Миссис Оукден встала и, сделав мне книксен, спустилась вниз. Печатник прикрыл за нею дверь.
Моя жена ничего не знает об этом деле, тихо пояснил он. Вы от лорда Парра?
Да. Вы хорошо проявили себя в тот вечер, мастер Оукден.
Джеффри сел на угол стола, глядя на свои загрубевшие от работы руки. На его симпатичном честном лице отражались напряжение и тревога.
Я получил из Уайтхолла записку, что придет юрист. Меня просили сжечь ее, что я и сделал. Он глубоко вздохнул. Когда я прочел слова на той первой странице, что сжимал в руке бедняга Грининг Я не еретик, но всегда поддерживал реформы, и в свое время я получал работу от лорда Кромвеля. И когда я увидел титульную страницу той книги, то сразу понял, что это личная исповедь в греховности, книга о пути к вере, какие нынче пишут радикалы, и она может оказаться опасной для ее величества, которую все реформаторы почитают за ее набожность и доброту.
Как вы получили доступ во дворец?
На соседней улице живет молодой подмастерье печатника, известный как пламенный радикал. Как это бывает у молодых людей, он поддерживает связи с другими радикалами из числа дворцовых слуг. Я пошел к нему и прямо сказал, что у меня есть нечто, о чем нужно знать советникам королевы. Он объяснил мне, к кому из слуг подойти в Уайтхолле, и так меня отвели к самому лорду Парру. Джеффри удивленно покачал головой.
Тот подмастерье дружит с Элиасом?
Нет. Элиас общался только с мастером Гринингом и его кружком. Оукден провел рукой по лбу. Нелегко простому человеку вдруг оказаться в Уайтхолле.
Я сочувственно улыбнулся:
Да уж.
Печатник посмотрел на меня:
Но я должен был исполнить свой долг, следуя совести.
Понимаю. Лорд Парр благодарен вам. Он просил меня взяться за расследование убийства, которое коронер почти забросил. Я сказал констеблю и всем прочим, включая собственного ученика, которого послал обследовать сад за хибарой Грининга, что действую по поручению родителей убитого. Я позволил себе допросить добрейшего Хаффкина и хотел бы также побеседовать с Элиасом. Насколько я знаю, он помешал предыдущей попытке проникновения в дом Грининга.
Так он говорит, а Элиас не лжец, хотя и не отличается послушанием.
Вы не должны сообщать ему про книгу, и никому другому тоже.
Оукден понимающе кивнул:
Клянусь Господом, сэр, я знаю, какой осмотрительности требует это дело. Иногда добрые христиане должны говорить как с невинностью голубки, так и с мудростью змеи, не правда ли?
В этом деле определенно. А теперь не могли бы вы мне еще раз рассказать, что произошло в тот вечер?
Джеффри повторил то же, что уже поведал мне Хаффкин: как он услышал шум и поспешил на улицу.
Когда я подбежал к хибаре, то услышал, как мастер Грининг кричит кому-то, чтобы отвязались от него. Думаю, он дрался с этими негодяями. Я подергал дверь, она оказалась заперта, и я налег плечом. Она сразу поддалась.
Дверь была заперта изнутри?
Да, мастер Грининг, как вам известно, жил там и закрывался на ночь. Я могу только догадываться, как было дело: видимо, люди, напавшие на моего соседа, постучались, вломились внутрь, когда он им открыл, а потом заперли дверь за собой.
Хаффкин описал мне их.
Да, он хорошо разглядел злоумышленников, а я заметил их лишь краем глаза.
Он, кажется, умный старик.
У бедняги плохо с легкими, как и у многих из нас, кто занимается этим ремеслом. Боюсь, когда умер Грининг, я воспользовался случаем: взял Элиаса к себе, а Джона Хаффкина перевел на работу полегче.
Пожалуй, так даже лучше для всех.
Я надеюсь.
А когда вы вошли, то что еще вы увидели, кроме того, что краем глаза заметили злоумышленников?
Мой взгляд сразу привлек огонь. Мне пришлось тушить его. Рассказчик серьезно посмотрел на меня. Учитывая, сколько на этой улице бумаги и печатных материалов, мы постоянно живем под угрозой пожара. К счастью, кипа бумаги еще не разгорелась, и я сумел затоптать огонь. Потом я увидел беднягу Грининга, он вздохнул, на полу, с проломленной головой. Надеюсь больше никогда в жизни не увидеть ничего подобного. А потом я заметил обрывок бумаги у него в руке бумаги самого лучшего качества, какая только бывает на рынке. Я прочел и понял, что это не просто убийство. Услышав, что идет Хаффкин, я засунул обрывок страницы в карман.
Вы думаете, они убили его до того, как вы пришли?
Джеффри покачал головой:
Когда я первый раз налег плечом, он еще кричал. Но потом шум стих, только послышался страшный звук, наверное, один из них ударил Грининга дубиной, и тот упал.
И убийцы вырвали у него из рук книгу, задумчиво проговорил я, но часть первой страницы осталась у Грининга. Вероятно, в спешке не заметив этого, они зажгли огонь и убежали.
Думаю, так вполне могло быть. Оукден печально вздохнул. Не знаю, может быть, не ворвись я тогда, эти мерзавцы бы не запаниковали и не убили бы моего соседа.
Я думаю, убили бы, если бы только он сам не отдал книгу.
Мой собеседник грустно кивнул.
Вы хорошо знали Армистеда Грининга? спросил я.
Грининг появился на Патерностер-роу пять лет назад. Сказал, что приехал из Чилтерна, он и говорил с тамошним акцентом, дескать, его жена с ребенком умерли в родах, и он отправился в Лондон искать счастья. Бедный парень, у него на лице всегда была грусть. Грининг арендовал этот клочок земли, где стоит его хибара, у Палаты приращений в былые времена он принадлежал маленькой монашеской обители. Джеффри сардонически улыбнулся. Какая ирония судьбы, учитывая религиозные взгляды Грининга. Так вот, мой сосед построил свою хибару сам, с несколькими лондонскими друзьями. Не могу сказать, что я хорошо его знал, он был человек замкнутый, но я кое-что слышал и видел, особенно в последнее время Печатник в нерешительности замолчал.
Что бы вы ни рассказали мне о Грининге, ему это уже не причинит вреда. Старик Хаффкин кое о чем намекал мне
Это может повредить Элиасу. Не дай бог парень попадет в руки Гардинера и его волков.
Я отчитываюсь только перед лордом Парром и королевой.
Джеффри изумленно вытаращил глаза:
Неужели перед самой королевой?!
Да, ответил я и добавил с ноткой гордости: Я знал ее, когда она была еще леди Латимер.
Я думаю, Грининг придерживался совсем уж радикальных взглядов. Оукден серьезно посмотрел на меня. Принадлежал к так называемым «известным людям».
Я вздрогнул. Это словосочетание использовалось для обозначения лоллардов, а теперь и анабаптистов. А печатник продолжал:
Можете ли вы обещать, сэр, что все, что я расскажу вам об Элиасе, не ввергнет его в беду?
Он говорил тихо, сосредоточенно, в очередной раз напомнив мне, как опасно в наше время рассуждать о религии.
Некоторое время я молчал в нерешительности. Я знал, что по крайней мере лорд Парр будет безжалостен, если вдруг решит, что это необходимо для защиты королевы. А любое упоминание об анабаптизме это это все равно что сунуть палку в осиное гнездо.
И я ответил:
Обо всем, что может повредить вашему подмастерью, я доложу только лично королеве. Ее милосердие и верность друзьям хорошо всем известны.
Оукден встал и посмотрел в окно на хибару Грининга:
У этого сарая тонкие стены. К Армистеду приходили в гости друзья, с которыми он вел религиозные дискуссии. Иногда особенно этим летом, когда из-за жары все держали окна нараспашку, я слышал их разговоры, скорее даже споры, иногда слишком громкие, чтобы оставаться безопасными. По большей части до меня доносились только гул голосов, случайные фразы, но и этих фраз бывало достаточно, чтобы навострить уши. У нас по соседству собирались очень странные компании. Человек шесть, иногда семь, но неизменно присутствовали трое шотландец, голландец и англичанин, все известные как местные радикалы.
Маккендрик, Вандерстайн и Кёрди.
Джеффри кивнул:
Думаю, мастер Кёрди довольно состоятельный человек. Мастер Грининг однажды рассказывал мне, что тот посылал одного из своих помощников помогать ему в строительстве этой хибары. Шотландец тоже помогал: помню, что видел его. Здоровенный такой мужик, высокий и сильный.
Выходит, Грининг дружил с ними почти с тех самых пор, как приехал в Лондон? А вы были с ними знакомы?
Шапочно. Они держались обособленно. Знал я на самом деле только Армистеда Грининга как соседа и коллегу-печатника. Иногда на улице мы обсуждали состояние дел и пару раз одалживали друг другу бумагу, если у одного из нас была работа, а запасы истощались.
Вы сказали, что слышали, о чем спорили мастер Грининг с друзьями. О чем же? спросил я. О таинстве мессы?
Печатник снова заколебался в нерешительности.
Да, и предопределено ли для людей, куда они попадут: в рай или в ад. Еще хорошо, мастер Шардлейк, что я не католик, а Джон Хаффкин старается не совать нос в дела, которые его не касаются.
Да уж, эти люди были неосторожны.
Этим летом они казались очень возбужденными. Джеффри сжал губы. В один из вечеров я слышал, как по соседству спорили, следует ли крестить человека в младенчестве или только когда он уже станет взрослым и все ли крещеные христиане имеют право на равенство, право отбирать имущество у богатых и делать его общим.
Значит, Армистед Грининг мог быть анабаптистом?
Оукден принялся расхаживать туда-сюда, качая головой:
Из того, как он спорил со своими друзьями, я могу заключить, что они расходились во взглядах. Вы знаете, что радикалы тоже разнятся между собой, впрочем, как и их противники.
Да, это правда.
Последние десять лет были временем перемены веры: люди переходили из католицизма в лютеранство, становились протестантами, а потом вновь меняли свои убеждения. Но Грининг и его друзья, очевидно, обсуждали совсем уж радикальные крайности. Я задумался: интересно, где теперь эти трое Маккендрик, Вандерстайн и Кёрди? Затаились?
Джеффри снова заговорил:
Я частенько не мог понять, каким образом Армистед сводит концы с концами. Некоторые книги, которые он печатал, плохо продавались, а иногда он, похоже, вообще сидел без работы. А порой бывал занят под завязку. Я даже грешным делом подозревал, уж не печатает ли мой сосед запрещенные книги и памфлеты. Знаю, что несколько лет назад ему доставили большую партию книг
В смысле уже напечатанных?
Да. Их привезли с континента, возможно нелегально, для распространения в Англии. Я видел их у него в хибаре, в ящиках, когда заходил спросить, не нужен ли ему дополнительный шрифт, который у меня оказался. Один ящик был открыт, и Грининг быстро его задвинул.
Интересно, что это была за литература
Кто знает? Может быть, труды Лютера, или этого Кальвина, который, говорят, наделал немало шума в Европе, или Джона Бойла Джеффри закусил губу. Армистед просил меня никому не говорить о тех книгах, и я поклялся, что не скажу. Но теперь он умер, и это уже не может повредить ему.
Благодарю вас за доверие, мастер Оукден, тихо произнес я.
Печатник серьезно посмотрел на меня:
Если бы я рассказал об услышанном не тем людям, Армистед и его друзья могли бы кончить так же, как вчера Энн Аскью. Его губы вдруг в отвращении скривились. Это было мерзко, просто отвратительно!
Да. Меня заставили пойти на Смитфилдскую площадь как представителя нашего инна и смотреть на казнь. Это было ужасное зрелище.
До чего же мне тяжело, мастер Шардлейк. Мои симпатии на стороне реформаторов. Я не протестант и уж тем более не анабаптист, но я никогда бы не отправил своих соседей на костер Гардинера.
А Элиас тоже входил в этот радикальный кружок? тихо спросил я.
Думаю, что да, входил. Этим летом я не раз слышал его голос из хибары мастера Грининга.
Я должен допросить его, но я буду осторожен.
Хоть Элиас и такой неотесанный, но был искренне предан своему хозяину. Он хочет, чтобы убийц нашли.
И он может дать важные показания. Насколько я понимаю, Элиас сорвал первую попытку нападения на типографию за несколько дней до убийства.
Да. Он единственный это видел, но решительно поднял тревогу и созвал других подмастерьев, кивнул Оукден и, немного помолчав, добавил: Я вам скажу одну странную вещь, поскольку сомневаюсь, что сам парень об этом поведает. За несколько дней до убийства мастер Грининг с друзьями, включая Элиаса, собрались на свою вечернюю дискуссию. Спор вышел особенно громкий. Окна у них были открыты, и у меня тоже, и какой-нибудь проходящий стражник вполне мог услышать их с улицы. Хотя здесь у нас даже стражники свои люди.
Я знал, что во многих лондонских приходах жители все больше обособляются в реформаторских и традиционалистских кварталах.
Все на этой улице склоняются к реформизму? уточнил я. Мне известно, что это характерно для многих печатников.
Да. Но то, что я услышал, было бы опасно в любом квартале. Я не на шутку рассердился на соседей: сами понимаете, что если бы их вдруг арестовали, то и меня бы тоже стали допрашивать, а у меня жена и трое детей, о которых надо думать. Голос моего собеседника слегка дрогнул, и я понял, как беспокоили его неосторожные разговоры Грининга и его гостей. Я вышел на улицу и хотел постучать им в дверь, сказать, что нужно соблюдать безопасность свою и мою. А когда подошел к двери, услышал, как голландец у него характерный акцент толкует о каком-то человеке, который скоро прибудет в Англию: якобы это посланец самого Антихриста, и он сокрушит и уничтожит наше королевство и обратит истинную религию в прах. Они даже называли имя, видимо иностранное. Но я не уверен, что правильно разобрал.
Что же вы расслышали?
Джурони Бертано или что-то в этом роде.
Похоже на испанское или итальянское.
Вам виднее. В общем, я постучал в дверь, попросил их говорить потише и закрыть окна, пока мы все не оказались в Тауэре. Они не ответили, но, слава богу, окна затворили и голоса умерили. Печатник бросил на меня испытующий взгляд. Я рассказал вам это только потому, что знаю, в какой опасности оказалась королева.
Я искренне благодарен вам за откровенность.
Но я все никак не могу понять одной вещи, продолжал Оукден. Зачем радикалам красть книгу королевы Екатерины, тем самым подвергая ее опасности?
Я бы тоже хотел это знать.
Я определенно не слышал, чтобы они упоминали имя королевы. Но, как я уж упоминал, кроме того единственного вечера, когда я услышал про Джурони Бертано, обычно до меня доносились только отдельные фразы. Джеффри вздохнул. В наши дни нигде не безопасно.
За дверью раздались шаги, и мы с Оукденом тревожно переглянулись. Дверь открылась, и вошел явно довольный Николас.
Ты что, не мог постучать? сердито сказал ему я. Мастер Оукден, это мой ученик Николас Овертон. Я прошу прощения за его манеры.
Мой помощник, похоже, обиделся. Он поклонился хозяину дома и быстро повернулся ко мне:
Извините, сэр, но я нашел кое-что в саду.
Я бы предпочел, чтобы он не выпаливал это перед Оукденом. Печатнику, для его же безопасности, было лучше знать как можно меньше. Но Николас продолжал:
Я перелез через стену. Сад за стеной весь зарос высокой травой и кустами ежевики. Дом разрушен, похоже, это была монашеская обитель. Теперь там нашла приют семья нищих.
Это, юноша, был монастырь францисканцев, пояснил Джеффри. После ликвидации монастырей много камней из него растащили для строительства, а этот участок никто так и не купил. В Лондоне по-прежнему избыток пустующих земель.
А Овертон уже тараторил дальше:
Я посмотрел, нет ли каких-либо следов в высокой траве. Дождя с тех пор не было, а я искусный следопыт, я хорошо освоил это дело, когда охотился дома. И я заметил, что трава осталась примята, как будто по ней кто-то бежал. А в зарослях ежевики я нашел вот это.
Он вытащил из кармана обрывок кружева из тонкого белого льна с черной вышивкой, крошечными петельками и завитушками, и я увидел, что это обрывок с манжеты рубашки, какую мог себе позволить только джентльмен.
Оукден посмотрел на кружево:
Тонкая работа, с виду лучший батист. Но вы заблуждаетесь, молодой человек: мой помощник ясно видел злоумышленников они были в грубых шерстяных рубахах. Должно быть, кто-то еще проходил по саду и порвал рубашку.
Я повертел кружево в руке: