Так что мы хранили молчание.
Вскоре заявился Уиттл в сопровождении Майкла.
Боже правый! вскричал Майкл, увидав то, что творилось за дверью в каюту. Что ты с ним сотворил?!
Да распотрошил же, само собой.
Где ж все остальное?
Пошло на корм рыбам.
Должно быть он выбросил отсутствующие части тела через иллюминатор. Даже если он что-то и съел, как в случае с Мэри, то виду не подал.
Майкл направился к выходу с очередным возгласом:
Боже правый!
Тебе осталось только прибраться, сообщил ему Уиттл.
А чего сразу я? заныл Майкл.
По-твоему, лучше попросить Труди убрать останки?
Майкл промолчал, и глядя на него, я посчитал, что это и впрямь для него предпочтительнее.
А бедный Тревор тяжело вымотался, спасая твою невесту из морской пучины.
Я стою на руле, сказал Майкл.
Ты стоишь там, где я тебе укажу. Уверен, что яхта прекрасно обойдется и без тебя, пока ты не закончишь уборку.
Пожалуйста, я не
Уиттл с размаху дал Майклу ногой под зад. От пинка Майкл полетел вперед, спотыкаясь. Я уселся на кровати, чтобы лицезреть подробности. В дверях Майкл окончательно запутался в ногах и, вопя во всю глотку, шлепнулся прямо на Патрика. Он завизжал так, будто его резали заживо, а потом дурным голосом заревел.
Я снова улегся на койку и отвернулся, не желая больше смотреть на все это. Что касается Труди, то она натянула одеяло на голову сразу, как только эти двое заявились.
Помолчав, Уиттл сказал:
Вот видишь, никаких проблем: в иерархии стоит чуть выше собаки.
Майкл прошел мимо меня, ловя ртом воздух и отчаянно всхлипывая.
Когда они с Уиттлом удалились, я пригляделся и увидел цепочку красных капель и другие следы на полу между нашими койками. Я удержался от того, чтобы заглянуть в переднюю каюту.
Довольно скоро они оба явились снова. На этот раз Майкл нес ведро и швабру.
К тому моменту, как он закончил убираться, уже стемнело.
Ни мне, ни Труди он не сказал ни слова. Зато много вздыхал и шмыгал носом.
Уиттл позволил нам с Труди остаться в теплых постелях до тех пор, пока Майкл не управился. Затем он принес нам свежую одежду. Мы встали и переоделись. Труди приготовила ужин. Мы поели, и Уиттл отправил нас с Майклом наверх, чтобы мы повели яхту дальше.
По поводу сегодняшних событий Майкл не сказал ни слова. Он отдавал мне распоряжения и указания и все.
Как только мы легли на курс, он передал штурвал мне. Он сказал, что мы будем править судном вахтами, по три часа каждая. Если случится какая-нибудь беда, то я должен немедля позвать его. Затем он спустился вниз.
Я был рад от него избавиться. Следя за компасом и парусами, я более-менее правильно выдерживал курс, пока он не появился, чтобы сменить меня.
Уиттла и Труди было не видать. Дверь в их каюту была закрыта. Я забрался на свою койку в кают-компании. Сегодня из-за двери не раздавалось никаких звуков. К тому же я знал, что Патрика там больше нет, и одно это было огромным облегчением.
[1] Буканьер то же, что и пират. Первоначально обозначало вольных охотников на островах Карибского моря, занятых добычей мяса и изготовлением из него блюда под названием «букан», название которого, в свою очередь, происходит от аравакского слова buccan, обозначающего деревянную раму для копчения и поджарки мяса.
[2] Тортуга остров в Карибском море некогда бывший базой французских пиратов.
[3] Лендс-Энд (англ. Lands End, буквально «Край земли») скалистый мыс на юго-западе Великобритании, крайняя точка английской части Великобритании.
[4] Планширь горизонтальный деревянный брус или стальной профиль в верхней части фальшборта или борта шлюпок и беспалубных небольших судов.
Глава 13
ДАЛЬШЕ В МОРЕ, БОЛЬШЕ ГОРЯ
Майкл вел судовой журнал. Я уже на это насмотрелся, потому что корябал он там каждый Божий день. Толку от этого было немного, в основном там записывалось наше местонахождение в координатах широты и долготы, которые Майкл как-то вычислял, используя секстант вместе с какими-то таблицами и диаграммами. Он старался вычислять эти данные каждый полдень, если погода стояла ясная. Случалось это не часто, скажу я вам. Но все-таки случалось, и мы не теряли курс.
Мы держали путь в гавань Нью-Йорка, откуда Майкл и Труди вместе с ее отцом отплыли, направляясь в Англию. Уиттл сказал, что эта гавань ему прекрасно подходит.
Путешествие заняло тридцать шесть дней и ночей, которые показались десятью годами.
В основном все шло по одному и тому же распорядку, за исключение тех моментов, когда мы попадали в бурю. Майкл и я менялись на руле, хотя нам приходилось проводить целые часы, изощряясь с парусами, поднимая и спуская их, потому что мы хотели сохранить максимально возможную скорость, хоть нам и приходилось спускать грот, когда ветер уж слишком набирал силу.
Труди готовила еду. Разделавшись с готовкой, она поднималась на палубу и вела наблюдение. Уиттл разделял с ней обязанности впередсмотрящего. Мы все занимались этим по очереди, поскольку никому не улыбалось наскочить на айсберг. Мы миновали их целую кучу, но ни с одним не столкнулись.
Мы делали все, что в наших силах, старались помогать друг другу.
Труди держалась с Майклом подчеркнуто холодно; наверное, не могла простить, что он не прыгнул в море спасать ее вместо меня. Ко мне она, впрочем, тоже так и не потеплела. Когда она не давала мне распоряжения, то вела себя так, будто меня вообще не существовало. С Уиттлом она неизменно была кротка и послушна и ни разу не позволила себе ему нагрубить.
Майкл же вел себя по отношению к Труди и Уиттлу как побитый пес. Будь у него хвост, то он бы все время его держал поджатым. Тем не менее, яхтой он правил что надо. Когда никого кроме меня рядом не было, он снова превращался в человека, занимался исключительно навигацией, управлением, возился с парусами и такелажем, да раздавал мне команды. Чем опаснее становилась погода, тем лучше он держался. Вы бы ни в жизнь не поверили, что он любитель праздновать труса, если бы видели, как он вел нас через шторм и волны размером с гору. Когда позже вы бы увидели, как один-единственный взгляд Труди или Уиттла заставлял его увядать на глазах, то тоже не смогли бы в это поверить.
Уиттл чувствовал себя превосходно и веселился вовсю. Он разгуливал по палубе, словно Долговязый Джон Сильвер, с ножами на каждом бедре, и разговаривал не иначе как «Эй, дружище!», «По местам, ребята!» или «Разрази меня гром!»
В то время как обычные пираты носили повязку на глазу, Уиттл таскал ее на том месте, где обычно находится нос. После того, как рана зажила настолько, что нужда в перевязках отпала, он принялся щеголять всевозможными повязками на лице. Один раз он нацепил диск из красного шелка. В другие разы он мог надеть повязку из белого кружева, кожи, бархата или твида. Сдается мне, что у Труди не осталось ни одного платья, юбки, кофты, шляпы или туфлей, в которых бы не зияла круглая дыра размером с золотой. Она носила некоторые из вещей, над которыми потрудился Уиттл, и можно было наблюдать, откуда он взял материал для той или иной повязки на нос.
Время от времени, когда он был зол или хотел созорничать, то стягивал повязку на лоб, чем вызывал у нас отвращение.
Впрочем, в общем и целом вел он себя куда лучше, чем можно было ожидать. Он чуть не лишился Труди и меня в тот день в Плимуте. Если бы мы, не выдержав, утопились, все его планы пошли бы прахом. Вероятно, он это понимал и решил не испытывать зря удачу. Он продолжал угощать нас пинками и колотушками, но ни разу не мучил по-настоящему по крайней мере, насколько я знаю.
Каждую ночь он уводил Труди в кормовую каюту и запирал за собой дверь, оставляя кают-компанию под спальню нам с Майклом, когда мы не несли вахту наверху.
Я ни разу не услышал от нее криков. Когда она выходила из каюты на другой день, не было похоже, что ее подвешивали или истязали как-то еще.
Ее шея заживала медленно. Мало-помалу струпья отсохли, и кожа на ее горле стала розовой и блестящей.
Что до меня, так я держался паинькой. Мне выпадала уйма шансов прибить Уиттла или же спихнуть его за борт, но каждый раз я сдерживался. Едва представлялась такая возможность, я вспоминал, как он расправился с Патриком или наказал Труди, когда мне не удалось его задушить. Полной уверенности в том, что ударив или столкнув его за борт, я покончу с ним навсегда, у меня не было, так что я и не осмеливался.
Когда выпадало свободное время, я погружался в тоску по дому. Но одновременно росло и мое желание увидеть Америку. В свое время я прочел о ней кучу книг. Это казалось грандиозным, и я считал, что будет позором, заплыв так далеко, сразу же развернуться и плыть домой. Мне пришло в голову отправить матери весточку, известив ее о том, что я жив-здоров, а потом хоть немного изучить то место, куда я попаду.
Однако не успел я как следует восхититься, как меня охватила черная тоска. Я понял, что буду убит и никогда не достигну берегов Америки. Если нас не поглотит океан, то зарежет Уиттл, как только экипаж станет больше ему не нужен.
Я все-таки ставил на океан.
Он не знал покоя. В лучшем случае, он кидал нас то вверх, то вниз, тряся и швыряя из стороны в сторону. В худшем же расходился не на шутку и делал все возможное, чтобы стереть нас в порошок.
Когда это начиналось, Уиттла и Труди не было ни слуху, ни духу. Они скрывались внизу за плотно закрытой дверью, пока мы с Майклом вкалывали как проклятые, привязавшись к страховочным веревкам, чтобы нас не смыло за борт. Один должен был орудовать трюмной помпой, пока другой стоял у руля, а бывало, что кому-то из нас приходилось забираться на снасти или лезть на верхушку мачты в общем, веселье шло полным ходом.
Иногда сердце мое готово было остановиться от страха; когда наше утлое суденышко оказывалось на дне водяной пропасти, волны, словно утесы, нависали над нами, а потом одна из них обрушивалась лавиной прямо нам на головы; или, что гораздо реже, но все-таки случалось, мы взлетали по склону волны, зависали на гребне и кидались вниз, в следующую пропасть, ныряя так резво, что казалось, будто сейчас мы перевернемся и тут-то нам и конец, или же врежемся в воду так, что судно разлетится вдребезги.
Ветер, завывавший в снастях, как банши[1]. Вода, накидывавшаяся на нас, пытаясь оторвать от корабля и швырнуть в пучину. К моменту затишья с носов и волос у нас свисали сосульки, и мы были ни живы, ни мертвы.
Нам выпадал день или два более-менее нормальной погоды, а затем мы оказывались в такой же переделке и поразительно, что «Истинная Д. Лайт» не сдавалась, не отказывалась нам служить и не разваливалась под ногами. Она держалась, держались и мы.
Я считаю чудом, что мы все еще были живы к тому времени, как далеко впереди, на тридцать шестой день нашего путешествия, показалась земля.
[1] Банши фигура ирландского фольклора, женщина, которая, согласно поверьям, является возле дома обречённого на смерть человека и своими характерными стонами и рыданиями оповещает, что час его кончины близок.
Глава 14
ПОСЛЕДНЯЯ НОЧЬ НА «ИСТИННОЙ Д. ЛАЙТ»
Так как Уиттл не хотел иметь никакого дела с таможенниками и прочими официальными лицами, он решил, что нам следует избегнуть нью-йоркской гавани и выбрать такое место на побережье, где мы останемся незамеченными.
Мы болтались в море недалеко от берега до самого заката. Затем Майкл повел нас в место, которое он называл залив Грейвсенд. Мы зашли за мыс, чтобы укрыться от ветра и волнения на море. Там, в паре сотен ярдов от устья ручья Кони-Айленд, Уиттл приказал свернуть паруса и бросить якорь.
Безопасно пришвартовавшись в тихих водах, мы спустились вниз и съели наш последний обед на борту «Истинной Д. Лайт». Пища в меня особо не лезла. С одной стороны, я был жутко рад наконец избавиться от океана. Он сделал все, чтобы убить нас, но мы пересекли его живыми. С другой стороны, пока мы находились в открытом море, Уиттл все же нуждался в нас. Теперь ему не нужен ни экипаж, ни повар, ни пленник. Мы ему ни к чему. Эта мысль окончательно отшибла мне аппетит.
Я видел, что Майкл и Труди тоже подавлены. Они ерзали и ковыряли в тарелках, не говоря ни слова. Никто не спрашивал, что намерен предпринять Уиттл. Мужества у нас не осталось ни на грош. Возможно они, как и я, решили, что разговоры об этом могут лишь навести его на ненужные мысли. Может, если мы просто смолчим, он позабудет, что пришло время всех нас убить.
Закончив трапезу, Уиттл вытер губы салфеткой и вздохнул. На его лице красовалась тонкая носовая повязка из шелка, которая, как я полагал, вела свое происхождение от продырявленных панталончиков Труди. Она как висела посередине его лица, облегая скулы, и вздулась как парус, когда он вздохнул.
В общем и целом, ребята, произнес он, это было чудесное путешествие. Вы были прекрасными товарищами и компаньонами. Думаю, что буду очень расстроен, покидая вас. Как бы то ни было, все хорошее имеет свойство заканчиваться.
Труди та аж посерела и прихватила зубами нижнюю губу.
Уиттл весело улыбнулся ей.
Тебе нечего бояться, Труди. Неужели я буду столь неблагодарен, чтобы причинить тебе вред теперь, когда мы достигли безопасной гавани? Действительно, за мной водятся всяческие грешки, но я не бессердечный злодей. Я считаю тебя своим другом. Я вас всех считаю своими друзьями, добавил он, кивая и улыбаясь нам с Майклом. Вместе мы переплыли бескрайние морские просторы мы команда братьев. И сестер, снова добавил он, подмигнув Труди. Это дорогого стоит.
Некоторое время он продолжал нести подобную чепуху. Он буквально медоточил, расписывая какого он-де высокого о нас мнения, как он нам, мол, благодарен и какие мы, понимаешь, для него товарищи-друзья-приятели, да ему и в голову не могло взбрести нам навредить! Болботел он до тех пор, пока я не потерял всякие сомнения, что он собрался нас всех порешить.
Наконец он зевнул и сказал:
На этом все. Полагаю, ночью мы отдохнем. Встанем спозаранку, ведь мне не терпится продолжить свой путь. Думаю, лучшее время для высадки сразу перед рассветом. На берег я отправлюсь на ялике, а вы трое может делать, что вам заблагорассудится. Плывите в город, или на Карибы, или в Тимбукту, мне безразлично.
После ужина Труди взялась было мыть посуду, но Уиттл сказал ей, что в этом нет нужды. Затем он увел ее.
Майкл проводил ее взглядом. Судя по его лицу, он не рассчитывал увидеть ее снова. По крайней мере живой.
Как только Уиттл запер дверь, я сказал:
Мы должны спасти ее. Нельзя терять ни секунды.
Он резко переменился в лице. Печаль и отчаяние сошли с его лица, уступив место надменной заносчивости.
Не смеши меня, сказал он.
Если мы его не остановим, он разделает ее. Ты это знаешь не хуже меня.
Он ничего такого не сделает.
Я выпал в осадок. Зря, конечно. Я достаточно насмотрелся на Майкла и должен был знать, что он делается совершенно бесхребетным, если речь идет о Уиттле.
Мы не можем сидеть сиднем и позволить ему убить ее!
Не повышай на меня голос, сопляк.
Ты хочешь, чтобы он убил Труди? Ты видел, как он расковырял несчастного Патрика Долана.
Лицо его слегка передернулось при этом воспоминании.
Я лично видел, что он сотворил с проституткой в Лондоне. Черт, он разделал ее под орех! Он даже кое-что съел! Я слышал, как он это делал. Он и с Труди сделает то же самое, если мы его не остановим.
Чепуха, пробормотал он.
Но я видел, что он поверил мне.
С Труди все будет в порядке, сказал он, пока мы не начнем раскачивать лодку.
Мы можем сжечь судно, ответил я. Если запалить огонь
Ты с ума сошел?
Я все обдумал, сказал я. Это была правда. За тридцать шесть дней в Атлантике у меня был вагон времени, чтобы разрабатывать планы, и я знал, что до этого дойдет, если мы переживем наше путешествие. Как только огонь разгорится, мы поднимем тревогу. Уиттл непременно выскочит из-за двери как ошпаренный, чтобы спастись. Он и думать забудет убивать Труди. Один из нас будет ждать на палубе, чтобы вытащить ее через люк.
Ялик стоит на люке, заметил Майкл. В его усталом голосе звучала досада.
А то я не знаю! Мы аккуратно сдвинем его прежде чем поджигать.
Уиттл услышит шум.
Придется проделать все тихо.
Люк может быть заперт снизу.
Труди откроет его.
Предположим, она не сможет? Предположим, люк открыть не удалось, Труди в огненной ловушке, а где же Уиттл? Если он избежит огня, то заявится наверх, и мы с тобой вляпаемся по самое не хочу.
Я и это успел обмозговать.