугала быть нищей супругой Филиппа. А потому, что должна была забыть свою гордость и стать рабыней Антипатра. Она пальцами смахнула слёзы с ресниц и просительно обратилась к тетрарху:
Антипа, но ведь я никогда не полюблю тебя. Ты мне противен.
Антипатр судорожно сглотнул слюну и оперся о косяк двери, хрипло ответил:
Мне достаточно того, что я люблю тебя.
Иродиада в бешенстве, что ей приходилось говорить то, что она не хотела с силой ударила кулаком по раскрытым футлярам, которые держала перед ней служанка.
Да! Да! Я согласна войти в твой дом, проклятый Антипа! О, как я ненавижу тебя, но я согласна
Антипатр с горловым воплем бросился в ноги божественно прекрасной женщины, необычайно прелестной от обильных слёз, что катились по её бледным щекам. Иродиада опустила на его голову руку и вновь просительно, почти умоляюще заговорила:
Но только я прошу тебя, Антипа, не смей мне приказывать, как это принято у вас в Палестине.