Ну, скорей, скорей.
Члены синедриона один за другим ставили на документе против своих имён короткое «да» и прислушивались к людскому рёву на улице. Каиафа вырвал куски папируса из под руки Анны, быстро просмотрел, скатал в трубку и протянул священнику.
Иди к прокуратору.
Между тем, народ обрушил град камней на Иешуа. Каиафа, видя это и боясь, что учитель мог погибнуть до того, как Понтий Пилат должен был поставить подпись на документе, а так же видя, что стражники, вжимая головы в плечи, бежали с террасы, вышел к Иешуа. Не склоняя головы под летящими навстречу камнями, он неторопливо увёл учителя в зал.
Теперь Иешуа хотел умереть, но у него не было сил вырваться из крепкой руки первосвященника и вернуться на террасу, не было сил разжать губы и попросить Каиафу, как о милостидать ему смерть.
Чувство стыда заполнило его душу. Каждая секунда жизни для учителя была мучительным, невыносимым страданием. И когда перед ним и первосвященником появился взмокший Анна со свитком папируса и раскатал его перед лицом Иешуатот облегчённо перевёл дух.
Каиафа, продолжая держать учителя за плечо, сильным движением руки бросил его вперёд в сторону двери, и, сопровождаемый членами синедриона, быстро спустился по лестнице вниз, вывел учителя из дворца на площадь, к ревущей толпе. И он уже было, отступил назад, удовлетворённый тем, что всё кончилось так легко, равнодушный к тому, что сейчас могло произойти с учителем, и готов был шагнуть через порог, но вдруг заметил нечто странное. К многотысячной толпе, которая прихлынула к Иешуа и начала забрасывать его камнями, стремительно скакали трое римских всадников. Не останавливаясь, они врезались в людское море, давя, разбрасывая озлоблённых людей по сторонам. Они пробились к упавшему Иешуа всего в нескольких локтях от изумлённого, ничего не понимающего Каиафы. И пока двое, угрожая мечами и криками: «Сюда идёт римский отряд!» обратили в бегство иудеев, третийв золотом облачении центуриона, спрыгнул на землю, поднял окровавленного, неподвижного учителя и бросил его поперёк седла.
Каиафа узнал в центурионе иудея. И хотя никогда не видел его раньше, но понял, что перед ним находился дезертир претория Иуда. Только такой человек мог совершить безумный поступок в городе, полном римских солдат.
Каиафа отступил назад и сделал знак страже: стоять на месте. Мысль, что Иуда выполнял волю прокуратора, удержала его от желания схватить дерзкого ученика Иешуа. Когда трое всадников умчались в ближайшую улицу, Каиафу охватило предчувствие, что он завтра мог потерять сан первосвященника. Он застонал. Его глаза увлажнились слезами отчаяния, но уже через несколько секунд владыка, придя в себя, обернулся к страже, чтобы послать её в след беглецам, и заметил стоявшего рядом египтянина.
Позволь мне, владыка, выполнить твою волю.
Неужели ты сможешь удержать этих проклятых учеников Иешуа?
Да, только дай мне хорошую цену за голову учителя, и он завтра будет распят римлянами.
Сколько ты возьмёшь за него?
Дай мне, Каиафа, тридцать серебряных шекелей, чтобы сбылось речение вашего Писания.
Как ни был взволнован первосвященник, но он вспыхнул яростью от насмешки астролога и поднял, было, посох, но Анна бросился ему на грудь, надсадно зашептал:
Останови руки. И дай ему, как сказано в Писаниитридцать серебряников, иначе мы ответим перед Пилатом.
Да у меня нет таких маленьких денег.
И Каифа вырвал из пояса золотые монеты, и хотел бросить их под ноги волшебника, но тот сделал протестующий жест руками.
Нетнет, Каиафа, только серебро.
Глупый ты человек. Вот эта золотая монета заменит сотню серебряных шекелей.
На это Латуш отрицательно качнул головой и, щуря глаза в улыбке, повернулся боком к взъерошенным священникам, давая понять, что уходил.
Анна торопливо шепнул своему племяннику, который в это время в досаде, что принужден был стоять рядом с язычником, да ещё волшебником, который смеялся ему в лицо, дрыгал весьма опасно ногой и плевался:
Дай ему, что просит, и пускай он своими чарами погубит Иешуа, а деньги возьми у стражников.
Когда Каиафа отсчитал тридцать монет и уже готов был бросить их под ноги астрологу, но тот быстро шагнул к первосвященнику, ловко забрал деньги из его руки и, сжимая их в кулаке, медленно проговорил:
Это плата по Писанию за кровь человека, невинного. Сегодня тебе скажут, владыка: он схвачен, а завтрараспят.
И ушёл к чернокожему слуге, вскочил на коня.
Уже ночью, когда римский легион заканчивал окружение Масляничной горы, к прокуратору прискакал вызванный из крепости Панфера.
Едва он появился перед Понтием Пилатом, как вокруг него немедленно встали плотным кольцом десятки легионеров. Прокуратор сильным жестом указал плетью в сторону тёмной вершины горы.
Панфера, готов ли ты в последний раз отличиться в моих глазах и схватить Иешуа Мессию?
В свете факелов лицо коменданта показалось прокуратору зловещим. И когда Панфера опустил огромную руку вниз, то ли желая поправить повод коня, легионеры, стоявшие рядом с ним, выхватили мечи. Понтий Пилат рванулся к нему и сжал его руку.
Панфера, позволь мне уволить тебя из армии с честью.
Крупное тело коменданта обмякло. Он с глубоким вздохом ответил:
Понтий, я выполню твой приказ.
Хорошо. Иди. Но если ты не приведёшь врага римского народа Иешуа Мессию, то убей себя.
На глазах Панферы блеснули слёзы. Понтий прощально хлопнул его по плечу.
Видят боги: я не желаю твоего бесчестия.
Комендант во главе конного отряда скрылся в темноте на горной дороге, а спустя полчаса вернулся назад. Легионеры волокли окровавленного человека с поникшей головой, который держался на ногах только благодаря тому, что его руки были привязаны к сёдлам коней.
Понтий дал знак: осветить факелом лицо пленника. Подъехал к нему и, наклонившись над хрипящим человеком, рванул его липкие от крови волосы вверх, поднимая голову, вгляделся.
Ты ли Иешуа Мессия, как о тебе говорят?
Да, Понтий. ЯИешуа Мессия.
Прокуратор обернулся и, глядя на едва различимые в темноте фигуры всадников, спросил:
Он ли Иешуа Мессия?
Насмешливый голос громко воскликнул:
Да!
Глава пятьдесят вторая
Предупреждённый Панферой Иуда, знал, что все ворота города, кроме Овчих, что выходили со стороны двора Язычников на Масляничную гору, будут закрыты до тех пор, пока не будет схвачен Мессия и не разойдётся возмущённый народ. Поэтому Иуда, сопровождаемый Захарием и Ефремом, направил коня в сторону храмового комплекса, выбирая дорогу, как можно короче. Но самая короткая дорога проходила мимо дворца Антипатра. И Иуда, не помня о Иродиаде, весь поглощённый стремлением быстрей покинуть мятежный город, мысленно видя те сокровенные ночные дороги Палестины, по которым он должен был пройти, чтобы ещё до утра оставить за спиной не любимую им родину, ворвался, как вихрь на Царскую улицу. Заметил впереди носилки Иродиады с плотно закрытыми занавесками. Он придержал коня, надеясь остаться не замеченным для неё.
Но Иродиада, полная ненависти к Иуде и предчувствий, желая смерти ему и думая о нём, не в силах оставаться во дворце, едва только оказалась на улице и услышала галоп коней, откинула занавеску и неожиданно для самой себе улыбнулась предателю такой нежной улыбкой, что он немедленно подъехал к носилкам.
Захарий и Ефрем, изумлённые поведением их господина, стали торопить его, в страхе поглядывая по сторонам. Но для негос появлением Иродиадывремя и события изменили свой обычный ход и вид.
Иродиада, вспомнив, что он предал её, в ярости воскликнула:
Как ты посмел взять девчонку?!
Захарий и Ефрем, придерживая учителя, умоляюще заговорили:
Царица, отпусти нас. Мы погибаем.
Иуда любовался прекрасным лицом Иродиады, а та, чувствуя свою власть над ним, всё более и более сердилась на него. И вдруг стала выговаривать ему свои старые обиды.
Иуда опомнился от чар царицы. А когда отвёл от неё взгляд, то заметил, что вокруг на улице сгустились сумерки. Он бросил коня вперёд, крикнув:
Я найду тебя в Риме!
И он помчался в храмовый комплекс. А когда Иуда оставил за спиной город и речушку Кедрон, начал подниматься по узкой дороге на вершину невысокой горы и вступил в рощуиз-за тёмной беседки, ему наперерез прыгнул Манасия. Он торжествующе крикнул:
Ты не уйдёшь от меня!
Он молниеносным ударом ножа распорол шею коню Иуды.
Благородное животное отпрянуло назад, встало на дыбы и, обливаясь кровью, с жалобным ржанием забило в воздухе передними копытами. Иуда с обнажённым мечом в руке метнулся на землю и через мгновенье стоял на ногах, ожидая нападения врага. Но тот исчез за толстыми стволами масленичных деревьев, и только был слышен его каркающий, озлоблённый смех.
Иуда обернулся к перепуганным братьям.
Бегите назад. Манасия хочет моей крова, а вас он не тронет. Спасайте себя и учителя.
Но Захарий и Ефрем в ужасе показывали пальцами в тёмную рощу.
Они вокруг нас. Мы погибнем.
Убирайтесь! Им нужен только я!
Ефрем и Захарий сняли с седла Иешуа и, стеная, плача и ругая друг друга, торопливо забросали его травой и кинулись на грудь Иуды.
Прости нас, господин. Это мыпроклятые секаригнались за твоим отцом и пытались убить тебя по приказу царя Антипатра, но возлюбили тебя. А теперь за то, что мы спасли Мессию, этот кровавый диавол разыщет нас и в Царствии Божьем
Иуда помнил своих родителей и в другой ситуации он немедленно покарал бы убийц, но сейчас, видя, как со всех сторон к его маленькому отряду приближались десятки или сотни плохо различимых в темноте людей, он зловеще сказал:
Мы изрубим их в куски. И им станет не до Иешуа.
Его слуги, сокрушённо качая головами, вынули мечи и приготовились к битве, боясь живыми попасть в руки Манасии.
Между тем, глава тайных убийц, разражаясь богохульными проклятиями, гнал вперёд убийц, то и дело повторяя:
Возьмите Иуду живым. Я по жилке вытянул его душу.
Иуда окликнул Захария и Ефрема, и они все трое, разбежавшись, своими телами отшвырнули назад первые ряды секарей и, пользуясь замешательством врагов, обрушили на их головы мечи. И вот уже громкие стоны, предсмертные крики разорвали тишину в Масленичной роще. Секари охватывали учеников Иешуа плотным кольцом, ненавидя их ещё и потому, что они были одеты в ненавистную для иудеев форму римских легионеров. Убийцы, не щадя себя, бросались на маленькую группу в нетерпении как можно быстрей покончить с нею и становились лёгкой добычей для стремительных коротких мечей.
Обезумевшие от ярости, Иуда, Ефрем и Захарий, залитые кровью с головы до ног, натыкаясь на такое же яростное сопротивление секарей, со звериным воем прорубали себе дорогу. И едва, разорвав круг, переводили дыхание, им навстречу шли новые толпы врагов.
Манасия, размахивая ножом, метался позади своих людей и кричал:
Не бойтесь умирать за Бога! Каждый из вас, погибнув здесь, немедленно попадёт в Царствие Божиие. Бог вам даст столько сосудов греха, сколько вы пожелаете!
Иуда, слыша голос Манасии, рвался к нему, но тот, посылая других на смерть, сам не спешил попасть на небо.
Где-то в глубине рощи прозвучали крики:
Эй, Манасия! Сюда идут римляне!
Это был отряд Панферы. Он быстро поднимался на вершину горы. Напор секарей ослаб. Манасия, угрожая ножом, погнал своих людей в бой, требуя продолжить схватку. Но до слуха иудеев долетел зычный голос Панферы:
Иешуа Мессия, где ты?!
Звук конского топота быстро приближался, и смущённые убийцы опустили оружие. И в этот момент, промчавшись сквозь их ряды, перед растерянным Манасией появился Иуда и вонзил меч в грудь убийцы. Тот, захлёбываясь кровью, потянулся рукой к лицу Иуды и, напрягаясь телом, вскрикнул:
На том свете я достану тебя!
Секари, при виде гибели своего вождя, начали разбегаться по роще, а Иуда, Захарий и Ефрем метнулись к Иешуа. Он не потревоженный лежал на прежнем месте.
Иуда бросился навстречу римскому отряду, срывая с себя панцирь, выскочил на дорогу и на новый крик Панферы: «Где ты, Иешуа Мессия?!» откликнулся:
ЯИешуа Мессия!
Вскоре на дороге появились римляне с факелами в руках. Они окружили залитого кровью Иуду, спрыгнули с коней. Панфера глянул в лицо Иуды и в сильном замешательстве спросил:
Ты ли сказал: Иешуа Мессия?
Да, Иуда обернулся к Ефрему и Захарию. Вот мои ученики. Они скажут тебе правду.
Дада, он Мессия по Писанию, убитыми голосами ответили ученики и заплакали.
Царь Антипатр находился в той группе всадников, которая рассматривала приведённого Панферой Мессию. И вот теперь царь, смеясь от того, что, наконецто, погубитель его семейного счастья находился в руках римлян, но они почему-то называли Иуду именем другого человека, хотел догнать удалявшегося прокуратора, однако Латуш перехватил руку Антипатра и удержал его на месте.
Царь, а нужно ли тебе объяснять Пилату: кто есть кто?
Антипатр, удивлённый бесцеремонностью астролога, сердитым жестом оттолкнул руку и поехал вперёд, со смехом говоря:
Я тоже хочу, как волшебник, открыть неизвестное римлянину.
Но тогда, государь, ты потеряешь то, чем дорожишь.
Ты имеешь ввиду царицу?
Да. Ведь Иуда молчит, пока идёт на смерть ради учителя, а если его имя будет открыто, то он вновь бежит, чтобы однажды и навсегда похитить твоё счастье.
Антипатр нахмурился и раздражённой рукой ударил плетью себя по бедру, но страдая, не ощутил боли. Теперь, когда с Иудой было покончено, он хотел поставить Пилата в глупое положение и восторжествовать над ним.
Латуш, видя мысли царя, вкрадчиво сказал:
Ты посмеёшься над Пилатом после Пасхи.
И он будет считать себя одураченным?
Конечно, государь. Ведь Панфера подсунул ему Иуду вместо Мессии, а сам, обласканный Пилатом уйдёт в отставку с честью.
Царь откинулся на круп коня и оглушительно рассмеялся. И, направляясь к себе во дворец, он то и дело начинал смеяться ужасным смехом. Ночной Иерусалим был полон богомольцами, которые устраивались спать прямо на улицах города, но когда рядом с ними вдруг кто-то скрипучим, охрипшим голосом вскрикивал: «Хахаха!» всех, как ветром сдувало с мест. Это ещё более смешило царя, и он, опьяневший от счастья, веселья, хохотал до слёз.
Иродиада, предупреждённая Ефремом и Захарием, вышла навстречу царю. Он при виде взволнованной супруги, с трудом скрыл довольную улыбку, догадываясь, что царица по-прежнему любила Иуду, и сейчас будет просить за него.
Чувство ревности резануло душу Антипатра. Он нахмурился и потный, сердито сопящий, отрывисто буркнул:
Я знаю твои слова, но вот и мои слова: прощай на сегодня. Я иду спать.
Иродиада мягким жестом взяла Антипатра под руку.
Супруг, я вижу: ты устал. Отдохни в моей комнате.
Он быстро ответил, поворачиваясь к ней спиной.
Ты напрасно пытаешься чарами смягчить мою душу.
Но когда Иродиада с глубоким вздохом сожаления отступила от него, царь молниеносно простёр к ней руку.
Ты что-то хотела сказать мне?
Да, мой господин.
Только не говори о Иуде.
Хорошо. Я буду говорить о тебе.
Но ведь не ради этого ты задержала меня?
Да.
Значит, эти двое уже проболтались, что Иуда схвачен?
Да, мой повелитель, кротко ответила Иродиада и ласково погладила потную руку царя.
От этой ласки, которую Антипатр ждал многие годы от своей жены, у него закружилась голова и перехватило дыхание. И он, уже готовый выполнить всё, что могла сказать сейчас Иродиада, боясь нарушить чувство близости, возникшее между ними, обратился к астрологу:
Если можно спасти Иуду, то скажи: как?
И опустил голову, напряжённо ожидая слов египтянина. Тот равнодушно ответил:
Он хочет умереть под именем своего брата Мессии, а не как дезертир и предатель. Вы убьёте его душу, если откроете прокуратору его имя.
Антипатр облегчённо вздохнул и, виновато пряча от царицы глаза, развёл руками. Царица до крови кусала пальцы и умоляюще смотрела на Антипатра, потом перевела взгляд на астролога. Она, ужасаясь тому, что Иуда, которого она всегда воспринимала своей драгоценной собственностью, мог исчезнуть из этой жизни и у неё не останется даже надежды когда-либо увидеть его, с лицом полным несчастья вскочила с кресла.
Я попрошу Понтия, и он отпустит Иуду.
И она бегом направилась к выходу, но царь с горловым криком помчался за ней, схватил в охапку.
Ты сошла с ума! Понтий только возрадуется и пытками истерзает твоего проклятого Иуду! И он порывисто обернулся к астрологу, Останови царицу чарами, иначе она всех нас предаст.
Латуш медленно встал с кресла и простёр руку в сторону Иродиады. Она тотчас ощутила успокаивающее прикосновение к своей душе, и с глубоким вздохом, с глазами полными слёз, пролепетала: