Фалалей помолчал, взвешивая услышанное.
Но ведь, э-э-э, господин следователь не каждый вечер захаживает, нерешительно предположил он.
Почитай, каждую ночь, усмехнулся в бороду служивый, да господин Тернов мужчина серьезный, коли сам не навещает, так агента засылает для наблюдения. А я думал попервоначалу, вы агент и есть.
В некотором роде, дружок, в некотором роде, но не совсем, извернулся фельетонист, агент еще прибудет в свое время, а я благодарю тебя за службу.
Фалалей достал из кармана гривенник, сунул его в рукавицу дворника и быстро двинулся вон.
На бегу он размышлял: является или не является изменой покровительство Тернова? Его забота об Ольге Куприянской? Ведь он, Фалалей, слышал, что в высших полицейских сферах невестой Тернова считают дочь товарища министра, брак был бы выгоден, невеста симпатичная, состоятельная. Да и для карьеры Тернова важно наличие солидного тестяс ним, как болтали досужие языки, следователь нередко обедал в «Даноне». Само собой разумеется, что в дни тезоименитств и христианских праздников наносил визиты в дом важной персоны.
И неужели господин Тернов допустит участие своей любовницы в конкурсе красоты? Неужели он допустит, чтобы ее кондиции, как кондиции породистой лошади, оценивали чужие мужчины в жюри? Неужели допустит, чтобы на ее победу делали ставки?
По мнению Черепанова, амбициозный следователь не мог согласиться на такую перспективу, несмотря на свой прогрессивный ум. Но кто знает, какие бездны таятся в душе человека?
Хорошо, что он отверг пари Гришани Петрова, не зря тот хихикал, знал, бестия, что актриса в теплых отношениях с франтоватым следователем Казанской части. Фигура вообще-то солидная, но все-таки не до такой степени, чтобы так темнить и наводить тень на плетень, намекая на Столыпина Вот была бы бомба, если б обнаружилось, что премьер пользуется своим положением, чтобы воздействовать на жюри! Ах, какой был бы перл среди перлов об изменах и изменниках!
Черепанов забежал в адресный стол и без труда узнал адрес путейного инженера Матвеева. Ему уже порядком надоело носиться по городу, и он мечтал посидеть в уютном гнездышке за семейным столом. Поэтому, измыслив очередную легенду, сразу же позвонил в дом инженера.
Телефонную трубку снял нелюбезный лакей и ответил, что барина дома нету, а барыня никого не принимает.
Тогда неугомонный фельетонист поинтересовался: до которого часа господин Матвеев пребывает на службе?
Из ответов лакея следовало, что по понедельникам господин Матвеев пребывает на службе до четырех часов пополудни, затем обедает в ресторане с сослуживцами, а затем отправляется в зал с силодромом, при Михайловском манеже.
Огорченный тем, что в его планах возникли препятствия, Фалалей тут же кинулся в зал с силодромом. Там вечерами дрессировал своих подопечных Коля Соколов.
Приглушенный гудеж мужских голосов, редкие металлические удары, звуки падения тяжестей на пол и уксусный запах матерого мужского пота встретили Фалалея едва ли не сразу, как закрылась входная дверь, и он оказался в холле.
Скинув шубу на руки швейцару и погладив перед зеркалом пятерней бритую голову, фельетонист «Флирта» сперва заглянул в боковые помещениябуфет и биллиардную. Там было малолюдно, и он двинулся прямо в тренировочный зал.
С десяток здоровенных бугаев в обтягивающих до колена трико упражнялась с гирями-бульдогами и чугунными шаровыми штангами, поднимая их попеременно то правой, то левой рукой, а то и обеими сразу. Двое, чьи могучие торсы туго были перетянуты крепкими кушаками с прикрепленными к ним особыми ручками, старались, ухватившись за эти ручки, повалить друг друга. Высоченный верзила с бычьей шеей, с пятифунтовыми гантелями в руках, бегал по периметру арены вокруг потных атлетов. Никакой спасительной красоты в лоснящихся от пота, бугристых от вздувшихся мускулов, телах Фалалей не находил.
Несколько в стороне, на возвышении у входа, располагались столики, вокруг них не без комфорта, под бдительным присмотром заинтересованных буфетчиков устроились группки любителейони рассуждали о борцовских статях, о нельсонах и мостах, о победах и поражениях, настоящих и инсценированных, и заключали пари. Впрочем, Фалалей знал, что в среду на отборочный тур выйдут не все тренирующиеся борцы, а лишь несколько человек. Фавориты держались ближе всего к торцу арены, где в рубахе с засученными рукавами, с неимоверно длинными усами и с плетью в руке стоял жилистый карлик Коля Соколов. Несмотря на свою низкорослость, дядя Коля обладал недюжинной силой и на своих плечах мог выдержать пирамиду из трех гигантов. Владел он и искусством борьбыФалалей не раз видел собственными глазами, как этот юркий крепыш повергал наземь прославленных силачей. Поговаривали, что у него были секретные приемы. Но Черепанов все приемы знал«передние захваты», «задние захваты», «переводы в партер», «ласточки»и не раз спрашивал Колю Соколова, не щекочет ли он соперников под коленками своим усом?
Эй ты, Лука! антрепренер выкатил злобные глаза с красными прожилками и рассек бичом воздух, ты слишком быстро переламываешься в пояснице. Так не годится. Бери штангу, ложись на спину, крути ногами.
Коля Соколов провел рукавом рубашки по взмокшему лбу.
Так, теперь ты, Иван. Я вкладываю в тебя деньги не для того, чтобы ты мне здесь галантерейные позы принимал. Ясно? Фотографы снимут как надо, позыне твоя забота. Твоя забота победитьили олимпийское золото тебе пшик собачий?
Силач с вывалившимся от тяжелого дыхания языком, будто бойцовский пес, исподлобья смотрел на Колю.
Да у дяди Пуда все слабаки, сказал он тонким голосом, с кем биться-то?
Не говори гоп, пока не перепрыгнешь, антрепренер снова рассек воздух бичом.
Увидев приближающегося Фалалея, антрепренер нахмурился.
А, газетчики пожаловали, скривился он, пожимая слабую ладонь журналиста. Чего вынюхиваем? Или в другое издание перешел? Или понизили в статусеи теперь вместо любовных измен поем спортивные страсти?
Дядя Коля, фельетонист пропустил желчные слова карлика мимо ушей, а где Мурыч?
Мурина сегодня не видал, вчера и позавчера околачивался тут по полдня, а сегодня и духу не было. А ты зачем пожаловал?
А кто из твоих здесь Русский Слон?
А, вот оно что, злорадно потер ладони Соколов, любопытство заело. Нету, нету его еще. Это мой козырной туз в рукаве. Правой рукой толкает 180 фунтов, левой160. Рывок каждой130. Самородок. Нашел его в глухомани. В секрете держу, чтоб не переманили. Но, верь мне, смело можешь ставить на негоне только победит, но и на Олимпиаду отправится. Если большой куш сорвешь, отплатишь ужином.
Да как же ты собираешься на Олимпиаду посылать своих людей? засомневался Фалалей. Там ведь только любители, а ты с профессионалами по циркам ошиваешься, как делец балаганный. Поедет кто-нибудь из аристократического клуба Рибопьера. Какой-нибудь князь Семихолмский или инженер Матвеев
Что? вскипел дядя Коля, Семихолмский? Да это форменная сосиска, он и среди своих не устоит, а уж против моего Слона вообще ветошка. Слон-то мойтоже любитель. Говорю тебебыть ему олимпийским чемпионом.
А инженер Матвеев? не отставал Фалалей.
Какой инженер? Вон тот, что ли? Соколов ткнул пальцем на столик. Два господина в черно-зеленых мундирах путейцев, с бокалами шампанского в руках, тут же застыли, увидев, что грозный антрепренер указывает собеседнику на них. Этот еще только собирается начать серьезные занятия спортом. А пока не один уж месяц захаживает сюда с друзьями, шампанское попивают. Никакого режима: скоро вообще в тюфяк превратится.
Дядя Коля Соколов с ожесточением сплюнул через плечо.
А мне сегодня дядя Пуд говорил, что у него тоже в запасе сюрприз, подначил фельетонист и, заметив, как багровой краской наливается шея собеседника, счел за лучшее отступить на шаг.
Лжет, мерзавец, процедил Соколов, голову даю на отсечение. Лжет. Хочет меня запугать. Хрен ему. У меня все схвачено. Завтра самолично иду на вокзал и встречаю своего Слона, поселю у себя и глаз с него не спущу, не дам переманить.
Я верю тебе, Коля, сказал проникновенно Фалалей.
Ладно, сейчас у нас тайм-аут, инструктаж, водные процедуры, разбор ошибок. Так что идем в раздевалку. Прощевай.
Коля Соколов сунул в рот свисток, раздался пронзительный свист, его подопечные тут же бросили свои орудия на брезент, покрывающий опилки, и тяжелой поступью направились вслед за грозным карликом-тренером в раздевалку.
Черепанов быстро потрусил к столикам, туда, где сидел инженер Матвеев. Сотоварищ Матвеева, хоть и держал бокал с шампанским в руке, однако спал сидя, с закрытыми глазами. Сам же господин Матвеев держался молодцом: бледен, а глаза ясные, незамутненные.
Позвольте отрекомендоваться, поклонился фельетонист, Фалалей Аверьяныч Черепанов.
В лице путейца ничего не изменилось, и журналист понял, что его жертва не относится к числу читателей журнала «Флирт». Инженер улыбнулся и пролепетал нечто, из чего Фалалей понял, что тот действительно Матвеев. На тюфяка он никак не походил: на вид чуть за тридцать, красивая шевелюра, борода и усы густые, темно-русые, решительный крупный нос, и, главное, даже при мундире видно, как перекатываются внушительные мышцы плеч, когда он потянулся к новому знакомцу.
Господин Матвеев, завел Фалалей, присаживаясь на свободный стул, я был бы вам очень признателен, если бы вы рассказали мне о достоинствах спортивной борьбы. Мсье Соколов рекомендовал вас как превосходного знатока.
Инженер, которому Фалалей вроде бы понравился, согласно кивнул и опорожнил бокал.
Господин Черепанов, рад нашему знакомству. Весьма польщен рекомендацией мсье Соколова. Как я понял, вы собираетесь заниматься спортом?
Да, да, собираюсь, подхватил воодушевленно фельетонист.
Тогда я могу вам многое рассказать, ответил инженер, раздвигая в улыбке чрезмерно яркие губы, их чувственную красоту не скрывала охватывающая полукольцом подбородок короткая растительность, смыкающаяся с приподнятыми концами усов, a la Henri Quatre, могу нарисовать перед вами умопомрачительно прекрасные картины и ввергнуть вас в бездны ужаса. Я вижу, вы несколько моложе меня, и я, как старший товарищ, смог бы вас предостеречь.
А разве здесь есть опасности? притворно изумился Фалалей.
Здесь слишком много лишних ушей, инженер качнулся к собеседнику, приглашаю вас к себе домой на ужин. Супруга будет рада. И поужинаем. И продолжим разговор Располагаете ли вы временем?
О да! Располагаю! Фалалей едва скрывал охватившее его ликование: вот как ему повезло, вот каким точным оказался его расчет!
Тогда идемте, господин Матвеев поднялся и, снова качнувшись, ухватился за локоть Фалалея.
А ваш друг?
Проспит до утра, равнодушно обронил инженер, истинный виртуоз. Так и проснетсяс бокалом в руке. Не беспокойте его. Утром ему будет чем опохмелиться.
Господин Матвеев оказался действительно приятнейшим человеком и всю дорогу, пока они катили в санях по ночному Петербургу, развлекал гостя анекдотами о неверных мужьях и женах. По дороге хмель слабел, и Фалалей чувствовал, что собеседника охватывает озноб.
Когда они вошли в дом, где проживал господин Матвеев, и поднялись на второй этаж, Фалалей уже считал нового знакомца едва ли не лучшим другом.
Каково же было его изумление, когда этот друг, не дав ему снять пальто в прихожей, вынул из кармана черной касторовой шинели пистолет и, наставив его в грудь гостя, произнес раздельно и яростно:
Теперь, негодяй, ты умрешь мучительной смертьюсамой долгой и мучительной из возможных.
Глава 10
Ночью безумств завершился понедельник и для следователя Казанской части Павла Мироновича Тернова. Хотя безумства эти были отнюдь не того приятного рода, какими обычно сопровождались свидания с милой Лялечкой.
Ничего, казалось, не предвещало бури, когда в предвкушении встречи с подружкой Тернов покидал следственное управление, ну, может, только начинающаяся метель, затянувшая мутной пеленой бледные фонари, и без того кое-как рассеивающие тьму февральских улиц. Ему хотелось избавиться от неприятного осадка, весь день лежавшего в душе, травмированной безобразной сценой, что открылась его взору в проклятом «Бомбее». Ему хотелось стряхнуть с себя омерзение, которое вызывали у него и пострадавший, и задержанный. Слишком сосредотачиваться на причинах преступления смысла не имело: и так в общих чертах картина складывалась ясная. Преступник застигнут на месте преступления. Труп налицо. Преступник запирается, но вскоре заговорит, как только на очной ставке пред ним предстанут его сообщники-флиртовцы. Особые надежды Тернов возлагал на Ольгу Леонардовну Май: женщина хоть и циничная, но здравомыслящая. Едва почует, что хвост в капкан угодил, сразу понятливей станет лиса, а это и есть почва для компромиссов, посредством которых можно и журнал сохранить, и преступника изобличить и наказать. И самое главноесамой госпоже Май выйти сухой из воды.
С такими мыслями ехал Павел Миронович к своей пассии. Лялечка встретила его в несколько чрезмерном возбуждении, отчего была несказанно хороша. Она принимала соблазнительные позы, перегибалась, стремясь продемонстрировать не стесненные корсажем прелести: то пышное бедро, то высокую грудь. Демонстрируя новое, воздушное платье из дымчатого газа, с глубокимдаже несколько чрезмернымдекольте, она капризно требовала, чтобы ее Павлуша немедленно признался, что она лучше всех, что в Петербурге ей нет равных. Потом приподняла отделанную бисером юбку, заголив ногу в ажурном чулке, и Павел Миронович уже решил, что в театр можно и припоздниться. Но едва пылкий любовник шагнул к игривой красавице, желая заключить ее в объятья, она тут же отпрыгнула, дабы он, упаси Бог, не помял чудо портновского искусства. Неужели ее так волновал предстоящий визит в театр? Или возбуждало новое платье из глупых драпировок? Или он, Тернов, все-таки волновал ее сильнее театра и наряда, и она разгорячилась не только в предчувствии того, как она будет смотреться на фоне витражей, в отсветах хрустальных люстр и матовых ламп в уютном елисеевском театре?
В «Невском фарсе» давали модную пьеску «Очаровательная страсть»: генерал Оливарес нашел для дочери достойного супруга, но своевольная красавица Пепита тайком от отца вышла замуж за его денщика Викторена, денщик очень хорошо смотрелся в костюме тореадора. Брак, однако, не заладился, а потом оказалось, что отставной жених, полковник Кранеле, сражается с быком еще лучше, чем муж-денщик. Дело шло к расторжению одного брака и заключению другого, ибо на адюльтер красотка решительно не соглашалась.
Незамысловатость сюжета вполне искупалась игрой актеров. Как ни странно, но страстные клятвы и объяснения, звучащие из уст героев, взволновали и самого Тернова. Его не смущало даже, что солдат французской службы был почему-то в валенках. Павел Миронович, правда, на сцену редко смотрел, чаще на Лялечку, но все слышал. И губы его спутницы вздрагивали и шептали какие-то слова беззвучные, и глаза ее огромные поблескивали в темноте. И ручка ее маленькая трепетала, будто тоже что-то чувствовала.
Конечно, в антракте Тернов заметил, что его подружка несколько смущена и зажата, видимо, ей все-таки досаждали частые взоры мужчин, дольше принятого задерживавшиеся на ее декольте и стройной шее, охваченной «простой» ниткой жемчуга. Но и тогда еще Павел Миронович ни о чем скверном не помышлял. Будто интуиция его полностью выключилась.
В ресторане Лялечка стала более естественной, раскованнойи вечер показался следователю необычно прекрасным. Хотя и здесь он заметил несколько пристальных взглядов, обращенных к его пассии. Такой притягательной Лялечка еще не была никогда: пышные черные волосы, убранные в греческую прическу, подчеркивали матовую кожу лица, высветленную пудрой до предела, темные тени вокруг глаз усиливали их загадочное сияние.
В сердце пылкого любовника пробудилась небывалая нежность и трепетное восхищение. И он всю дорогу до гнездышка нашептывал Лялечке милые глупости, пожимал крохотную ручку, поглаживал округлое колено.
Идиллию разрушил дворники как раз в тот момент, когда, сойдя с саней, Тернов вел свою ненаглядную Лялечку к парадным дверям.
Здравия желаю! дуралей вытянулся по швам.
Павел Миронович оглядел улицупо счастью, в час ночи она была безлюдной.