Я подняла книжку и раскрыла ее на первой странице, испытывая давно знакомое приглушенное недовольство.
«В день, когда природа создала черты Дамианы, она пребывала в хорошем настроении».
Я не знала, как природа, но подозревала, что моя мать была не в лучшем расположении духа, если в попытке отвлечься начала читать нечто вроде этого. Едва ли она наградила меня таким вычурным имечком из романтических соображений. Скорее всего, просто брякнула первое припомнившееся, когда ее спросили, что записать в метрику.
«Ее широко раскрытые глаза, всегда взирающие на мир с детским изумлением, были такого же насыщенно-синего цвета, как море в солнечный день, а губы ярки, как лепестки пионов. Точеный носик дополнял это прекрасное лицо».
Да уж, без носика она бы выглядела гораздо хуже. Все же довольно печально, что из традиционного набора романтической красотки мне досталось одно только имя. Хотя «всегда взирающие на мир с детским изумлением» она что, идиотка? Она живет в глуши. Что так изумляет ее каждый день?
Я рассмеялась притворно весело и закрыла уши наушниками. Я представила, как ладони Науэля скользят по обнаженной спине авторши этого чтива, и поспешила прогнать раздражающее видение. Я должна отвлечься. Пусть даже мне поможет в этом дебилка, застревающая в состоянии абсурдного изумления над каждым забором.
Я прочла виртуозный диалог между героиней и ее наставником. В процессе беседы главная героиня безустанно изрыгала цитаты древних философов. В ненавязчивых комментариях автор обращала наше внимание на уникальный ум героини, что привело меня в озлобление и заставило отправиться на поиски карандаша.
Карандаша не было. В бессильной ярости я обыскала всю комнату, даже заглянула под кровать. Наконец в ванной я нашла огрызок голубого карандаша для глаз. Мне хотелось бы развернуться от души, но карандашом для глаз много не напишешь, и я ограничилась тем, что печатными буквами начеркала на полях одно слово: «Попугай». Тупой, повторяющий зазубренные фразы попугай. При чем здесь ум?
Девушка с вялотекущей манерой пения вдруг проснулась и переключилась на исполнение вздрагивающей безумной песенки, и я едва не взвизгнула, приветствуя такую перемену. С появлением главного героя стало заметно веселее. «Самодовольный кретин», накарябала я. Кассета закончилась, и я перемотала пленку к началу.
«Он опустился в кресло, вытянув длинные, стройные, сильные, мускулистые ноги».
«Избыток восславляющих главного героя прилагательных выглядит нелепо», разошлась я, но карандаш затупился прежде, чем я хотя бы добралась до «героя».
Эти персонажи слишком оторваны от реальности. Их достоинства чрезмерны, а недостатков якобы нет вовсе. Науэль с его красотой хотя бы внешне походил на героя романа. Впрочем, ни в одной книге я не читала про героя, который побывал в постели с представителями обоих полов, причем не всегда выступая в активе.
«Какая тоненькая талия, подумал герой. Я мог бы обхватить ее большими и указательными пальцами».
М-да. Чтобы обхватить большими и указательными пальцами мою талию, потребуется двое мужчин. Может, у него просто слишком большие руки? Хотя главный герой и подумывал обхватить героиню, та решительно сопротивлялась всем его домогательствам, так как была чиста и непорочна и дожила до восемнадцати, сохранив в неприкосновенности свою талию и прочие части тела.
У меня свело челюсти, с такой силой я их стиснула. Я-то была не так невинна. Я бы предпочла, чтобы те двое не ограничились измерением моей талии на пальцах. Или трое. Или четверо. Я совсем озверела.
Двадцать страниц спустя герой уже мечтал о детях, которых родит ему главная героиня (как минимум пять), и я подумала: «Какого хрена! С такими габаритами эта бедная убогая способна разве что выдавить из себя пару ящериц!» Если не переломится надвое уже во время секса
Я захлопнула книжку, рванула наушники и сгорбилась, запустив пальцы в свои растрепанные волосы. Это все неправда!
Придуманные девушки всегда выглядят хорошо, даже затерявшись в раскаленной пустыне, даже погружаясь в трясину, даже с волосами, не мытыми неделю, а мне достаточно не выспаться. Они умудряются срубить оргазм при сексе в любых обстоятельствах и обстановке, несмотря на полное отсутствие предыдущего сексуального опыта, а я едва понимаю значение слова «оргазм» и временами сомневаюсь в самом существовании этого явления. Они так блядски совершенны, их любовь не бывает безответной, и после череды неприятностей с ними неизменно происходит что-то глупое и чудесное. Так, может, в этом все дело?
У меня карие глаза и каштановые волосы, я не примечательнее воробья внешне. Я так ужасающе обычна, а с обычными людьми не случается ничего, кроме обычного и будничного. За неприятностями следуют другие неприятности; оставим чудо для принцесс.
Единственным чудесным происшествием в моей жизни была встреча с Науэлем. Один шаг из ряда вон. Но если произошло единичное отступление от правил, это же еще не значит, что игра поменялась? Не поменялась.
Я вижу это очень отчетливо сейчас, когда Науэль оставил меня, чтобы трахнуть крашеную романистку, живущую в доме с золотыми рыбками. Неудачница. Я застряла в своей постылой безрадостной жизни, как насекомое в цементе. Как я ни дергаюсь, ситуация остается прежней.
В комнату заглянул кто-то, но я не подняла головы. Я еще надеялась на возвращение Науэля полчаса назад, но сейчас уже нет. Было около пяти утра. Музыка внизу стихла в какую-то минуту, а я и не заметила.
Я понимала, что не следует обвинять Науэля в своем разочаровании и в том, что он оставил меня на съедение моим дурным мыслям. Но обвиняла. Науэль ушел от меня в красный свет, бросил одну, словно его никогда и не было рядом.
Я попыталась объяснить себе, что я была и есть совершенно одинока, это нормально, и никто ничего мне не должен. Я не имею права воспринимать этот поступок Науэля как плевок в лицо. Я сама напридумывала себе невесть что, и только я виновата в своей обиде.
Интересно, а эта осветленная графоманка знает, что такое оргазм?
Не реветь. Ситуация этого явно не заслуживает. И не вслушиваться в тишину, пытаясь различить то, что меня не обрадует.
Я слонялась по комнате, долго, несколько часов, потом прилегла на кровать и в итоге то ли задремала, то сильно задумалась. Из этого состояния меня вырвали в реальность пронзительные крики.
Накинув пальто, убрав плеер в карман, я вышла из комнаты и пошла на вопли. Гостевые комнаты все или почти все были заняты. Сквозь приоткрытые двери я видела людей, спавших одетыми поверх покрывал, вповалку, храпящих на разные лады. Кажется, скандал потревожил только меня. Коридор повернул. Кричали в самой дальней комнате.
Комната оказалась не заперта, и я вошла. Мое сумеречное состояние сделало меня безразличной к соблюдению правил приличия, да и обстановка в этом доме не способствовала. Эти двое не посмотрели в мою сторону, как будто я была лишь сквозняком, протиснувшимся под дверью. Кажется, я уже начинала привыкать к тому, что меня здесь не видят в упор.
Полуголый Науэль сидел на кровати. Выражение его лица было не более эмоционально, чем посмертный слепок. Романтичная графоманка стояла напротив зеркала, облаченная в золотисто-бежевую шелковую ночную рубашку с таким глубоким декольте, что я бы не удивилась, заметив в нем лобковые волосы. С растрепанными волосами и расплывшейся от слез косметикой она выглядела не очень хорошо, демонстрируя, что, в отличие от ее героинь, ей сложно оставаться эталоном внешней безупречности, когда ситуация этому не способствует.
Ты чудовище! сказала она с придыханием и театрально прижала ладони к груди. Ты вернулся лишь для того, чтобы освежить мои раны и покинуть меня снова!
Науэль закатил глаза. Выслушивать эти цитаты из любовных романов у него сил не было. Он заглянул под кровать и вытащил свою футболку.
Не припоминаю, чтобы вчера я обещал остаться, судя по раздраженно-тоскливой гримасе и механической интонации, он произносил эту фразу отнюдь не впервые за утро, и ему успело надоесть.
Как ты бесчувственен, она заморгала, проливая на щеки новые потоки слез.
Ну да, ну даНауэль натянул мятую футболку и зевнул.
Я, человек-невидимка, прислонилась к стене, сосредоточив взгляд на блондинке. Вчера ее модная стрижка и молодящий цвет волос ввели меня в заблуждение, яркое платье и искусственное освещение сбросили ей еще лет десять, но в дневном свете, с расстояния восьми шагов, я заметила, что кожа у нее тусклая, начинающая увядать, а возле уголков рта уже наметились сердитые морщины. По мешкам, набрякшим под глазами романистки, я догадалась, что пьянки для нее обычное развлечение. Ей было около сорока, может быть, сорока пяти, если учесть, какая груда кремов в цветных баночках громоздилась на ее туалетном столике.
Я слушала их диалог, иногда кажущийся монологом, так много фраз летело с ее стороны и так мало лениво цедилось Науэлемсловно для этой женщины ему и слова жалко. Оба смотрелись неприятно, но именно Науэль будил во мне злость, набухающую и тяжелеющую, как наедающийся слизняк. Науэль был сама апатия. Он и не думал оправдываться в ответ на бросаемые в него упреки: за подруг, которых он трахнул; за ночи, которые он обещал провести с романисткой, в итоге потратив на кого-то другого; за бесчисленные неприятные мелочи, обнажающие его к ней равнодушие. Он едва слушал, больше сосредоточенный на попытке пальцами распутать свои волосы. Только посоветовал:
Не стоит так напрягаться с бодуна.
Мне казалось, я наблюдаю соревнование, в котором бледная зареванная женщина пытается словить приз за лучший укус, а Науэль побеждает, не задумываясь. Они были неравны. Его безразличие раздирало ее до костей. На ее истерики ему было плевать, как и на нее саму в целом.
Я была пьяна, когда отправилась с тобой в постель, рыдала она.
Я, к счастью, тоже.
Соприкосновение двух согретых алкоголем тел для Науэля значило не больше, чем соприкосновение с незнакомцами в толпе. Ну потерлись немного, делов-то.
Ты как кот, выпалила блондинка со злобой. Просто как кот, который приходит лишь когда хочет жрать!
Забавно. Меня тоже недавно посещали схожие ассоциации.
Науэль завязал шнурок, дважды. Наклоняясь к кеду, он поморщился от боли. После двух пьяных ночей похмелье все-таки настигло его.
Если ты меня впускаешь, тебя все устраивает, разве нет? Или ты так ничего и не понялани в прошлый раз, ни в позапрошлый?
Она смотрела на него расширенными, полными ярости и боли глазами. Науэля это не трогало. Его глаза были туманными, как это хмурое утро.
Я подумала, что за четыре года, прошедшие с нашей последней встречи, ты изменился. Что на этот раз ты искренен.
Что я могу сказать на это Нельзя быть такой дурой в твоем возрасте.
Возраст, повторила она неестественно спокойным голосом и просунула пальцы под тонкую лямку ночной рубашки. То ли с расстройства, то ли с перепоя, пальцы дрожали. Ее взгляд поднялся к люстре с блестящими хрустальными подвесками и замер. Нельзя быть таким циничным в твоем возрасте, мой дорогой.
Я играю со взрослыми. Мне пришлось научиться, усмехнулся Науэль.
Она прошла мимо него, двигаясь неловко, как робот. Раскрыла свою красную блестящую сумочку, достала кошелек и взглянула на стопочку купюр в нем с таким недоумением, точно не имела понятия, как эти гладкие бумажки здесь оказались.
Деньги, произнесла она заторможенно. Это единственное, что тебя по-настоящему интересует, да?
Допустим, безразлично согласился Науэль, надевая пальто.
Ты вообще способен кого-то любить? Просто так, потому что любишь?
Науэль пожал плечами.
Наверное. Никогда не проверял, он застегнул первую пуговицу.
Возьми, сказала блондинка кротко и протянула Науэлю банкноты. Я всматривалась в ее глазапустые, как стекляшки. Моя спина напряглась.
Науэль сгреб деньги и сунул их в карман.
Ты ничего не хочешь мне сказать? осведомилась теперь уже далекая от романтики графоманка, вздрагивая от холода. Ее просвечивающие сквозь тонкую ткань соски стали твердыми, как пули.
Науэль поднялся и потянулся, пронзаемый пристальными взглядами двух женщин.
Нет.
Я словно перестала узнавать его. Этого длинноволосого высокого парня, лениво рассматривающего свое отражение в зеркале, я видела впервые, хотя это был все тот же Науэль, в свете нового знания о нем преобразившийся в нечто совершенно отвратительное. Конечно, мне все было известно давным-давно, но оставалось каким-то абстрактным. Слово «проституция» вызывало у меня вполне четкие ассоциациибезнадежность, унижение, стыд, и я не могла соотнести все это с тем, кто безнадежен лишь в своем безграничном высокомерии. Презирающий и тот, кого презираютэто же разные люди, да? Я не могла и представить, что кто-то с такой легкостью совместит в себе обе роли.
В прошлом я неоднократно наблюдала, как Науэль вел себя не очень хорошо, плохо и откровенно паршиво. Но только сегодня я вдруг отчетливо увидела все его изъяны, его самого таким, каким он был: хмурый, сосредоточенный на себе человек, не заботящийся о том, какое впечатление и воздействие его слова и поступки оказывают на людей. Не могу поверить, что когда-то считала его почти совершенным! И я разозлилась на него, впервые в жизни, ужасающе, испепляюще, так что дальше некуда, хотя последнее он сразу опроверг:
А нет, все же я хочу кое-что сказать Передай привет мужу.
Блондинка взвизгнулахрипло, придушенно, и что-то золотистое (расческа, как я потом увидела) врезалось в поверхность зеркала, расплескивая серебряные брызги. Науэль схватился за щеку. Когда он посмотрел на блондинку, его лицо источало злобу, заставившую ее попятиться. Я увидела змей, выползающих из его зрачков, раскрывающих пасти, готовых ужалить, и отступила от стены. «Только попробуй, подумала я отчужденно, только попробуй».
Науэль посмотрел на кончики пальцев, пятнышко крови на одном из них. Подняв с пола осколок стекла, заглянул в него, изучая нанесенный ущерб. Ранка на щеке была крошечной, едва заметной, как булавочный укол, но выражение злобы не уходило из глаз Науэля.
Ты, выдохнул он сдавленно. Тебе повезло. Одна царапина, и я бы тебя прикончил. Прямо здесь. Просто вбил бы в этот гребаный ковер.
От него все еще исходила угроза, и я встала перед ним, препятствуя возможному нападению. Он глянул на меняскользящий не узнающий взгляд, отвернулся, для дезинфекции сбрызнул ранку одеколоном из первого попавшегося флакона и вышел из комнаты.
Блондинка как подкошенная рухнула на кровать. Я оглянулась. Ее волосы разметались по покрывалу, свисая с края кровати.
Не расстраивайтесь. Пусть уходит, попыталась я утешить ее. И вы пишете не такие уж плохие книги. Иногда они даже интересные.
Она не отреагировала.
Выходя из дома, я заглянула в пруд. Одна рыбка плавала кверху брюхом. Главный недостаток золотых рыбокони легко дохнут. И то же с иллюзиями.
На улице было промозгло и сыро. Тучи опустились низко. Казалось, до неба рукой подать. Науэль ушел далеко, и я побежала, чтобы нагнать его. В руке он сжимал горлышко початой бутылки, к которой иногда прикладывалсягде успел прихватить? Подошвы моих ботинок скользили по влажной траве, усыпанной листьями. С раскачиваемых ветром веток летели холодные капли. Какая дикая, навевающая тоску местность. Не считая особняка нашей романистки, ни единого дома вокруг. Только потемневшие облетающие заросли. Я бы с ума сошла жить здесь.
И как ты себя чувствуешь? спросила я ледяным тоном и щелкнула зажигалкой, прикуривая.
Нормально, отозвался он, не глядя в мою сторону. Хотя утро для меня не лучшее время суток.
Вижу, ваша милая беседа не произвела на тебя особого впечатления.
Нет.
Мы поднялись на взгорок, и я увидела нашу машинупритаилась в зарослях, как зверек. Выглядела несколько затрапезно, но зато стала заметно чище после ночного дождя.
А на меня произвела.
Вот как? формально-вежливым тоном произнес Науэль.
Это было отвратительно. По-настоящему мерзко.
Говорят, людям нужны как позитивные, так и негативные переживания, Науэль перепрыгнул через лужицу дождевой воды и сделал большой глоток из бутылки.
Я не знала, как начать, и вонзилась взглядом в его спину. Мне хотелось отчитать его как испорченного ребенка. Мне хотелось накричать на него как на взрослую, вполне сформировавшуюся скотину. Но я сказала только:
Я разочаровалась в тебе.
Это закономерно, согласился Науэль. Он не шел на конфликт. Он намеревался оставить меня с моим кипящим негодованием, ускользал от меня, как скользкая рыбина.
То, как ты разговаривал с ней
Это то, чего она заслуживает, неосторожно завершил Науэль, и я наконец-то взорвалась.
А чего ты заслуживаешь? Сможешь ли ты хамить меньше обычного, даже если очень постараешься? Неужели тебе настолько плевать, что ты задеваешь чьи-то чувства? Это было необходимоуходить таким образом? И ты действительно избил бы ее из-за ерундового пореза?