Да что мы всё о жизни, ну её к богу, жизнь. Проживём. Дом купим, отстроимся, летом в гости приедете к нам. Чай мы не чужие теперь. А давайте я вам песен наших спою?
«Ой, Маричка, чиче́ри, чичери-чичери,
Расчеши мне куче́ри, кучери-кучери!
Я бы тоби чесала, чесала-чесала
Кабы мати не знала, не знала, не знала».
* * *
Гордеев тихонько вышел. Надел лыжи и подъехал к главному корпусу. Дверь оказалась запертой. Окно на первом этаже выбито, местные постарались, а Иван проглядел. Или вовсе не смотрел. Вон ещё окно разбитое. Что он заработает, если будет так «охранять» вверенную ему территорию
Говорят, молдаване, а песни поют гуцульские. Что-то здесь не складывалось. Дома Гордеев смотрел карту, бумажную, и в интернете смотрел, и не обнаружил поблизости никакой бойни. Животноводческий комплекс был, за восемь километров, и бойня была, но как он туда ездит? На лыжах-то недалеко, если умеючи, а они из Молдавии, там и снега-то не бывает. Или бывает? А летом? Ах, да, они же только с осени здесь живут, лагерь сторожат.
Лагерь этот на болоте почти, кто ж детей сюда повезёт? Это в советское время возили, а сейчас родители не согласятся, ещё и напишут куда следует, что дети болотными испарениями дышат. Хотя он за рощей, на взгорке, лагерь-то Опять не складывается.
* * *
Нескладно брешешь, Марютка. И группузачем привадила?
Я, что ли, привадила? Сами пришли. Крепление отдали тебе. И хлеб нам не лишний, от тебя когда дождёшься в магазин сходить? Сухарей насушу с солькой, похрустим-побалуемся.
Добалуемся. Они сюда дорожку проторят, лыжню проложат, народ повалит
Не повалит. Главный ихний казал, никто тут не катается, а они приблудились, заплутали. Ты с ими поедь, дорогу покажи, проводи на озеро, или куда им надо. Навигатор возьми.
Казалпередразнил сестру Иван. нам с тобой казал, и другим скажет. Говорливый больно. А с песнями ты здорово придумала! Только они гуцульские, не молдавские.
Так не знаю я молдавских. Я ж не молдаванка.
Из дневника Нади Рыбальченко
2 декабря 2018, продолжение. «Наш первый лыжный поход получился как первый блинкомом. По старому маршруту не пройти, пришлось новый прокладывать. Мы заблудились и попали в гости к очень хорошим людям. Лерка опять отличилась: лыжу сломала, ногу растянула, перепутала канистру с черепом, а говяжье ребро с человеческим. Орала как ненормальная, любо-дорого. Иван нам дорогу показал, мы до привала доехали за час, до Синеозера с ветерком долетели, даже Голубева.
Иван и Марита беженцы из Молдавии, или из Румынии, я не поняла. Живут в заброшенном летнем лагере, как им не страшно одним. Иван на Голубеву пялился, она его отшила, а у самой глаза блестят. Иван ей крепление новое поставил, сказал, с возвратом. Теперь она до субботы не доживёт, измается».
9 декабря 2018. Маршрут мы изменили, теперь ходим от Синеозера и туда же возвращаемся. Маршрут красивый, сначала вдоль шоссе, потом по просеке, там тоже деревья поваленные есть, но не так, как если от Донино идти. Лось пилу притащил и канистру с бензином, и мы не столько шли, сколько пилили и брёвна оттаскивали. Пила 12 кг весит.
А к лагерю вышли с другой стороны. Иван с Маритой нам обрадовались. Крепления Лера купила новые, вернула пару. Иван на неё так смотрел И она смотрела. А ещё мы хлеба привезли, каждый по буханке, девять буханок. Магазин далеко, на лыжах не дойдёшь, завалы, а по шоссе идти три часа.
А тут мыиз рюкзаков буханки вынимаем! Марита на радостях пирогов нам дала с собой. Перчёные, душистые, вкуснющие. В кипящем масле жаренные. Мы на привале объелись, Гордей ругался, что не дойдём, столько сожрамши. Так и сказал, сожрамши.
Какие же сволочи на Гордея жалобы писали? Он ведь не для себя, он для людей, для нас всё делает. Жалко, что в турклубе не знают, какие у нас маршруты и какая группа дружная.
Марита песни пела молдавские, Юля с Любой слова записали, споют на Натальином дне рождения, это будет 22 декабря. Она привал попросила в подарок, на Синеозере. Подарочный привал, вот здорово! Юлька с Любой ради такого случая гитары принесут. Загубят инструмент. Если чехлы тёплые, может, ничего.
Подарочный привал
Натальин день рождения был первым в группе, остальные все летошные, как сказала бы Сидоровна. А первый блин у хозяйки всегда выходит комом: и соли маловато, и тесто густовато, разбавить надо.
С днём рождения вышло примерно так же.
На «подарочном» привале, в километре от Синего озера, побросали рюкзаки и поехали кататься. Сторожить остались Надя с Васькой, ну и снег разгребут заодно, для костра и восьмерых «приглашённых».
Впрочем, двое явились без приглашения: Люба с Юлей прихватили с собой мальчиков из института бизнеса, которых Гордеев почему-то невзлюбил. Заарканили наших соболюшек, теперь не перепутать бы, какая чья. «Мальчики» привезли устрашающее количество водки и сухого вина, и Гордеев им объяснил, что группа спортивная, сухой закон, по праздникам по чуть-чуть, и километраж по праздникам не отменяется. В таком вот духе. Мальчики от гордеевского неслабого тона опешили. Пошептались с двойняшками, и все четверо надулись. Детский сад.
Ладно. Инструктаж окончен, Гордеев решил не перегибать палку. Если вы с нами, то остаётесь костровыми. Ваша задача расчистить площадку на одиннадцать человек и кострище. Так, чтобы всем места хватило и ходить можно было.
Парни недоумевали: снега по пояс, куда его девать? Им объясниликуда, сунули в руки фанерки, и вчетвером они расчистили довольно большую площадку. Ваське с Надей ничего, привычные, а мальчики слегли. То есть, натурально: улеглись на снег и дышали как умирающие, по выражению Нади. Или вообще не дышали.
Синее озеро встретило ветром и солнцем, снег сверкал и переливался миллиардами огней. По озеру неслись как на крыльях, по длинному кругу вдоль берегов (по центру Гордей не разрешил: «Провалитесь, до берега вас тащить умаемся»). От ветра Наталья раскраснелась, в глазах цвета тёмной черешни плескалось солнце, или Гордееву так казалось. Да она молодая совсем. И красивая, и волосы красивые. Иодна, это сразу видно. Почему?..
Маята
С Валерой Наташа познакомилась в школе танцев, абонемент стоил недорого, а танцевать научиться хотелось. Парень оказался на удивление галантным, трогательно ухаживал, пел по телефону романсы. Наташа была на седьмом небе от радости, от гордости, от счастья. И переехала к жениху в подмосковное Струнино, не слушая маминых возражений. Хватит, наслушалась.
Жениться жених не торопился. «Молодые» обитали на съёмной квартире, за которую платили пополам. Недорого, потому что далеко от Москвы. Наташа хотела учиться, Валерка резонно возражал: «А жить мы на что будем?» и предлагал поискать работу, где больше платят, и не маяться маятой.
Маятой он называл её тоску по музыке, книгам, спектаклям, концертам, то естьжизнь. Жизни не было, работы тоже не было (пришлось мыть подъезды и подметать дворы), а книги она брала в библиотеке, но читать их было некогда. Выходные мало отличались от будней: муж валялся на диване с банкой пива и пультом, телевизор орал, в стенку настойчиво стучали, Валерка приглушал звук, чтобы через пять минут включить снова.
«Что у вас телевизор весь день орёт? Житья нет от вас. Сказала бы своему» жаловались соседи, и это «своему» примиряло Наташу с действительностью.
В Москву она приезжала нечасто. Валерка в такие дни отправлялся к своимк матери и старшей сестре, жившим в том же Струнино и за два года ни разу их не навестившим. Обиделись на Наташу: московскую квартиру матери оставила.
Мама всплескивала руками, тащила дочь на кухню и кормила макаронами. В Струнино макароны невкусные, серые, а маминытают на языке. Она отвыкла от московских макарон и от московской жизни, поняла Наташа.
Тебе сахарком посыпать или с соусом поешь? спрашивала мама. «Всё экономит» с неприязнью думала Наташа. Они с Валеркой ели макароны с тушёнкой.
Ма, а пианино ты в другую комнату переставила? Как ты его двигала, оно ж тяжеленное!
Продала. За квартиру я одна плачу, ты не помогаешь. Да за свет сколько плачу. Ты бы мне денежек дала.
Денег у Наташи не было, все уходили на квартиру и на питание. И на пиво Валерке. Мать не обижалась и винила во всём отца: «Сам как сыр в масле катается, а у меня супчик на водичке, угостить нечем. Ты бы батареи мне покрасила, краска старая под ванной, может, сгодится».
«Супчик на водичке» мирно уживался с новыми стеклопакетами и итальянской мебелью, но Наташа ничего не сказала, молча полезла под ванну
От краски, щедро разбавленной уайт-спиритом, её мутило, и купленный в подарок торт, с которым они пили чай, пах краской, и чай тоже пах. Кухня была тёплая, чистая, уютная, телевизор «Самсунг», на окне турецкая органза. Наташа мечтала купить такую, и телевизор новый (у них с Валеркой старенький, хозяйкин). Но никак не могла собрать деньги, хотя работала на трёх участках, и Валерка работал.
В Струнино она приехала с одной лишь мыслью: лечь и закрыть глаза. Муж взглянул на неё и без слова приглушил звук в телевизоре. «Наташ, ты чего такая? Может, чаю согреть? Я тебя ждал-ждал Сосиски сварю, будешь? А с чем будешь?»
И тут дверь распахнулась, бацнув с размаху о стенку, и в комнату без стука ввалилась Натальина несостоявшаяся свекровь.
И с порога начала орать, что Наташка (она так и назвала её, Наташка, как дворовую девку из сериала «Петербургские тайны») не ухаживает за мужиком (она так и говорила о сынемужик), не может наладить нормальный быт (почему она? почему не муж?), не умеет зарабатывать (да она зарабатывает больше Валерки!) и едет на её сыне, и вообще, вряд ли Наталья сможет её понять, зря она перед ней распинается. Ты своего роди, воспитай-вырасти, а потом придёт вот такая и будет пивом дешёвым спаивать кровиночку, что за дрянь ты ему покупаешь? Даже ребёнка родить не можешь!
Ребенка не хотел Валерка. Наталья ждала, что он об этом скажет, но он не сказал. Кровиночка оказался предателем и во всём соглашался с матерью: пиво дрянь, и квартирка дрянь, и быт не налажен, и зарабатывать Наталья могла бы больше.
Она собрала вещи и вернулась домой. Поступила в педагогический колледж и по-прежнему мыла подъезды и чистила мусоропроводы. Мать молчала, но обронила как-то: «По пловцу корыто», и этих слов Наталья ей не простила.
Часть 11
Я на тебе женюсь
Первый прокол допустил Гордеев. Пока накрывали праздничный стол и обговаривали «концертную программу», он сидел с Натальей, которой сегодня резать-чистить-готовить не позволяли, и взялся рассказывать ей о своей квартирной хозяйке, на которой всерьёз собирался жениться. «Лучше поздно, чем никогда» пошутил Гордеев. Наталья выпрямила спину и убрала с лица улыбку, и Гордею бы остановиться, а его понесло вспоминать
О дочери, которая живёт в Германии. О квартире, которую дочка сдаёт жильцам. О Сидоровне, у которой болели колени. А как им не болеть, когда она всю жизнь у плиты простояла. И не в столовой, в ресторане! Так что Гордееву сказочно повезло с женой. Это он так считал, чтос женой. А Антонина не считала. И женой не была, разговоры одни.
Тонь.
Аюшки.
Мне с тобой хорошо. И домой всё время хочется. К тебе. Я на тебе женюсь.
Чего удумал. Мне шестьдесят уже, забыл?
Ну и мне скоро будет.
Не скоро. Семь лет большой срок.
А мы не в тюрьме, нам срок не установлен. Я квартиру московскую дочке оставлю. Ты как, не против?
А накой мне твоя квартира, у меня своя есть. И постоялец, на всю голову больной.
«Ну как с ней разговаривать? жаловался Гордеев Наталье. Может, посоветуешь чего? Когда комнату снимал, думалнеобразованная баба, глупая. А вот поди ж ты, не могу без неё. Не в грамоте счастье».
Перескажи он этот разговор Сидоровне, она бы хлопнула его по лбу: «Нешто можно с одной бабой про другую гуторить?»
Но Гордеев не знал и «гуторил». Не знал он и о том, что Наталья тоже подумывала о замужестве, а конкретноо Гордееве: по возрасту подходит, и внимателен к ней, вот и сейчас сидит рядом, обнимает за плечи. Дружески, конечно, но других-то он не обнимает, даже дружески.
Расстарались
Наталья родилась в декабре, все остальные летошные, как сказала бы Сидоровна. «Летошные» расстарались, и на день рождения Наталья примерила красивый свитер из ангоры. И тут же сняла: прогорит у костра.
Ой, не снимай! Он красивый такой! Ты в нём красивая такая!
А из кого он, свитер?
Из козы ангорской. Или из козла.
Сообразили тоже, к коструангору.
Это не коза, это лама, ввинтилась Голубева. Ей отдали собранные на подарок деньги, и она не придумала ничего лучшего, как купить в дорогущем бутике дорогущий свитер.
Почему к костру? Что ей, пойти в нём некуда? заступился за именинницу Гордеев. Он же не знал, чтонекуда.
Выпив кружку глинтвейна, сваренного в котелке по всем правилам, Наталья ляпнула, что ей сорок два, а все думали, что меньше.
Виталик не к месту (или к месту?) вспомнил Маяковского и провозгласил тост: «Лет до ста расти нам без старости». Местоимение «нам» Виталик заменил на «вам», и тост прозвучал удручающе, какдолгих лет.
Юля и Люба спели песню Андрея Макаревича «Давайте делать просто тишину». Чем окончательно добили именинницу.
«И мы увидим в этой тишине
Как далеко мы были друг от друга,
Как думали, что мчимся на коне,
А сами просто бегали по кругу.
А думали, что мчимся на коне.
Как верили, что главное придет,
Себя считали кем-то из немногих
И ждали, что вот-вот произойдет
Счастливый поворот твоей дороги.
Судьбы твоей счастливый поворот.
Но век уже как будто на исходе
И скоро, без сомнения, пройдет,
А с нами ничего не происходит,
И вряд ли что-нибудь произойдёт».
Оттого, что ничего уже не произойдёт, хотелось плакать, но Наталья улыбалась, выслушивала поздравления и думала: «Скорей бы это всё кончилось».
Голубева пришла к такому же выводу, обидевшись за «ангорского козла». Подарок был царский, свитер она долго искала по бутикам, и долго торговалась, и ей было стыдно: собранных денег не хватало на «вот этот», а другой Лера брать не хотела. И повторяла упрямо: «Вот этот». В конце концов ей уступили, из бутика она вышла с тяжелым сердцем и с «вот этим» свитером. А на привале все издевалисьнад свитером, а значит, и над ней. Не то купила. Сами бы покупали.
Наталье она хотела подарить танец, даже юбку принесла и балетки, и наплевать что зима, не в комбинезоне же лыжном танцевать? Не в ботинках же? А теперь передумала, сидела нахохлившись, ковыряла ложечкой праздничный торт.
Надя, которая пекла этот торт полночи, обиделась: все едят, а она сидит с таким видом, словно перед ней не суфле, а кусок поролона. Откуда Наде было знать, что Лера обиделась за свитер, который Наталья убрала в рюкзак, а могла бы надеть, не сгорел бы, дрова сухие, искр нет совсем. Не к лицу седло корове, мстительно думала Лера.
Юля и Люба боялись за гитары: мороз усилился, у костра-то ничего, тепло, а нам их обратно нести, четыре километра и в вагоне холодно. И мальчишек не узнать, в поезде ехали весёлые, а сейчас умученные сидят. На лыжах с нами не поехали, отчего устали, непонятно. А Ваське с Надькой смешно, рот до ушей, хоть завязочки пришей.
Гордеев видел, что в группе творится что-то не то, и озвучил новость, которую приберегал под конец:
Мне из Клуба звонили, обратно зовут, вторым руководителем к Зинчуку. Он старый стал, Саша Зинчук. Болеет часто, вот и задумался о дублёре. Он зимой не ходит, так что весной, сказали, приходи на комиссию, восстановим, хватит по лесам партизанить. И найдём мы тебе, Наталья, жениха. Я тебя с другом познакомлю, оптимистично закончил Гордеев. Пошутил.
Все радовались и поздравляли Гордеева. Наталья делала вид, что тоже радуется. Приедет домой и наплачется вдосталь. Гордеев, её Гордеев, которым она гордилась и в которого была немножко влюблена, собирался её с кем-то знакомить. Его внимание, улыбки, разговорыиз жалости. Потому что она одна. Ну и что? Лерка Голубева тоже одна, а к ней попробуй подойди.
Ей не нужны женихи, ей Валерки хватило, на всю жизнь. Валерка оказался предателем, двое других оказались альфонсами, четвёртый оказался женатым, семейным, разводиться не собирался, так и сказал. Хоть бы обманул но он её не обманывал, в отличие от двоих предыдущих. А Гордеев оказался сводником.