Он ел быстро и вкусно, телячьи хрящики с хрустом дробились молодыми острыми зубами.
Смотреть на него было одно удовольствие, что Оля и делала, не смея сесть в присутствии кумира.
Много написали?спросила она с обожанием.
Очень,с полным ртом ответил предмет любви.
А про что? Про любовь?
Оля,укоризненно протянул Вершинин,я про любовь не пишу. Разве если убьют по любви, тогда уж...
Кто ж из-за любви убивает?удивилась Оля.Из-за любви топятся! А сегодня вашу статью хозяин хвалил.
Вершинин оживился:
Да? И что сказал?
Клевретом вас назвал!
А-а,буркнул про себя оболганный и занялся десертом. На десерт был настоящий цимесморковь, тушенная в меду с черносливом.
Оля поспешила заполнить колоссальные пробелы в своем образовании:
А кто такой клеврет?
Греческий бог,не задумываясь соврал Вершинин.
Такой же красивый?и Оля, не утерпев, прикоснулась к лицу возлюбленного.
Продолжая быстро есть, Вершинин недовольно отстранился:
Оля...
Андрюша,Оля наклонилась к его лицу, щекоча прядками выбившихся из прически волос,можно, я сегодня останусь?
Вершинин не спеша доел цимес, аккуратно обтер губы полотняной салфеткой и безразлично обронил:
Как хочешь.
Оля, радостно взвизгнув, бросилась на шею своему кумиру и стала целовать милое лицо, чуть искаженное недовольной гримаской. Однако эта гримаска продержалась совсем недолго, уступив место настоящей гримасе страсти, сильно исказившей лицо клеврета. Как заметил бы большой любитель русской словесности Евграфий Петрович: «Середка сытаи краешки заиграли!»
Краешки заиграли так быстро и сильно, что уже полминуты спустя их обладатели избавились не только от одежды, но и от стыда, забыв даже закрыть дверь на крючок. Но мансарда была пуста, и стоны пополам с криками не привлекали ничьих любопытных ушей. Только пара голубей, севшая на подоконник для занятий любовью, быстро слетела с него, встревоженная неожиданными звуками людской страсти, гак непохожими на нежное голубиное воркование.
* * *
Кисель ликовал: весь нитроглицерин тонким слоем покрывал дно кюветы с содовым раствором, а образовавшиеся при нейтрализации кислоты соли уже растворились. Он доказал свою химическую состоятельность!
Двадцать минут давно прошло, а Дора все не появлялась. Первый несколько раз доставал из жилетного карманчика швейцарские часы, на что Кисель огорченно вздыхал: часы у Первого были не в пример богаче его собственных немецких. Корпус часов был выточен умелыми швейцарцами из полосатого прозрачного агата, так что сквозь него таинственно просвечивали золотом все шестереночки, маховички и зубчики. Вот станет он инженером, разбогатеет и купит себе такие же или даже еще лучше.
Мне надобно идти.
Первый больше не мог ждать. Нина уйдет и будет считать, что он трус и бросил ее в самый трудный момент ее жизни.
Давай соберем это,Кисель небрежно кивнул на кювету.И уходи. Я дождусь ее и получу инструкции.
Тем самым Кисель неявно становился первым и главным номером в их двойке. Первый это почувствовал.
Или трусишь?На сей раз укол нанес Кисель. И не промахнулся!
Первый хладнокровно взял в правую руку склянку темного стекла, заранее подготовленную еще Дорой, в левуюпипетку.
Сливай соду,коротко бросил он Киселю.
Кисель удовлетворенно хмыкнул и осторожно наклонил кювету над раковиной. Сода полилась в сток тихой струйкой, нитроглицерин стал собираться в одном углу кюветы светло-коричневой колыхающейся пирамидкой.
Дора научит его грамотно смешивать эту жидкость с глиной. Глина нужна особенная, ее частицы должны иметь очень развитую микроструктуру. Тогда нитроглицерин маленькими дозами будет равномерно распределен по толще глины и не сможет детонировать при ударах или скачках температуры. Им можно спокойно заполнять бомбы любой формы, оставляя место для запалов. Как делать запалы, Кисель еще не знал, но уже догадывался, что не очень сложно.
Первый аккуратно набрал полную пипетку нитроглицерина и выпустил его по стенке склянки.
Набирай поменьше, чтобы носик оставался пустым,тихо сказал Кисель.
Не учи меня,так же тихо отозвался Первый. Но вторую пипетку набрал уже следуя указаниюне до конца.
Надо будет потом устроить фокус с кюветой, как это показала Дора,эффектно стукнуть по стенке и полюбоваться на то, как Первый подпрыгнет вверх козлом от неожиданности.
В лаборатории установилась почти полная тишина, лишь глухо отзывались копыта по торцовому покрытию Загородного проспекта да Первый посапывал от сосредоточенности. Казалось, все так и будет тянуться мирной цепочкой еще много дней: лаборатория, химические опыты, работа, производство и снова опыты.
Динамит интересен, но уже изобретен, подумал Кисель. Надо бы заняться Х-лучами. Вот где будущее наукив странном микроскопическом мире электронов и электромагнитных волн! Там чудеса поинтереснее нитроглицерина и бомб.
Поедет к самому Рёнтгену и станет его любимым учеником...
Если Нина уже ждет ребенка, он должен жениться на ней, как честный человек, ответственный за чужую судьбу, удовлетворенно думал Первый, продолжая предельно осторожно собирать коричневую жидкость. Мысль о будущей женитьбе ему нравилась чрезвычайно; видимо, он один из тех счастливцев, кто создан для нормальной и спокойной семейной жизни.
Первый вырос в большой семье, рано потерял отца, но не потерял любви к семейному кругу и всегда мечтал о покойных вечерах за самоваром, с вареньем и милыми домашними печеностями,о той жизни, которая была у них, когда еще жив был отец и в доме царил небольшой, но пристойный достаток.
Кисель протянул руку и взял из стакана стеклянную палочкутакую же, как была в руке у Доры. Она вернется, а у них уже все сделано в точности как надо. Она залюбуется аккуратной работой и поймет, что Кисель не такой уж дурачок, каким кажется,в нем масса скрытых достоинств: ум, спокойствие, внутренняя сила и благородство. Кабы не эти проклятые прыщи...
Говорят, они проходят при начале регулярной половой жизни. Киселю даже случайная половая жизнь казалась несбыточной мечтой, но теперь он позволил своей фантазии проникнуть чуть дальше ранее дозволенного, и перед ним открылась столь заманчивая перспектива, что у него просто закружилась голова!
Утверждают, что революционерки гораздо смелее каботинок.Они знают, что жизни им отпущено немного, и стремятся познать ее всю, прежде чем отдать на человеческое благо. Говорят, что из-за конспирации они не могут делать «это» с посторонними и чужими по духу людьми, а только с товарищами но подполью. Тут блудливые Киселиные мысли увлеклись подпольем как крайне романтическим местом для начала подпольной половой жизни, и он в своем вольнодумстве даже решил сегодня поцеловать Дору как подобает. Да, он сделает это, и она его поймет! Когда Первый уйдет, они с Дорой останутся одни. Лучшего момента не придумаешь!
Он забоялся своей непривычной решимости, но тот внутренний человечек, которого он стеснялся, поднял голову и четко произнес: «Либо сейчас, либо никогда!»
Обрадованный так хорошо складывающейся ситуацией, Кисель приступил к осуществлению задуманного фокуса, тем более что Первый свою миссию благополучно выполнил и с надменным лицом держал в руке склянку с нитроглицерином, как будто он здесь единственный и главный.
С этой мыслью Кисель состроил озорное лицо и произнес:
Смотри теперь, что будет!
И стукнул стеклянной палочкой по пустой кювете. Почти пустой. Поскольку кювета была наклонена, в самом углу, откуда Первый черпал нитроглицерин, осталось довольно заметное его количество. Миллиграмм двести, не менее.
Двести миллиграмм высококачественного нитроглицерина сдетонировали и разнесли кювету, но не в мелкие брызги, как ранее колбу, а на несколько крупных кусков. Один из них резанул кисть Первого, крепко державшую склянку. Первый не подпрыгнул, не испугался, он просто от неожиданности разжал пальцы, и склянка начала свой недолгий путь до цементного пола.
Оба студента, как завороженные, следили за ее полетом. Кисель даже понять ничего не успел. Когда склянка исчезла за краем столешницы (Первый стоял с другой стороны стола), в голове Киселя мелькнула одна лишь мысль: только бы уцелела! Что он скажет Доре? Все труды насмарку!
И в это раздумное растянутое мгновение склянка соприкоснулась с полом. Тонкая волосная сетка трещин покрыла сосуд...
* * *
Я накоплю денег, и вы женитесь на мне,мечтательно шептала Оленька, свивая куцые косички из каштановой вершининской шевелюры.Ведь мы же любим друг друга, правда?
Угу...точно филин, ответствовал будущий муж.
Сейчас он лжесвидетельствовал бы под любыми показаниями, так ему было сытно и в желудке, и ниже. Все вкусное, свежее и сладкое. Кроме разговора о женитьбе, слегка саднившего его еще не успевшую окостенеть душу. Однако, став журналистом, он обрел одну очень удобную причину для вранья женщинам: так набираются жизненного опыта. Тут либо бойкое перо без совести, либо совесть, но уже без бойкого пера.
Удовлетворенная правильным ответом Оленька стала рассказывать новости:
К хозяину родственник приезжал. Лысый такой, толстый. Пока не пристает.
А чем живет?
Богатенький. Из инженеров. Каждый день гривенник на чай дает.
А что хозяйка?
Орет с утра. А ввечеру такая вся тихая, обходительная... при чужих. Как хозяин из клуба придет в убыткехоть святых выноси!
Часто играет?чуть оживился Вершинин, любивший игру, но не имевший на то средств.
Каждый вечер.
Много выигрывает?
Олины глаза заблестели:
Третьего дня тыщу принес! На ковер вывалил и давай кататься по деньгам. Я потом красненькую под диваном нашла. На нашу свадьбу отложила.
Молодец,зевнул Вершинин.Хозяйственная ты. Ну что, пора спать?
Ой!забеспокоилась Оленька,Я вас еще хочу поцеловать... разрешите?
Только разок,снисходительно подставил лицо Вершинин.
Некоторое время он безразлично принимал нежные ласки, размышляя относительно построения будущей статьи о несостоявшемся террористическом акте. Какую позицию занять? Проправительственную? Скучно. Революционную? Газета не разрешит, да и без него достаточно бойких писак на эту тему. Тут надо быть над схваткой, озирать обе стороны, зная много больше, нежели обыватели и сотоварищи по ремеслу.
И сразу возникла мысль, давно точившая душу: надо пойти в охранку и предложить свои услуги в обмен на информацию. У них всегда есть много интересного и необычного. Если грамотно держать на руках козыри, можно крупно сыграть и выиграть. Вот только козырей на руках у него пока не было. Не приходят.
Внезапно за окном, обращенным во двор-колодец, послышался резкий хлопок. Затем секундная паузаи взрыв! Оконное стекло в мансарде выдержало, но послышался звон разбитых стекол во дворе.
Вершинин вскочил и бросился к окну. Там внизу раздавались чьи-то крики вперебивку с дворницкими свистками. Он наполовину высунулся из окнамешал карниз!и увидел: снизу вверх валили жирные клубы черного, едко пахнущего дыма, а в дыму бестолково суетился одинокий дворник.
Вершинин мгновенно впрыгнул в брюки, накинул сюртук и заскакал на одной ноге к двери, на ходу натягивая башмаки.
Оленька светящейся в полутьме голой ведьмой выскочила из постели и крестом загородила дверь:
Ой, лишенько там! Не пущу-у-у!!
Дура!
Вершинин отшвырнул ее и гигантскими прыжками понесся вниз по лестнице.
* * *
Огня не было. Был чуть светящийся шар из чрезвычайно твердого воздуха, расширяющийся со скоростью, много большей скорости звука. Этот шар поглотил Первого, а когда дошел до Киселя, плотность его спала и ничего, кроме тугого удара по всему телу, Кисель не ощутил.
Первому мгновенно оторвало обе голени, и он стал падать вертикально вниз, пока раздробленные колени не уперлись в пол, принимая на себя всю тяжесть еще живого тела. Он ничего не понимал, решив, что просто подогнулись и отказали ноги, поэтому вцепился пальцами в край столешницы, внезапно оказавшейся на уровне лица. Боли Первый не чувствовал никакой.
Лабораторный стол загородил тело Киселя от взрывной волны, и, не будь на столе всяких химикалий, он бы не понес никакого урона, кроме лопнувшей правой барабанной перепонки и обожженной кожи лица. Но при взрыве все колбы и емкости были снесены со стола на пол, где они и перемешивались по мере падения в адские горючие смеси. Погаснувшее освещение стало ненужным, все осветил огонь пожара.
Два литра бензола и литр перекиси водорода мгновенно вспыхнули за спиной Киселя, при этом изрядная часть смеси окатила его сверху донизу, превратив спину в ярко пылающий факел. Первый смотрел остекленевшим взором на то, как силуэт Киселя освещается ореолом синего огня.
Сам Кисель ничего не почувствовал, пока на его голове не занялись огнем волосы. Он бросился на пол в тщетной инстинктивной попытке сбить огонь, но покатился по горящей луже и вспыхнул уже весь. Из горящего клубка теперь доносился нечеловеческий вой.
Первый не мог больше держать себя пальцами, упал и пополз вдоль стола к выходу. Вой стих, и только потрескивала догорающая одежда. Занялись деревянные полки, бумажные фильтры и бумага, которой был застелен стол. Первый полз, упираясь локтями в искрошенный цементный пол.
Когда он выполз из-за стола, то увидел перед собой нечто обугленное и черное в позе человеческого эмбриона с поджатыми локтями и ногами. По черному пробегали маленькие синеватые огоньки и пропадали в складках, чтобы потом снова показаться в неожиданном месте.
Первый обогнул бывшего Киселя, продолжая ползти к выходу. На несколько секунд он остановился, перевернулся на спину и посмотрел на свои бесполезные ноги. Ниже колен ничего не было, а по полу тянулся черный следтак выглядела кровь в сполохах пожара. Он ничего не понял, что было и к лучшему.
Далее взгляд Первого уперся в сейф. Пламя уже лизало бумаги внутри его, а сразу за бумагами лежала, как он вспомнил, дамская сумочка с динамитом. Сейчас она взорвется, и тогда ему верная смерть. Поэтому Первый перевернулся на живот, коль ноги уже ничего не могли, и рывками пополз к спасительной двери.
На пороге возник чей-то бесплотный серый силуэт, помахал руками и исчез.
Помогите...вырвалось шепотом из груди Первого.
Сзади тихо шелестело, набирая силу, пламя. Силы кончились, и он застыл, уткнувшись лбом в прохладный пол. Стало хорошо...
Вершинин, подбежав ко входу в подвал, оттолкнул в сторону бестолково махавшего руками дворника:
Пожарных зови!
Бяда! Бяда!и с этим воплем дворник раскорякой растаял во тьме проходного двора.
Дверь была освещена изнутри адским пламенем химического пожара. Что-то горело чисто фиолетовым, что-то сверкало ярко-зелеными языками. Дым был едок, но терпим.
Вершинин молодецки нырнул внутрь и огляделся. У самого порога лежал очень низкорослый мужчина и, уткнувшись лицом в пол, тихо бормотал себе под нос какие-то ритмические словачьи-то стихи. Вершинин наклонился к нему, перевернул лицом вверх.
Уходите отсюда, сейчас взорвется динамит,четко выговорил лежащий.Бросьте меня, вы погибнете...
Ни говоря ни слова в ответ, Вершинин ухватил мужчину за студенческую тужурку и потащил к выходу. Неожиданно мужчина оказался довольно легким грузом (Вершинин даже подивился своей силе и сноровке), но только снаружи стало понятно, отчего это так: у студента не было ног по самые колени.
Кто-нибудь еще есть?!проорал Вершинин в лицо спасенному.
Не кричите, мне больно.Глаза студента были ясны. Там еще один. И документы. Спрячьте их от полиции. Вы честный человек.
Вершинин бросился внутрь. Одного взгляда на лежащего было достаточно, чтобы понять: мертв. Он насмотрелся на таких при пожарах. На отдельном столике лежала кипа бумаг, не тронутая огнем, и он стал запихивать их за пазуху. Лихорадочно огляделся, памятуя про возможность взрыва. Увидел сейф, подскочил было к нему, но в лицо пахнуло таким жаром, что затрещали волосы. Если в нем и были бумаги, то они уже сгорели.
Пожар разошелся вовсю. Вершинин осмотрелся, стараясь запомнить как можно больше деталейвот оно, настоящее логово бомбистов!и побежал к выходу.
В эту секунду температура поверхности динамита перешла критическую и он вспотел, выделяя изнутри капельки нитроглицерина. Первую капельку лизнул маленький язычок пламени, и она взорвалась, инициируя своей смертью смерть всему вокруг. Весь динамит сдетонировал в одно мгновение.
Как только Вершинин выскочил из дверного проема, сзади раздался рокот большого взрыва. Будто великан чихнул из всех окошек, щелей и самой двери прыснуло диким огнем пополам с пылью. Сейф направил энергию взрыва в открытую дверцу, и струя пламени вымела все на своем пути в дверь подвала. Только обгорелое тело Киселя так и осталось лежать, прикрытое массивным лабораторным столом.