Теперь мы в безопасности, сказала она. Завтра нужно будет аккуратно выйти из комнаты, вот и все.
Она вернулась в постель. Забравшись на нее, она не встала рядом со мной на колени, а уселась мне на ноги. Я чувствовал, как ее ноги касаются моей кожи.
Бедра у нее были широкими и выглядели гладкими, словно сливки. Там, где они смыкались, было черно. После Труди я знал, что эта чернота волосы. Выше этого места она была бледной и стройной, маленькой точкой чернел пупок и виднелись два темных пятна, которыми оканчивались груди. Грудь у нее была больше, чем у Труди, больше, чем могло показаться, когда Сара была одета.
Она поднесла мои руки к ним и сама наклонилась вперед. До ее грудей по-прежнему было трудно дотянуться, но уже не настолько. Она положила мои руки на них. На ощупь они были теплые и слегка влажные. Я в жизни не гладил ничего столь же гладкого. Ни атлас, ни бархат, ни шелк не шли ни в какое сравнение. Соски гладкими не были. Они были выпуклыми и сморщенными, с упругим торчащим бугорком посередке. Однако что-то в них возбуждало даже больше, чем гладкие места.
Ты никогда не был с женщиной да? полузадушенно произнесла она
Нет вот так нет.
Сожми.
Я сжал. Сара стала извиваться и стонать. К этому моменту мы оба изрядно вспотели, и мои пальцы соскользнули с ее груди, отчего в памяти мгновенно всплыло, как Уиттл пытался поднять грудь Мэри с пола, а она была вся в крови и все время выскальзывала у него из рук. Не успев сообразить, что делаю, я отдернул руки с такой поспешностью, будто обжегся.
Сара вздрогнула, будто я ударил ее.
Тревор? Ее тихий голос прозвучал растерянно и обиженно.
Мне ужасно жаль, сказал я.
Она еще раз повторила:
Тревор? все так же жалобно.
У тебя прекрасная грудь. Правда.
В качестве подтверждения я потянулся к ней, но мои руки снова замерли. Я вытянул их по швам.
Это вовсе не твоя вина, промямлил я.
Какое-то время она смотрела на меня, ни говоря ни слова. Затем она подняла ногу и слезла с меня. Перевернувшись на спину, она вытащила из-под себя подушку и положила ее себе на лицо.
Так она и лежала, вытянувшись в лунном свете, молчаливая, неподвижная, если не считать дыхания. Вскоре, однако, она начала всхлипывать. Ее страдания разрывали мне сердце. Но вид ее груди наполнял мою голову воспоминаниями о Уиттле. Я не в силах был с этим совладать и представлял его склонившимся над Сарой, отрезающим ее груди и держащим их в руках.
Я не видел его много месяцев, но он по-прежнему был здесь, терзая и меня, и Сару.
Она и так перенесла немало горя, которого совсем не заслуживала. Я закрыл глаза, чтобы не смотреть на ее грудь, перекинул руку через ее живот и погладил ее сбоку. Она слегка напряглась. Потом взяла меня за запястье. Я решил, что она хочет оттолкнуть мою руку, но она ничего не делала, просто держала. Ее живот продолжал вздыматься и опускаться под моей рукой.
Наконец, она успокоилась. Посопев и вздохнув, она произнесла, не убирая подушки:
Ох, Тревор. Ты такой хороший. Ты простишь меня?
Прощу тебя? За что?
За то что выставила себя такой дурой.
Ничего подобного.
Она отпустила мое запястье. Но руку я не убрал и продолжал поглаживать ее.
Я не Я была с мужчиной, но только один раз. И это было восемь лет назад. С тех пор я всегда вела себя как леди. До этой ночи.
Ты великолепная леди, сказал я ей.
Чуть получше шлюхи, ответила она. На этот раз ее голос не звучал приглушенно. Я открыл глаза и увидел, что голову она повернула ко мне, а подушка прикрывает ее грудь. У тебя были все причины испытывать отвращение.
О, но я ничего такого не испытывал. Вовсе нет. Совсем наоборот
Не лги мне.
Все было чудесно, до того, как
До чего?
Ну Это было не то, о чем мне хотелось бы ей рассказывать. Во рту пересохло, и я почувствовал, что краснею с головы до ног.
Пожалуйста, скажи.
Это довольно неприятно. По правде говоря, просто омерзительно.
Тревор, скажи мне.
Решив, что обойти этот момент мне никак не удастся, я решил рассказать ей правду.
Боюсь у меня был несколько неприятный опыт относительно дамской груди.
Она фыркнула, словно в насмешку.
ЧТО?
Уиттл. Помнишь убийцу, про которого я рассказывал, когда впервые у вас объявился?
Человек, который украл Саблю.
Да. Уиттл. Он отрезал груди двум женщинам. И я видел их потом.
Господи Иисусе! выдохнула она.
Когда я сжал твои я не мог удержаться и вспомнил.
О, Боже. Тревор
Видишь, дело не в тебе.
Бедняжка
С этими словами она перекатилась ко мне. Я перевернулся на бок, и мы обняли друг друга. Мягкая и толстая подушка оказалась между ее и моей грудью. Она поцеловала меня, но не так, как до этого. Поцелуй был мягкий, приятный, почти материнский.
Я тут же решил, что другой способ мне нравится больше.
Лежа без одеяла и по-прежнему потея, я почувствовал холод в тех местах, где не было подушки или где мы касались друг друга. На Саре вообще не было ничего, так что ей, должно быть, приходилось еще хуже. Несмотря на все это, я не мог заставить себя сдвинуться с места, чтобы пододвинуть одеяла, поскольку лежать с ней так было очень хорошо и спокойно.
Я был рад, что сказал ей правду. Теперь она знает, что я не нашел в ней каких-то изъянов. Но имело место и еще кое-что. Когда у вас есть страшная тайна, она становится менее страшной, если с кем-нибудь поделиться ею. Особенно, если этот кто-то такой милый и хороший, как Сара.
Я задумался, что произошло бы дальше, если бы Уиттл все не испоганил.
Через некоторое время я сказал:
Само собой, твои все еще на месте.
Что? переспросила она удивленно и весело.
Твои груди.
Конечно на месте
Может быть, мне стоит привыкнуть к ним.
Что?
Возможно, они не будут меня отталкивать.
Я уж вижу.
Можно мне рискнуть?
Она не ответила, но я почувствовал, как подушка соскользнула в сторону. Она положила ее под голову.
Я буду твоим лекарством.
Хотелось бы надеяться.
Она тихонько засмеялась, но задержала дыхание, как только я положил руки ей на грудь.
В ту ночь я привык к ним. Какое-то время Уиттл еще торчал у меня в голове, но в конце концов убрался прочь, и в комнате остались только мы с Сарой. Я брал в руки, гладил и сжимал ее груди. Я приподнимал их и встряхивал. Я зарывался в них лицом. Я чувствовал, как соски упираются мне в веки. Я лизал, целовал и сосал их.
Как только я взялся за них как следует, Сара стянула с меня пижаму.
Она металась, хныкала, стонала, хватала меня за волосы, задыхаясь, шептала мое имя, повторяя его вновь и вновь.
Так мы возились довольно долго.
Мы буквально переплелись, касаясь друг друга во всех местах, и я больше не испытывал никакого смущения.
Затем Сара оказалась сверху. Следующее, что я осознал, так это то, что ее рот прижат к моему, ее груди давят на меня, а еще она сжала меня ниже пояса. Но не руками. Я ощутил, что некая часть меня скользит в узком, мокром месте, в котором не факт, что мне пристало находиться. Чувство было просто восхитительное, однако Сара вела себя так, будто ей больно. Меня это напугало, и я попытался прекратить.
Все в порядке, выдохнула она.
Я тебя ранил.
Нет. Нет. Это где я хочу тебя. И тут она насадилась на меня, так что я оказался там настолько глубоко, словно она решила поглотить меня целиком.
Ну, вскоре я почувствовал, что меня вот-вот прорвет. Внезапно это и произошло. Я попытался быстро вынуть, чтобы не запачкать ее, но она сжала мой зад и не отпускала. Я не мог вынуть. Кроме того, я не мог остановиться. Ничего не оставалось делать, кроме как дать этому случиться внутри нее. То, как она дернулась и закричала, когда я разряжался, навело меня на мысль, что она расстроилась еще больше меня.
Когда все закончилось, я был готов помереть со стыда.
Я дико извиняюсь, сказал я.
Она, похоже расслабившись, опустилась на меня, тяжело дыша, словно вымоталась до изнеможения. Прижавшись ко мне щекой, она провела волосами по моему лицу и тяжело задышала в ухо.
Я не хотел делать этого, сказал я ей.
Что делать? прошептала она.
Ты знаешь. Делать это. В тебя.
Это было чудесно.
Но я же напустил в тебя кучу этой гадости.
Она затряслась от сдавленного смеха.
Это не гадость, дорогой. Это твоя любовь. Ты наполнил меня своей любовью.
А это так и должно быть?
Конечно, конечно.
Что ж, это стало порядочным облегчением.
Она снова принялась меня целовать. Мало-помалу моя любовь начала вытекать из нее. Она пачкала меня и стыла на коже, но я не обращал на это внимания, ведь Сара была горячей и вела себя так, будто я доставил ей самое большое удовольствие в жизни.
Я чувствовал к ней тоже самое.
[1] Ближе, Господь, к Тебе (англ. Nearer, My God, to Thee) английский христианский гимн XIX века, написанный английской поэтессой Сарой Флауэр Адамс в 1841 году.
[2] Тэпс (Taps) сигнал горна, играемый при отбое, во время церемоний с флагом и на военных похоронах в США.
Глава 23
ПРЕКРАСНЫЕ ВРЕМЕНА
Не успели мы и глазом моргнуть, как начали по новой. На этот раз я был сверху. Теперь я знал, чего ожидать и не боялся. Единственной неожиданностью было то, что на этот раз кончилось все не так быстро. У меня оказался отличный шанс погрузиться в процесс и насладиться им как следует.
Когда мы закончили, то натянули одеяло на голову и тесно прижались друг к другу.
Я тебя безумно люблю, дорогой, прошептала она.
Ты просто потрясающая, ответил я.
Она негромко засмеялась, ее нежное дыхание щекотало мне лицо.
Жаль только, что мы не делали так все эти месяцы.
Она снова засмеялась, затем крепко обняла меня:
Конечно не делали. Не при дедушке и бабушке же.
А им и ни к чему было бы знать.
Я не могла так рисковать. Они бы вышвырнули тебя из дома. Кроме того
Она замолчала, поэтому я спросил:
Что, кроме того?
Я боялась тебя отпугнуть. Я боялась даже подумать о том, что потеряю тебя. Этой ночью я так и подумала. Что лишилась тебя. Ну, когда ты отшатнулся от меня.
Все дело в Уиттле.
Лечение, похоже, сработало.
А то.
Нас ждут прекрасные времена.
Утром я оделся и выскользнул из комнаты Сары не замеченный никем из гостей. В тот же день оставшиеся отбыли восвояси.
Дом опустел и оказался в полном нашем распоряжении.
Мы не говорили о том, что было ночью. И не повторяли произошедшего. Но я мог с уверенностью сказать, что она не забыла об этом. Вела она себя не так, как обычно. Не сводила с меня глаз и старалась быть поближе, когда мы делали что-то по дому. Она постоянно дотрагивалась до меня, но не каким-то интимным способом точно так же она могла бы дотронуться до лучшего друга. Еще она не могла перестать разговаривать. Она без умолку болтала о том, о сем и смеялась над всем, что бы я ни сказал.
Я чувствовал себя повзрослевшим и счастливым, хоть иногда и нервничал слегка, представляя, что будет дальше.
После ужина мы отправились в гостиную. Она усадила меня в генеральское кресло, затем забила одну из его трубок и запалила ее, улыбаясь мне и втягивая пламя внутрь. Когда трубка разгорелась как следует, она протянула ее мне и уселась у моих ног, прислонившись к ним. Я пыхтел трубкой. Время от времени я принимался гладить ее по волосам, а она поворачивала голову и смотрела на меня.
Единственный свет в комнате исходил от камина.
Все дышало непередаваемым спокойствием и уютом.
Когда табак в трубке кончился, Сара поднялась с пола и потянула меня за собой. Напевая медленный спокойный мотив, она принялась танцевать со мной. Мы находились как раз перед огнем. Места в комнате было мало, все было заставлено мебелью, так что в той или иной степени мы оставались на одном и том же месте, держась друг за друга и наворачивая круги.
Было приятно и немного возбуждающе скользить в танце вместе с ней и время от времени целоваться.
Один мотив у нее сменял другой. После пяти или шести мелодий она принялась расстегивать мне рубашку прямо в танце. Мы раздели друг друга наощупь и отбросили тряпки в сторону. Затем мы продолжили танцевать, как и прежде. Только ощущалось это несколько по-другому.
Я чувствовал, как она прижималась ко мне гладкой горячей кожей, скользя по мне. В иной момент мы танцевали достаточно далеко друг от друга, так что только ее соски касались моей груди, а я слегка тыкал пальцем ей в живот. Иногда мы сплетались тесно-тесно. Рука, которую я держал у нее на спине, скользила вниз и сжимала ягодицы, мягкие, но неизменно напрягающиеся при каждом шаге. Она делала тоже самое.
В конце концов танцы нам наскучили. Мы стояли, извиваясь, целуясь и гладя друг друга до тех пор, пока уже не могли сдерживаться и закончили на коврике у камина.
Потом мы поднялись наверх, отлично провели время в ее постели, и легли спать.
Утром она разбудила меня поцелуем, так же, как много раз делала раньше. Я открыл глаза и обнаружил ее в ночной рубашке, растянувшейся на кровати.
Твоя ванна, готова, милый, сказала она.
Мои халат и тапочки она принесла к себе в комнату. Она вышла из комнаты, как делала обычно. Я надел халат и тапки, спустился вниз, встретив ее на кухне, и погрузился в ванну.
Как обычно, она принесла мне кофе. Я сидел в ванне, потягивая его, пока она, по обыкновению, сидела рядом.
Сегодня поедем в город. Мне нужно повидать нашего адвоката.
Адвоката?
Он перепишет дом на меня.
Дом?
Ага. Дом и все остальное. Я единственная дедушкина наследница, само собой. У него было приличное состояние. Не то что бы он заработал кучу денег. Просто получил значительную сумму от своей семьи.
Рад это слышать. Значит, проблем с деньгами у тебя не возникнет.
Вообще никаких.
Я подумал, не попросить ли чуть-чуть повысить мою зарплату, раз уж она собралась немного разбогатеть. Однако я не хотел показаться жадным. Кроме того, такой вопрос лишний раз напомнил бы ей, что моя цель купить билет в Англию, если мне, конечно, представится такая возможность.
Сидя в ванне с чашкой кофе, я отчаянно хотел забыть о возвращении домой.
Мне совершенно не хотелось уезжать от Сары.
Тем не менее, дом мой был в Англии, и иногда я ужасно скучал по матушке.
Я переживал за нее. Она не ответила ни на одно письмо из тех, что я послал ей за последние месяцы. Я не получил ни единой весточки, не считая телеграммы перед самым Рождеством.
Это озадачивало и беспокоило.
Порой я воображал, что с ней случилось какое-нибудь несчастье. Однако это казалось маловероятным. Дядя Уильям и тетя Мэгги наверняка знали, где я нахожусь и известили бы меня, случись с матушкой какая беда. Но почему тогда она мне не пишет? Это было на нее не похоже, и не проходило дня, чтобы я не ломал над этим голову.
Тебя что-то гнетет? спросила Сара. Видимо, она заметила мой унылый вид.
Снова думаю о матушке. Я боюсь.
Она нахмурилась и покачала головой.
Ты уже должен был получить от нее письмо. Странно это все.
Надеюсь, с ней все хорошо.
Я уверена, что она в порядке.
Тогда почему она не пишет?
Вполне возможно, что пишет. Может, письма затерялись. Мало ли что бывает. Не стоит так убиваться.
С этими словами Сара отставила чашку в сторону. Она подошла к ванной, встала на колени позади меня и принялась разминать мои плечи.
Со дня на день придет почтальон с письмом от нее. Вот увидишь. Самое главное, она знает, что ты в надежных руках.
Еще как, сказал я и оглянулся через плечо, чтобы улыбнуться Саре. Мое беспокойство за матушку моментально испарилось. Ночной рубашки на Саре больше не было.
Я вижу! весело воскликнул я.
Она засмеялась и поцеловала меня.
Не обращай внимания, сказала она и принялась намыливать мне спину. Я к этому уже привык, но теперь было еще приятнее, ведь я знал, что она раздета. Покончив со спиной, она протянула руки вперед и стала гладить меня спереди, чего никогда раньше не делала. Прошлась она не только по плечам, но и по животу. Затем ниже. Для этого ей пришлось довольно сильно наклониться. При этом она слегка укусила меня за шею, отчего у меня по всему телу пробежали мурашки. Тоже самое я испытывал, глядя на ее руки. Погрузив их по локоть, она одной рукой орудовала куском мыла, а другой терла и гладила меня.