Иуда, смеясь, ответил:
Я покину Палестину тогда, когда захочу. А ты? спросил он Иешуа.
А я никогда не оставлю свой народ.
Безумцы» Может быть, тебе, Иуда, неизвестно, что я секретарь прокуратора.
И что ты хочешь этим сказать? спросил его Иуда.
А то, что все доносы шпионов попадают мне в руки. Я знаю каждый ваш шаг.
Кассий в эту минуту не желал зла двум иудеям. Он, увлечённый благородством Иуды, его дерзостью и бесстрашием, хотел спасти обоих даже с риском гибели своей карьеры. Но Иуда, ничуть не желая оскорбить Кассия, удивлённый его словами, воскликнул:
Это говорит римлянин!
Кассий покачнулся в седле, как после удара, и сжал рукоятку меча, задыхаясь, не в силах что-либо сказать в ответ. Молча, расширенными глазами глядя на Иуду, дрожащим голосом трудно проговорил:
Я отомщу тебя. Я буду последним, кого ты увидишь на этом свете. И это произойдёт не позднее завтрашнего дня.
И он, видя, что изящное лицо Иуды нахмурилось, удовлетворённый тем, что причинил ему боль, поскакал прочь, но оскорбление терзало его душу, потому что он был гражданин Рима и патрицием.
Иуда вновь обнял учителя.
Скажи, где ты будешь сегодня?
Я пойду в Храма, а у полдню вернусь в дом Лазарю. Ты разве не со мной, Иуда?
Я потом найду тебя. А сейчас я не один.
И на его губах появилась обычная дерзкая и беспечная улыбка
Иешуа оглядел родное для него лицо, стараясь запечатлеть в памяти черты его и со вздохом горечи, что он прощалсяможет быть, навсегдапробормотал, как можно мягче:
Я не судья тебе, иуда.
И быстро ушёл. Из кустов на дорогу в мужском одеянии выехал всадник, закутанный в плащ и в длинный арабский платок, что полностью укрывал голову, оставляя узкую щель для глаз. Это была, конечно, царица Иродиада
Иуда бросил на её обнажённые колени страстный взгляд и сказал:
Я никак не могу насладиться тобой, царица.
И он потянулся к её ногам, нетерпеливо обнажая их и скользя по ним вверх горячими руками. Он стянул с седла нежное, податливое тело, которое едва оказалось в его объятиях, как напряглось, желая кожей ощутить прикосновение кожи Иуды.
Иродиада сильным рывком разорвала на себе. И вот уже блистая белоснежным телом, царица опустилась на камни спиной, не чувствуя боли, закрыв глаза и в нетерпении ловя руки Иуды, каждое прикосновение которых причиняло ей сладкие муки. Она, жаждая познать все восхитительные блаженства, которые таились между бёдрами в глубине, подставила своё тело Иуде
Когда Иуда и царица, вернулись в город, Иуда, рассеянно глядя на иудеев, встрепенулся, узнав в одном из них убийцу своих родителейМанасию! Тот постарел, но глаза хищника с прежним вниманием высматривали в толпе людей тех, кто улыбался, не смотрел в сторону Храма, беспечно говорил. И вот уже найдя наивного иудея и готовя в рукаве, и готовя в рукаве свой кривой нож и растягивая в добродушной улыбке толстые, фиолетового цвета губы, убийца в предвкушении поживы мягким скоком догнал жертву. Заговорил, гладя и целуяведь сегодня Пасхаразомлевшего иудея.
Узнав Манасию, Иуда с диким рычанием ударил плетью коня и бросил его вперёд. Обезумевший конь встал на дыбы и едва ли не одним прыжком домчал до убийцы, который уже обняв жертву, хотел вонзить в неё кривой нож. Иуда обрушил плеть на занесённую руку Манасии, и она переломилась. Нож, блистая остро отточенным лезвием, упал на землю. Люди сразу поняли, что перед ними секарий и в ужасе попятились, побежали прочь. А иные торопливо опустились на колена, повернулись лицом в сторону Храма и запели псалмы.
Прекрасная царица, зная от Иуды о смерти его родителей, помчалась к нему и попыталась рукой закрыть его лицо, чтобы Манасия не запомнил, не узнал Иуду. Но Иуда рукояткой плети отшвырнул нежную руку, спрыгнул с коня, чтобы добить убийцу. Но тот, неотличимый от прочих иудеев одеждой, уже стоял на коленах и истово молился, глядя в сторону Храма, а боковым зрением наблюдал за бегающим в толпе Иудой. По его морщинистым щекам катились мутные слёзы от дикой боли, но тем громче он хвалил Бога.
Едва Иуда вернулся в седло и догнал оскорблённую царицу, как секарей тотчас вскочил на ноги и, прячась за спины людей, за углы домов, пошёл следом за всадниками. Из его коротко обрезанного рта вылетали странные звуки, которые настолько сильно пугали иудеев, что они, не оглядываясь на этот диавольский рык, в страхе бежали прочь.
Манасия узнал, вспомнил Иуду и, сверля его спину дикими глазами, со стоном говорил:
Ты не уйдёшь от меня, Иуда. Я тебя всё равно достану.
И он, мысленно видя исполнение своей мечты: окровавленное, истерзанное лицо красавчика, смеялся, широко распахивая корытообразный рот с гнилыми зубами. Люди, при виде этого, упоённого своей местью человека, закрывали себе лица, уверенные в том, что мимо них шёл сам диавол, и спешили в Храм под руку Бога. И только в святилище, качая головами, переводили дух.
Иродиада, изумлённая не болью, а тем, что Иуда посмел ударить еёвнучку великого царяв ярости кусала губы, посматривала на своего любовника и долго крепилась, считая, что Иуда не должен видеть её слёзы. Гордость и величие немедленно подавили в её душе любовь к Иуде. Она была уверена в этом. Её губы кривились презрением, но юноша не видел это гримасы. Её лицо было закрыто платком. Иуда, уже забыв, что причинил Иродиаде боль, спокойно любовался её гневными глазами, и полный желания, был добродушен и улыбчив.
«Ну, вот, с удовольствием подумала обольстительная красавица. Я накажу тебя».
И она, умиротворённая тем, что могла заставить Иуду слегка помучиться, с досадой понимая, что всё-таки любила его, и, пожалуй, сегодня без него вряд ли она смогла заснуть, уже в сомнении хотела промолчать. Но когда они подъехали к воротам дворца, за которыми находилась половина царицы, и Иродиада ударила хлыстом в гонг, и ворота распахнулись, за ними в глубине двора мелькнула Мария Магдалина. Иродиада вспыхнула гневом: «О, эта девчонка! У них что-то было!» Царица мягким жестом откинула с лица платок и нежным голосом сказала:
Знай же, Иуда. Ты мне наскучил. Я не желаю тебя видеть. Прощай.
И она, торжествуя, проехала во двор, и закрыла глаза от внезапных слёз, прошептала припухшими от поцелуев Иуды губами:
Ах, зачем я прогнала его.
И ничего не видя вокруг себя, она ехала до тех пор, пока конь не остановился у стены. В эту минуту Иродиада хотела убить себя за неосторожные слова.
Иуда уехал, а Мария метнулась за ним на улицу, как внезапно на её пути встал Манасия и грубо схватил девушку за плечо, впившись в хорошенькое лицо глазами убийцы. Но так как Мария обезножила от страха, при виде секаря, то он торопливо улыбнулся улыбкой доброго отца, как он это умел делать перед тем, как убить очередную жертву. И, понимая, что Мария влюблена в Иуду, тихо заговорил:
Я друг благочестивого Иуды
Мария сердито глянула в сторону Иуды.
Он не благочестивый. И если я могу сказать тебе
Дада, осклабился Манасия, говори, сестра. Перед тобой брат, близкий к Богу.
Мария со слезами на глазах возмущённо воскликнула:
Царица и он живут блудом! Она расплакалась, как ребёнок и несколько раз дрыгнула ножкой. Я теперь не знаю, что мне делать. Разве я смогу отнять его у царицы? Он не видит меня.
А куда Иуда ходит? Чем живёт?
Он ученик Иешуа. Бежал из римской армии и хочет вернуться в Рим.
Вернуться? сказал Манасия, и его зубы щёлкнули. Я тебе не дам уйти отсюда. Впрочем, секарей тут же ласково обратился к Марии: А что ещё ты знаешь о Иуде?
У него есть двое смешных слуг. Они тоже ученики Иешуа.
Как их зовут?
Ефрем и Захарий.
Манасия протянул Марии простенький перстень-печатку с изображением кривого ножа.
Найди и передай это слугам Иуды, но так, чтобы никто не видел и даже их господин. А я скажу ему, чтобы он полюбил тебя.
И. подумав, Манасия вынул из мешочка золотую монету, но Мария, счастливая от того, что Иуда вскоре будет с нею, отрицательно замотала головой. И ушла выполнять поручение секаря.
И только теперь секарей позволил себе вспомнить о мучительной боли в руке и застонать.
Поблизости от дворца Антипатра за полуразрушенной гробницей забытого пророка остановился небольшой конный отряд, во главе которого находились прокуратор и Кассий. Понтий, с удовольствием наблюдая сцену размолвки между царицей и Иудой, дал знак секретарю помалкивать. А когда Манасия перехватил девицу, он сам нарушил молчание:
Ты знаешь этого старика?
Да, Понтий. Это ревнитель веры, глава тайных убийц Манасия.
Кассий, вытянув шею, с тревогой на лице смотрел на уходившего Иуду и, боясь, что юноша вот-вот скроется в улице, среди богомольцев, взволнованно крикнул:
Понтий, прикажи мне схватить Иуду!
Прокуратор успокаивающе похлопал секретаря по руке и указал глазами на дворец Антипатра.
Посмотри туда, Кассий. Не только мы видели ссору между любовниками.
Но он уходит, Понтий. И вряд ли тебе удастся завтра схватить его. Этот дезертир силён и ловок. И может быть, сегодня, сейчас он покидает Палестину.
Пускай покидает, равнодушно ответил прокуратор, продолжая скользить взглядом по дворцу.
Кассий с огорчённым вздохом обмяк в седле.
Я не понимаю тебя. Ведь ты обещал Антипатру
Да, я обещал погубить Иуду, но я не указал точный срок. А теперь меня интересует другое.
Что, Понтий?
Прибежит ли ко мне сей гордый царь и друг Цезаря?
Зачем он тебе нужен, если ты прокуратор и владыка всей Палестины? И поступаешь так, как тебе нужно.
Хорошо, я отвечу. Но посмотри на то окно.
И Понтий Пилат указал плетью на узкую бойницу дворца. За нею был виден Антипатр, который угрюмо глядел в спину уезжавшего Иуды.
Пилат, тронув коня, сквозь зубы проговорил:
Я ненавижу иудеев за их упрямство, поэтому хочу, чтобы они сами перебили друг друга, а мы и он, озлоблённо фыркнув, сделал руками иудейский умывающий жест.
После чего, хлопнув коня плетью, прокуратор направился в сторону крепости Антония. Но ещё один человек, находясь во дворце Антипатра, с живым интересом наблюдал всё то, что происходило у ворот и за гробницей пророка. Это был астролог Латуш.
Глава сорок седьмая
Между тем, фарисеи во главе с учителем Зосимой вернулись в город. И, как обычно они делали в предпасхальные дни, разошлись по улицам, чтобы своим примером показать народу, как нужно любить Бога и поклоняться ему.
Они с размаху бросались на колени в лужи или болота и громогласно творили молитвы, погружая свои лица в грязь. Иные фарисеистолпникиподнимались на крыши домов и там били поклоны в сторону храма в самые жгучие дневные часы, когда люди даже в домах изнемогали от жары. Тот, кто погибал из столпников во имя Бога, почитался народом святым.
Если фарисей видел женщину, то были случаивырывал себе глаза, но чаще камнем или палкой бил себя по лицу и калечил себя во имя Бога. Истязать, мучить свою плоть перед очами Бога, у Храма на виду богомольцев, увлекая тем самым и их на этот подвиг, на служение Богу, было естественным делом для фарисеев.
Во дворе Язычников перед храмовым комплексом один из фарисеев, который шёл в святилище с закрытыми глазами, чтобы, не дай Бог, увидеть женщину, приоткрыл глаза, чтобы выбрать для покупки маленького овна и вдруг заметил женщинусосуд греха и блудаи с криком: «Они совершили грех!» в ярости потянулся руками к глазам, чтобы вырвать их. Но кто-то перехватил его пальцы и строго сказал:
Остановись, фарисей. Разве сказано в Писании, чтобы ты убивал свою плоть ради Бога.
Фарисей в изумлении отпрыгнул назад, а Иешуа возвысил голос:
Бог примет только ту жертву, которая идёт во благо людям, возлюбленных Им, а эта жертвагрех!
Фарисей, как и всякий из его братии, искренне верил, что он всегда вёл угодную для Бога жизнь и ему от рождения уготовано место в Царствии Божьем. При слове «грех» он крикнул душераздирающе и, обведя людей безумным взглядом, остановил его на лавке ростовщика, схватил тяжёлую гирю и бросился на Иешуа. Но на пути фарисея встал Зосима, больно ткнул его посохом.
Дурак, не нарушай закон на Его глазах.
И учитель, мотнув бородой в сторону Храма, отошёл к столам и начал выбирать для покупки жертвенный скот. К нему подступил, язвительно смеясь, книжник Матафей.
Ну, вот, Зосима, ты и поверил в Иешуа Мессию.
Он не Мессия, и сам так говорил, угрюмо буркнул толстяк.
Тогда чего же ты закрыл богохульника?
Не знаю.
Народ с криком: «Мессия пришёл!» обступил Иешуа. Матафей было метнулся в толпу, говоря с укором: « Он же плюёт на нашу веру», но Зосима сжал его руку и потащил прочь, говоря:
Не время, брат, не время. Того и гляди прибьют тебя за него.
А что ты придумал?
Судить его надовот что.
Шум во дворе Язычников насторожил солдат гарнизона, которые длинными двойными цепями стояли на галерее, отделявшей крепость Антония от Храмового комплекса. Это могло быть началом восстания.
Понтий Пилат перегнулся через барьер смотровой площадки, выискивая причину криков.
Ну, что у них там?
Они встретили Иешуа Мессию, ответил Кассий. И теперь будут требовать от него Царствие Божие.
И он им даст Царствие? с нарочитым простодушием спросил Пилат, обращаясь к Панфере.
Нет, Понтий. Мессии всегда чуть-чуть не успевали его дать. Им мешал римский крест.
А этот Мессия, он тоже обещает?
Лицо Панферы стало багровым от сильного прилива крови. Он готов был изрубить в куски прокуратора, который, зная всё о Иешуа, смеялся над ним, старым служакой. Комендант сделал шаг вперёд. Понтий, искоса наблюдая за ним, насторожился и с досадой подумал о том, что перестал носить с собой меч.
Панфера, ненавидяще глядя на прокуратора, взревел:
Понтий, я римлянин и говорю всегда прямо и понимаю только прямые слова!
Прокуратор внимательно и с лёгким презрением всмотрелся в глаза Панферы. Тот стоял против Понтия, широко расставив ноги, и был похож на разъярённого быка.
Пилат указал пальцем на грудь коменданта.
Верно ли то, что ты был ранен в Иллирике двадцать два года назад.
Да, Понтий.
Прокуратор надменным взглядом окинул притихших офицеров гарнизона и жестоким голосом рыкнул:
Панфера, прикажи всем свободным от службы солдатам построиться во дворе крепости. И следуй за мной.
Во дворе он указал Панфере на центр, по всем сторонам которого стояли солдаты и заговорил:
Панфера, я спрашиваю тебя: ты ли участвовал в сражении двадцать два года назад в ущелье Иллирика, когда Цезарь вёл окружённые врагами легионы на прорыв.
Комендант, чувствуя стеснение в груди, шумно выдохнул:
Да, Понтий.
Прокуратор перевёл указательный палец руки на встревоженное лицо Панферы и громовым голосом продолжал допрос:
Был ли ты, Панфера, тем легионером, который грудью встретил копьё, брошенное варваром в сердце легата?
Да, Понтий.
А знаешь ли ты имя легата, которому ты спас жизнь?
Нет.
Ну, так знайто был Цезарь! И он помнит тебя.
Панфера всхрапнул, закачался и, не чувствуя ног, начал падать вниз лицом. Прокуратор, добродушно посмеиваясь, подхватил коменданта, передал его солдатам и распорядился обнести Панферу знамёнами и значками со священными орлами.
И пока происходил торжественный ритуал награжденья честью, герой весь потный, взволнованный смотрел себе под ноги и, не помня себя, то и дело качал головой.
В пиршественном зале крепости Понтий Пилат возлёг на ложе против утирающего слёзы Панферы и сказал:
Я получил письмо от Цезаря. Он предлагает тебено это не приказвыйти в отставку и явиться к нему на остров Капри. Как ты посмотришь?
Комендант в изумлении, качая головой, хмыкнул носом.
Да, уж, конечно, теперь домой.
Когда?
Думаю: после Пасхи.
По лицу Пилата скользнула насмешливая улыбка. Он выпил чашу вина и сурово сказал:
Хорошо, а пока ты будешь выполнять всё то, что я тебе прикажу. Не так ли, Панфера?
Панфера чутко уловил тайную мысль прокуратора и нахмурился.
Да, Понтий.
И если бы я приказал тебе схватить этого последнего Мессию.
Панфера в ярости метнул чашу в угол.
Я выполню твой приказ, Понтий!
Прокуратор неторопливо поднялся с ложа и, сделав прощальные жесты офицерам гарнизона и легиона, покинул зал, сопровождаемый Кассием, негромко говоря:
Теперь у меня развязаны руки.
Он вернулся с большим охранным отрядом во дворец Ирода Великого, взошёл на верхний этаж и глянул в сторону долины Тирапионь. Там у стены храмового комплекса быстро собиралась многотысячная толпа иудеев. В центре её на камне стоял Иешуа.
Едва прокуратору доложили, что во дворец пришёл царь Антипатр, как он сам, отшвырнув легионеров со своего пути, вступил в зал и упёрся гневным взглядом в Понтия и раздражённо спросил: