Сильно сомневаюсь, что это зрелище ему понравилось, заметил я.
Возможно. Я заметил, что у него ногти сгрызены до мяса.
Хорошо, что ты такой наблюдательный. Я так, например, и не обратил внимания. Подмечать мелочи ключ к успеху в этом деле. Мы еще сделаем из тебя толкового юриста. А что думаешь об убийстве?
Овертон покачал головой:
Два нападения, как сказал Флетчер Похоже, что у Грининга были враги. Или у него в мастерской хранилось что-то очень ценное. (Я бросил на ученика быстрый взгляд: этим замечанием он чуть было не попал в точку, что вызвало мои опасения.) Возможно, золото, продолжал Николас, которое воры успели забрать, прежде чем вмешался Оукден.
Если у людей есть золото, они его тратят или помещают в безопасное место. Только скряги хранят свои накопления дома.
Как ваш друг Билкнэп? Я слышал, он как раз из таких.
Билкнэп мне не друг! рявкнул я. Парень покраснел, и я продолжил более учтиво: Непохоже, что Грининг был законченным скрягой.
Да, действительно А констебль выглядит донельзя усталым.
Да. В некотором смысле Лондон хорошо охраняется. Констебли и стражи следят за тем, чтобы не было беспорядков и чтобы никто не гулял после вечернего звона. Хотя если некоторые таверны открыты после означенного часа, они смотрят на это сквозь пальцы если хозяева заведений не позволяют посетителям безобразничать.
Я взглянул на Николаса и приподнял брови. Его собственная драка в таверне, к моему неудовольствию, стала предметом сплетен в Линкольнс-Инн. Он покраснел, а я продолжил:
Констебли следят, чтобы люди подчинялись законам о том, какие одежды могут носить люди каждого сословия, хотя, опять же, закрывают глаза на мелкие нарушения. И еще они держат осведомителей, чтобы те доносили о преступлениях и религиозных э-э-э провинностях. Но когда дело доходит до расследования убийства, которым необходимо заниматься долго и тщательно, то у них, как справедливо заметил Флетчер, попросту нет на это ресурсов.
Признаюсь, я не совсем понял насчет разных типов радикалов, сказал Николас. Протестанты, лолларды, анабаптисты какая между ними разница?
Это тоже нужно знать, если живешь в Лондоне. Но не говори так громко. Я понизил голос. Открытые дискуссии на эту тему опасны. Протестанты верят, что хлеб и вино во время мессы не пресуществляются в тело и кровь Христовы, а должны просто рассматриваться как напоминание о жертве Господа нашего Иисуса. По закону подобные убеждения считается ересью. В большинстве европейских стран такой взгляд на мессу нов, хотя у нас в Англии человек по имени Джон Уиклиф развивал похожие идеи еще в прошлом веке. Его последователи лолларды подверглись гонениям и затаились, но не отказались от своих убеждений. Конечно, лолларды были в восторге, когда король порвал с Римом. А анабаптисты это одна из религиозных сект, которая появилась в Германии двадцать лет назад. Они протестанты, но, кроме того, верят, что крещение в младенчестве не имеет силы, а крестить можно только взрослых, уже познавших Христа. И еще, что самое опасное, они считают, подобно ранним христианам, что социальные различия между людьми должны быть стерты и все имущество следует разделить поровну.
Неужели ранние христиане верили в это? удивился Овертон.
Я наклонил голову:
Почитай хорошенько Священное Писание.
Мой спутник нахмурился:
Я слышал, что анабаптисты якобы захватили какой-то город в Германии и управляли им согласно своим верованиям, но ничего хорошего из этого не вышло: говорят, дело закончилось тем, что кровь там текла по улицам рекой. Он покачал головой. Люди не могут существовать без власти, вот почему Бог поставил монархов править ими.
Действительно, анабаптисты пытались устроить в Мюнстере Царство Божие на земле, но католические власти взяли город и подавили мятеж. Вот тогда-то и началась резня. Хотя да, я слышал, что анабаптистское правление в Мюнстере к тому времени стало жестоким и опиралось на насилие. Но потом они все-таки отказались от насилия. Уцелевшие анабаптисты бежали из Германии и Фландрии, а некоторые из Фландрии через Северное море прибыли сюда. Король сжег на костре всех, кого смог обнаружить.
И тем не менее некоторые анабаптисты все-таки могли уцелеть?
Ходят такие слухи. Если кто и остался, то они действуют тайно, вынужденные скрываться, как раньше лолларды. Нынче на всякого, у кого голландская фамилия, смотрят косо.
Как на того друга Грининга, про которого упоминал констебль? Вандерстайна?
Да.
Николас наморщил лоб:
Значит, анабаптисты отвергают насилие, но все-таки считают, что правителей нужно свергать?
Так говорят.
Тогда они действительно представляют большую опасность, серьезно заключил молодой человек.
Они являются, так сказать, полезным злом. Я посмотрел на Овертона. Ну, теперь ты узнал, как начинается расследование убийства, на что это похоже. Имей в виду: дело нам предстоит непростое и опасное.
Мой ученик улыбнулся:
Я ни капельки не боюсь.
Я хмыкнул:
И совершенно напрасно. Страх держит человека настороже, способствует бдительности. Запомни это.
Мастерские и типографии на Патерностер-роу было трудно распознать снаружи по вывескам на них мог быть, к примеру, изображен ангел, золотой шар или красный петушок. Типографию Грининга обозначал грубо намалеванный на доске белый лев. Этот знак висел над одноэтажным строением, казавшимся еще более убогим по контрасту с соседним зданием, крепким и ухоженным. Дом этот, должно быть, принадлежал Джеффри Оукдену. Я достал ключ, который дал мне констебль, снял висячий замок с треснувшей двери и открыл ее. Внутри было темно. Сбоку имелась вторая дверь, и из замка торчал ключ. Я велел Николасу открыть ее, и за этой дверью оказался заросший травой участок. Я осмотрел сарай со всех сторон. Бо́льшую часть помещения занимал печатный станок: он стоял в самом центре, приподняв свой винт, а ложе для бумаги было пусто. К стенам были прибиты гвоздями дешевые полки на них лежали пачки бумаги и шрифт в коробках, стояли бутыли с краской и растворителем. Помещение заполнял тяжелый запах.
В одном углу виднелась кипа отпечатанных листов, другие висели на веревках для просушки. Я посмотрел на верхний лист в пачке: «Новейший французский букварь». Так, что там у нас? «Je suis un gentilhomme dAngleterre. Jhabite à Londres» Мне вспомнились школьные дни. Грининг печатал учебники для детей. В углу лежал тюфяк с одеялом и подушкой, рядом с ним обнаружились нож и тарелка: засохший хлеб и сыр, который уже начал плесневеть. Последний ужин Грининга.
Николас, сказал я, загляни, пожалуйста, под пресс: не установлен ли там шрифт? Я не уверен, что смогу нагнуться сам. Если бы шрифт и впрямь там обнаружился, я бы попросил ученика как-нибудь вынуть его, чтобы посмотреть, был ли это учебник французского или что-то другое. Уж не собирался ли Грининг напечатать «Стенание грешницы»?
С легкостью, невольно вызвавшей у меня зависть, Овертон выгнул свое длинное туловище, чтобы взглянуть на пресс снизу.
Ничего нет, сэр. Тут пусто.
Хорошо, с облегчением сказал я.
Николас выпрямился и осмотрелся вокруг:
Что за убожество! Вот же бедняга: ему приходилось и жить, и работать здесь, среди этого запаха
Многие живут в еще худших условиях, заметил я.
Но парень был прав: вообще-то, человек, способный держать печатный бизнес на плаву, мог бы и позволить себе иметь дом. Если только его типография не дышала на ладан. Возможно, Грининг оказался не бог весть каким коммерсантом. Лорд Парр говорил, что родители убитого бедные фермеры. Но откуда же он тогда взял средства на покупку оборудования и материалов, чтобы начать свое дело? Я заметил на полу рядом с кроватью темное пятно. Кровь из проломленной головы Грининга впиталась в доски. Бедняга, он не дожил до тридцати и теперь гниет в общей могиле.
Рядом с кроватью стоял простой деревянный сундук. Он был не заперт, и в нем лежали только два заляпанных кожаных передника, несколько рубашек и дешевых льняных камзолов да замусоленный Новый Завет. Никакой запрещенной литературы: печатник был осторожен.
Николас склонился над небольшой стопкой обгоревших листов на полу. И заметил:
Вот где они пытались устроить пожар.
Я подошел к нему. Почерневшие обрывки лежали под полкой с краской. Если бы не появился Оукден, все строение бы сгорело. Я взял один обгоревший лист и прочел: «le chat est un animal méchant»
Страницы из книги, которую Грининг печатал, сказал я.
Что будет со всем этим? спросил Овертон, обведя взглядом помещение.
Теперь это собственность его родителей. Как их доверенное лицо, я имею право оформить завещание вместо них. Возможно, вы с Бараком и займетесь этим. Если автор заплатил Гринингу за печатание этой книги, деньги придется вернуть. Остальное имущество будет распродано, и выручка достанется родителям. Печатный станок стоит немало.
Я взглянул на бумагу на полках. Кипа была небольшой, но, поскольку вся бумага ввозилась в Англию из-за границы, она представляла определенную ценность, и ее имело смысл украсть, как и шрифт. Но вряд ли это стоило того, чтобы разные люди, по отдельности, дважды предпринимали попытки ограбления.
Затем я приблизился к боковой двери, вышел наружу, с облегчением избавившись от едких испарений, и огляделся. Участок заросшей травой земли упирался в кирпичную стену футов около семи высотой. Я задумался. Нужно поговорить с Оукденом с глазу на глаз, без помощника: ведь, кроме меня, он единственный человек вне стен дворца, кто знает о «Стенании грешницы».
Николас, позвал я, посмотри-ка, что там за стеной.
Молодой человек легко залез на стену:
Там сад, который не намного отличается от участка с этой стороны.
Спустись туда и посмотри, куда могли убежать преступники после убийства Грининга. Может быть, остались какие-то следы. А потом приходи, я буду в доме у Оукдена.
Овертон как будто смутился:
А что, если хозяева увидят, что я шныряю по их саду?
Придумай какое-нибудь оправдание, улыбнулся я. Хороший юрист всегда должен уметь сочинять на ходу.
Глава 9
Мастер Джеффри Оукден владел трехэтажным домом. На нижнем этаже располагалась книжная лавка, и на столе перед ней были выставлены книги самого разного сорта: «Замок здоровья» Элиота, маленькие брошюрки по астрологии и траволечению, античная классика. Была здесь и пара молитвенников утвержденных Церковью, небольших, размером с ладонь, чтобы можно было читать их на ходу. С верхних этажей доносились ритмичные удары: это новые листы клали под пресс; пресс быстро опускался посредством винта; листы вынимали и на их место вставляли новые. В дверях, сложив на груди жилистые, тронутые артритом руки, стоял старик, который охранял лавку. Он настороженно посмотрел на меня. Наверное, видел, как мы с Николасом входили в лачугу Грининга.
Я улыбнулся:
Дай вам Бог хорошего дня, добрый человек. Я адвокат, представляю интересы родителей покойного мастера Грининга.
Старик снял шапку, обнажив плешивую макушку.
Да помилует Господь его душу, проговорил он и сильно закашлялся.
У меня есть разрешение констебля Флетчера расследовать это дело. А вы, случайно, не тот ли помощник мастера Оукдена, который видел выбегающих из дома людей?
Да, это я, сэр, произнес мой собеседник уже более приветливо. Джон Хаффкин, к вашим услугам.
А я мастер Шардлейк. Не расскажете ли вы мне, как все произошло?
Джон кивнул, явно обрадованный возможностью еще раз повторить эту историю:
Все случилось поздно вечером, я помогал мастеру Оукдену у станка. Он печатает книгу о путешествиях в Новый Свет, с гравюрами, на которых изображены обитающие там удивительные существа. Большой был заказ, мы работали до самой темноты. Старик вздохнул. Теперь мастер Оукден нанял в подмастерья этого болвана Элиаса, а меня поставил присматривать за лавкой днем. Он снова вздохнул. Но тридцать лет на этой работе износили мои суставы. И грудь
Так что произошло в тот вечер? Я вернул его к основной теме беседы.
Работа только что закончилась, мы развешивали листы, чтобы просохли за ночь. Окна были открыты, и мы услыхали шум по соседству. Крики, а потом призыв на помощь. Мы с мастером Оукденом переглянулись. Иногда нам бывало слышно, как мастер Грининг громко спорил со своими друзьями, но тут явно раздавались звуки насилия, и мы бросились вниз по лестнице. Мастер Оукден побежал к соседнему дому, а я остался в дверях. С моими суставами и больной грудью от меня было бы мало толку Он пристыженно посмотрел на меня.
Понимаю, сочувственно проговорил я.
Но издали я все видел. Мастер Оукден высадил дверь, и через секунду оттуда выскочили двое. Хаффкин указал на боковую дверь. Как я уже говорил на дознании, обоим было лет по двадцать с небольшим, оба в грязных шерстяных рубахах. Мне они показались бродягами, этакими бездельниками без определенных занятий. Он состроил гримасу. У них в руках были устрашающего вида дубины. Оба крепко скроены, со спутанными бородами. Один высокий, и хотя и молодой, но почти лысый. Другой светловолосый и с большой бородавкой на лбу, ее было видно даже в сумерках.
Вы хорошо все рассмотрели.
По крайней мере, глаза у меня еще видят. Я был бы рад опознать этих супчиков и увидеть их на виселице. Мастер Грининг был хорошим соседом. Знаю, он был радикал, но тихий не из тех, что пристают к людям со своими проповедями, подвергая окружающих опасности со стороны закона. Он никому не причинял вреда. Насколько я знаю, добавил Джон, внимательно посмотрев на меня.
Я тоже не слышал о нем ничего дурного.
Рассказчик продолжил:
Когда те двое убежали, я подошел к халупе, потому что почуял запах дыма. Мастер Оукден тушил огонь: куча бумаги на полу загорелась, а на полу лежал бедняга Грининг. Ужасное зрелище: темя пробито, повсюду кровь и мозги разлетелись Он покачал головой.
Спасибо, любезный Хаффкин. Я достал кошелек и дал старику гроат. А теперь, если позволите, я бы поговорил с вашим хозяином. Можно мне войти?
Конечно. Они с Элиасом работают на втором этаже.
Я прошел через лавку и поднялся по лестнице. Ритмичные удары стали громче. Весь второй этаж занимало одно помещение увеличенный эквивалент скромной типографии бедняги Грининга. Здесь тоже были стеллажи с бумагой и растворами, стопки отпечатанных листов и готовые листы, висящие, как белье на просушке, на натянутых через все помещение веревках. Несмотря на то что ставни были открыты, здесь стояла жара и сильно пахло свинцовой пылью. У меня на лбу выступил пот.
У пресса работали два человека. На обоих были запачканные кожаные передники. Высокий мужчина лет пятидесяти, чисто выбритый и седовласый, разглаживал новый лист бумаги на нижней платформе. Рукоятку огромного винта над верхней платформой, где был укреплен покрытый краской шрифт, держал мускулистый парень лет восемнадцати с мрачным, унылым выражением лица. Когда я вошел, они обернулись.
Я адвокат Шардлейк, тихо представился я. Меня послали расследовать убийство бедного мастера Грининга.
Пожилой мужчина кивнул.
Джеффри Оукден, назвал он свое имя. Мне сообщили о вашем визите. Пойдемте в переплетную. Элиас, я отойду побеседовать с мастером Шардлейком.
Юноша впервые прямо посмотрел на меня. Его карие глаза горели яростью.
Это было злодейское, безбожное убийство, сказал он. В наши дни добрые христиане больше не могут чувствовать себя в безопасности.
Знай свое место, мальчик, сдвинул брови Оукден.
Он повел меня на верхний этаж, где за столом сидела женщина средних лет, которая аккуратно сшивала листы и помещала их в переплет из толстой бумаги.
Ты не могла бы ненадолго спуститься на кухню, дорогая? попросил Джеффри. У меня конфиденциальный разговор с этим джентльменом. Он юрист, и это касается заказа на новую книгу. Можешь пока налить моему помощнику кружку пива.
Я только что слышала, как ты выговаривал Элиасу. Этот мальчишка нуждается в порке за свой дерзкий язык, сказала женщина.
Он силен и работает усердно, а остальное не важно, милая. К тому же его здорово потрясла смерть прежнего хозяина.