- Похоже, нелегко вам пришлось, - сказал рейнджер.
- Ага.
Ким качнулась вперед и подставила ногу, чтобы не упасть. Рейнджер подхватил ее за руку.
- Как вы себя чувствуете? - спросил он.
- Жить буду, - ответила Ким. Её губы растянулись в каком-то подобии улыбки. - Жить буду.
И звучало это просто замечательно.
Перевод: Амет Кемалидинов
"Порез"
Через пять минут библиотека закрывалась. Чарльз знал, что последние студенты уже ушли. Он остался наедине с Линн.
Он не видел смысла идти к стеллажам и складывать книги, поэтому задержался у стола выдачи, чтобы разложить книги в тележке и украдкой поглядеть на девушку.
Она сидела на высоком стуле у стола. Ее легкие кожаные туфли стояли на полу рядом. Ноги в белых носках она водрузила на деревянную перекладину стула. Чарльз со своего места мог видеть одну гладкую икру, складку юбки над коленкой и несколько дюймов голого бедра. Ноги разведены, насколько позволяет прямая джинсовая юбка. Кайма юбки, казалось, глубоко впилась в бедро, и Чарльз подумал, что от нее на коже может остаться красный след.
Она наклонилась вперед, локти покоились на столе, подперла голову руками и просматривала "Киркус". Ее белая блузка, заправленная в юбку, туго натянулась на спине. Чарльз разглядывал изгиб ее спины, чарующие изгибы бедер, розовую кожу, видневшуюся сквозь ткань, узкие ленточки ее лифчика.
Он присел на корточки и положил несколько книг на нижнюю полку тележки. Под таким углом можно было разглядеть ее правую грудь. Она была там, возле руки, сладкий холмик, прикрытый тугой блузкой; ее передняя часть зависла прямо над столом.
Без лифчика это бы гораздо лучше выглядело. Ее морщинки, форма, упругость. Все вместе.
Чарльз представил, как разрезает эти бретельки.
Линн приподнялась, перевернула страницу, вздрогнула и вскрикнула:
- Ай! Черт!
Она резко подняла руку к лицу и скрючила пальцы. На подушечке указательного пальца расцвела яркая капелька крови.
У Чарли пересохло во рту. Сердце заколотилось. В паху налилось жаром. Он простонал.
Линн бросила на него взгляд. Лицо ее раскраснелось, зубы обнажились. Она снова вернулась к своей руке. Она смотрела так, словно не понимала, что с этим делать. Она встряхнула руку пару раз, как кошка встряхивает мокрую тряпку, и обхватила кровоточащий палец губами.
- Бумагой порезалась? - спросил он.
Она кивнула.
- Ненавижу это, - сказал он.
Ранка. Порез.
Он так и стоял, согнувшись, возбужденный, пытаясь унять желание.
Линн вынула палец изо рта. Палец оставил на губе пятнышко крови. Она хмуро посмотрела на рану, а потом - выдавила Чарльзу кривую усмешку.
- Это не то, чтобы очень больно, знаешь ли. Это просто так... - она содрогнулась. - Ну как когда ногтями по доске скрипят.
Она облизала губы и вернула палец в рот.
- Дать пластырь? - спросил Чальз.
- А у тебя есть?
- Конечно. Я ко всему подготовлен.
- Как бойскаут, да?
- Ага.
Поднимаясь с корточек, он надеялся, что кучка книг на верхней полке достаточно высокая. Достаточно. Книги доставали до самого желудка.
Он отвернулся от Линн и направился в кабинет прямо за библиотечным столом. Там он взял пластырь из своего портфеля и поправил брюки, чтобы хоть немного скрыть выпуклость. Но та никуда не исчезла. Тогда он снял со стоящего рядом стула свой вельветовый пиджак, надел и застегнул среднюю пуговицу. Посмотрел вниз. Подол пиджака великолепно скрыл его маленький секрет.
Выйдя, он увидел, что Линн повернула свой стул, чтобы сидеть к нему лицом.
- Все, кровь уже не идет, - сказала она.
- Да, но бумага режется. Опять как-нибудь заденешь ранку, и...
- Фу. И правда, лучше забинтовать. Не хочешь взять эту процедуру на себя? - она протянула Чарльзу руку.
- Конечно.
Дрожащими руками он разорвал обертку с липкой ленточки, подошел и остановился за пару дюймов до влажного кончика ее пальца. Он уставился на порез - зияющую дужку на подушечке пальца, напоминающую с виду жабры крошечной рыбки, розовую под тонким лоскутом кожи. Край лоскутка торчал в сторону.
- Как думаешь, жить буду?
- Конечно, - eго голос охрип от волнения.
Он крайне напрягся и возбудился.
- Ты в порядке? - спросила она.
- Да. Просто нервничаю немного. Не переношу вида крови.
- Только в обморок не падай!
- Надеюсь, не буду.
Он помял пластырь в руках, счистил с него блестящую бумажку. Потом нарочно уронил. Кусочки полетели вниз, как лепестки цветка, и приземлились на ее рубашку.
Ухватившись за липкие края пластыря, он опустил его марлей на ранку.
Ему хотелось сделать ей больно.
Нет! Не надо!
Ему хотелось схватить ее палец, надавить, вцепиться в край раны и потянуть кожу, чтобы она дернулась, чтобы закричала.
Нет! Только не Линн!
Быстро, как только мог, он прижал пластырь к ране, прилепил его, отвернулся и устремился в кабинет.
- Чарльз? - окликнула она. - Чарльз, ты в порядке?
Он не ответил. Он плюхнулся в свой вращающийся стул, скрючился и обхватил колени.
Все, уже все, - сказал он себе. - Ты этого не сделал. Линн даже не заподозрит...
Позади раздались ее тихие шаги. Она положила руку ему на плечо.
- Что случилось?
- Просто... порезы. Мне от них плохо.
От ее руки вдруг стало тесно в штанах.
- Если бы я знала... Это что, фобия какая-то?
- Может быть, наверное.
Она смягчилась:
- Так вот почему ты всегда носишь с собой пластырь, да?
- Ага.
Она похлопала его по плечу.
- Может, тебе от свежего воздуха полегчает? - сказала она. - Может, пойдешь уже. А я закрою библиотеку.
- Хорошо. Спасибо.
Он дождался, пока она ушла, и вышел с портфелем на улицу. Вечер был туманным и слякотным.
Взволнованный воспоминаниями о порезе, он задержался у входа. Вскорости погас свет в верхних окнах. Он представил ее там, одну среди стеллажей, ее порезанный палец, нажимающий на кнопку выключателя.
Его швейцарский нож бугорком прижимался к бедру. Он скользнул в карман брюк и погладил гладкую пластмассовую ручку.
И попробовал на вкус мысль о том, как исполосовать ее этим самым ножом.
Просто дождаться, пока она выйдет, и...
Нет!
Он отвернулся от библиотеки и медленно пошел прочь.
В своей квартире, в трех кварталах от кампуса, Чарльз улегся спать. Но не заснул. В голове кружились мысли о Линн.
Не думай о ней, - сказал он себе.
Нельзя.
Но это было бы так восхитительно.
Но нельзя.
Линн училась на магистратуре. Как и Чарльз, она подрабатывала в Уитморской библиотеке. Все знали, что они работают в одно и то же время. На него падет слишком много подозрений.
Кроме того, она ему на самом деле нравилась.
Черт побери!
Забудь о ней.
Он попытался. Он попытался думать о других.
Как они визжали и кричали. Как выглядели их лица. Как пронзается кожа. Как алые ручьи крови вытекают из берегов разрезанной плоти, бегут и расходятся, сливаются в новые течения, и скользят по бархатистым полям, образующим мерцающие бассейны во впадинах тела, стекают вниз по наклону.
Сколько тел, вздрагивающих от ужаса или бьющихся в агонии! Сколько хлещущих ран!
И все - у незнакомцев.
Если не считать лицо, тело и раны его матери. Борясь с ошеломляющим потоком образов, пытаясь противостоять мыслям о Линн. Он сосредоточился на матери. Ее голосе из-за двери.
- Солнце, принеси мне "Бэндэйд", пожалуйста.
Он увидел себя, увидел, как входит в заполненную паром ванную, тянется к аптечке за жестяной банкой с пластырями, берет один и направляется к ванне, где лежит мать. Вода в ней мутная. По ее поверхности плавают клочья мыльной пены. От ее грудной клетки поднимаются два блестящи влажных островка, удивительно круглых и гладких, на вершине каждого - кожа оттенком порумяней, выступающая наверх. От одного взгляда на эти островки Чарльз почувствовал себя как-то непривычно и смутился.
Мать держала в руке бритву. Левую ногу она держала над водой, упершись ступней о край ванны под одной из ручек крана. Порез расположился между ее коленкой и местом, где колыхалась вода.
- Я тут порезалась, когда брилась, - сказала она.
Чарльз кивнул. Посмотрел на рану. Проследил, как красные ленточки скользят по блестящей коже вниз. Из-за этого вода между ее ног становилась розовой. Там у нее росли волосы. Он не мог разглядеть ее письки. Он уставился, пытаясь найти ее, хотя и знал, что смотреть туда ему ни в коем случае нельзя. Но ничего не мог с этим поделать. Ему стало нехорошо.
- Ты же не отрезала ее, да?
- Что отрезала, солнышко?
- Ну... письку.
Она мягко рассмеялась.
- О, знаешь, у мам не бывает письки. Тут.
И она нежно взяла его за руку и потащила ее вниз, в горячую розовую воду. Провела ею по всему телу. По порезу - нет, не просто порезу, а по огромной ране со скользкими краями. Он попытался вырваться, но она сжала руку сильней и удержала его.
- Ну же, потрогай, - сказала она.
- А это не больно? - спросил он.
- Совсем не больно.
Оно было длиной почти с ее ладонь. Теплое и скользкое внутри. И очень глубокое. Она немного заерзала, когда он шарил там пальцами.
Голос ее прозвучал как-то странно, когда она сказала:
- Я такой создана. Все мамы такие.
Она выпустила его руку, но он все держал ее там.
- Хватит, солнышко. Лучше налепи этот "Бэндэйд" мне на ногу, пока я не истекла кровью до смерти.
И Чарльз подготовил пластырь. Когда он поднес его к маленькому кровоточащему порезу, она сказала:
- Ты же не упадешь в обморок?
Но этот голос принадлежал не его матери. Он повернул голову. Женщиной, развалившейся в ванной, была Линн.
* * *
На рассвете Чарльз, совсем не отдохнувший, выполз из постели. Ноги едва держали. Он не знал, спал ли он вообще. Может, немного. Если и спал, то вся ночь для него оказалась круговоротом снов настолько ярких, что они могли быть воспоминаниями или галлюцинациями.
После долгого душа стало получше. Вернувшись в спальню, он уселся и посмотрел на часы. Четверть седьмого. Это означало, что у него есть больше десяти часов до работы. И очередной встречи с Линн.
Он видел ее голой, он сверху, она корчится от боли, а он полосует ее бархатную кожу.
- Нет! - выпалил он и топнул ногой.
Были способы предотвратить это. Трюки. За эти годы он выдумал сотни трюков, чтобы кормить свои желания, притуплять нужду, хоть как-то держать себя в руках.
Вестибюль университета выглядел пустым и огромным. Чарльз знал, что он совсем не пуст. Но пока он шел к лестнице, по пути не встретился никто. Те немногие студенты и преподаватели, что вынуждены приходить к восьми часам, уже попрятались по аудиториям, и сейчас наверняка сидели, протирая глаза, зевали и мечтали вернуться в кровать.
Он поднялся на четыре скрипучие ступеньки вверх и остановился. Прислушался. Кроме звуков собственного дыхания и биения сердца, он слышал отдаленный голос. Наверное, доктор Деррик. Доктор Дурик для студентов, которым приходилось страдать на его обязательных (университет был методистский) занятиях по истории христианства. Не только обязательных, но еще и скучных, и ставились всегда в расписании на 8.00.
Это была одна из трех лекций, что читались в Уэллер-Холл по понедельникам, средам и пятницам в столь небогоугодное время. Аудитория Деррика находилась прямо наверху у лестницы.
Усмехаясь, Чарльз вытянул нож, раскрыл его и вогнал в повидавшее виды дерево перил. Вырезал аккуратную борозду длиной в два дюйма. Вычистил ее. Наклонившись, провел большим пальцем по замызганной ступеньке. Потер большим пальцем бледный порез на перилах, прикрыв его грязью, маскируя его.
С помощью острогубцев пристроил в полученное отверстие бритвенное лезвие.
Выпрямился и восхищенно посмотрел на результаты своей работы.
Край лезвия совсем чуть-чуть выдавался над поверхностью перил. Его едва было видно.
Дрожа от возбуждения, Чарльз поспешил наружу. Он присел на скамейку и стал наблюдать за входом в Уэллер-Холл.
Шикарно будет, - подумал он. - Это всегда шикарно.
Однако, он никогда не делал этого в кампусе. Это его обеспокоило. Он даже подумал о том, чтобы вернуться к лестнице и вытащить лезвие. Можно было выйти в город и установить ловушку где-нибудь там, где-нибудь в месте не столь опасном.
Но ему совсем этого не хотелось. Слишком часто случалось, что на его трюк попадал кто-нибудь старый и уродливый, следовательно, все шло насмарку. Он не мог так рисковать. Ему нужно было, чтобы порезалась молодая цветущая студенточка. Такая, как Линн.
Минуты тянулись и тянулись. Когда в здании начали собираться, Чарльз испугался, что может все пропустить. Он еще немного подождал. Едва сдерживаясь. Поднялся со скамейки, проскакал вверх по бетонным ступенькам и вошел внутрь.
По коридору расхаживало несколько студентов, они останавливались у дверей, заходили в кабинеты. На лестнице никого. Он прошагал в конец вестибюля. Там достал из портфеля экземпляр "Поминок по Финнегану" в бумажной обложке, раскрыл книгу, прислонился к стене и сделал вид, что читает.
Отсюда ему открывался прекрасный вид на лестницу.
Книга дрожала в руках.
Когда мимо прошли две девушки и повернулись к лестнице, он задержал дыхание. Похоже, первокурсницы. Они вели себя, как полагается первокурсницам - громко говорили, смеялись и активно жестикулировали.
Девушка, что шла со стороны перил, левой рукой прижимала к груди учебники. Правая свободно болталась. На первой ступеньке она взялась за поручень. Рука заскользила по перилам.
Ее яркие блондинистые волосы развевались за спиной. На ней была рубашка без рукавов. Очень тесные белые шорты. Чарльз видел очертания ее трусиков. Достаточно откровенно.
Его сердце застучало.
Шагнув с третьей ступеньки на четвертую, она резко отдернула руку.
Попалась!
Но она не вздрогнула и не закричала. Просто разрубила ладонью воздух. Какой-то идиотский жест, подкрепляющий какую-то ерунду, которую она пыталась втолковать своей подруге.
Она была почти на месте. Когда рука вернулась на перила.
Чарльз вздохнул. Почувствовал себя ограбленным.
Это еще не конец, - сказал он себе.
Но она подходила просто идеально. Симпатичная блондинка, и стройная, как Линн. На пару лет младше, но все остальное сходится.
Все равно лица бы не увидел, - утешил он себя.
Сверху раздался грохот шагов.
Мытарства по Христу подошли к концу, и студенты в панике спасались бегством. Через секунды первые из них уже огибали лестничную площадку и шли по лестнице вниз. Дрожа от возбуждения, Чарльз не сводил глаз с тех, кто спускался у самых перил. Первым шел парень. К счастью, его руки были заняты книгами. За ним шла гибкая брюнетка. Ее грудь мерно покачивалась в футболке. Но в руках она несла портфель, поэтому не стала заморачиваться с перилами.
За ней следовал толстяк в спортивном костюме. Но за ним - златовласая красавица, плечи открыты, туловище крепко сжато в объятьях ярко-желтого топа. И она держалась за перила!
Да!
- Ай, черт!
Толстяк.
Нет!
Он отдернул руку и так неожиданно остановился, что блондинка чуть в него не врезалась. Он поднял руку к своему раскрасневшемуся лицу, на котором застыло потрясение. Кровь капала, оставляя полосы на спортивном костюме.
- Еб твою мать, а! Посмотрите на это! Черт!
Вокруг начала собираться толпа.
Скоро кто-нибудь найдет лезвие.
Испустив долгий вздох, Чарльз захлопнул книгу. Зажал ее под мышкой, подхватил портфель и пошел по коридору.
Позже этим утром, после семинара по ирландской литературе двадцатого века, Чарльз сидел на парковой скамейке на одной из аллей кампуса. Скамейка пряталась в живой изгороди по бокам, а сзади ее скрывал дуб.
Он достал из портфеля два лезвия "Икс-Акто". Каждое было около дюйма в длину, в форме буквы V, края острые-преострые. На тупом конце - разъем, который можно было вставить в любую из множества ручек, поставлявшихся в комплекте. Ручек Чарльз с собой не брал.
Пряча лезвия в ладони, он притворялся, что читает Джойса. На самом деле, он следил за аллеей. Поток прохожих не прекращался.
Потерпи, - сказал он себе.
Не успел он найти время установить лезвия, как на скамейку напротив уселась влюбленная парочка. У них были пакеты из "Бургер Кинга" в квартале от кампуса. Чарльз ждал, пока они наедятся и наболтаются. Ждал, пока они насидятся и нацелуются. В конце концов, они ушли. Парень сунул руку в задний карман коротенький джинсовой юбки девушки.