Вот молодец. Если бы ты оставил его в покое
То он убил бы женщину на улице. Я спас ее от его клинка.
И привел его к нам на лодку.
Я в курсе. И мне очень жаль. Мне и твоего отца жаль тоже. Но это Джек Потрошитель! Ты не представляешь, что это за чудовище. Я видел, что он сделал с одной несчастной. Его нужно остановить или он тоже самое проделает с тобой.
Я ему нужна.
Он тебя расчленит.
Не глупи. Он не посмеет убить меня, если, конечно, хочет попасть в Америку. Но он точно накажет нас за то, что мы развязали веревки, так что прекрати спорить и свяжи меня.
Я отпустил ручку люка и взял протянутую мне веревку. Труди прижала руки к бокам, и приготовилась к связыванию.
Ляг, сказал я
Сначала ты должен обмотать меня.
Нет.
Тревор!
Ладно, хорошо! Хотя мне не хотелось вновь оказаться голым, мне нужны были обе руки, и я швырнул одеяло на кровать. Труди отвернулась, однако не раньше, чем бросила на меня взгляд.
Стоя на коленях, я подсунул один конец веревки ей под руку, затем обмотал ее посередине.
Туже, распорядилась она. Он не заметит разницы.
Я довольно сильно дернул за веревку. Она поморщилась. За свою несносность она заслужила немножко пострадать, но я сразу же устыдился и извинился перед ней.
Заткнись и завяжи узел.
Нет. Дай-ка я оставлю его не завязанным. Я накрою тебя, а ты ложись и притворись будто спишь. Я сделаю тоже самое. Мы дождемся подходящего момента, а затем прыгнем на Уиттла и задушим его.
Не будем мы прыгать на Уиттла.
Я вздохнул.
Больше я спорить не стал. Я завязал узел, затем по-быстрому скрутил лодыжки, а когда закончил, накрыл Труди покрывалами.
Я заторопился на свою койку и собрал веревки, которыми Уиттл связывал меня. Чувствуя некоторую злость на Труди, я сказал:
Сейчас, само собой, я должен связать себя.
Сначала ноги. Это будет нетрудно.
Я забросил ноги на кровать, развел их в стороны и кинул одну из веревок между ними. Затем я сдвинул покрывала на колени.
Что, по-твоему, ты делаешь? с раздражением в голосе спросила Труди.
Может, я и глупый ребенок, может и дурачок, но точно не трус.
Свяжи себя сию же минуту!
Для веревки Уиттла у меня найдется применение получше.
Та, что у меня в руках, была недостаточной длины, в отличие от того мотка, что я ощущал у себя под ногами. Сдвинув покрывала на плечи, я натянул веревку крест-накрест на груди и намотал ее концы на руки.
Что ты задумал?
Собираюсь поиграть в тугов.[1]
Это ты о чем?
О тугах. В Индии есть такая секта убийц-фанатиков, которые душат людей.
Заслышав звук щеколды, я замолчал. Дверь резко распахнулась и вошел Уиттл. В руках он нес бутылку и дымящийся котелок, из которого торчала ложка. Зажав бутылку под мышкой, он повернулся, чтобы закрыть дверь.
Делал он это не для того, чтобы удержать нас внутри, а исключительно чтобы не пустить внутрь Майкла. Я решил, что Уиттл, должно быть, запирает все двери и люки, дабы не опасаться, что кавалер Труди, гуляющий на воле, попытается ее спасти.
Он мог, в общем-то, так не переживать. Как я обнаружил впоследствии, у Майкла не хватило бы на пороху на подобное предприятие.
Закрыв дверь, Уиттл начал поворачиваться. Я закрыл глаза, прежде чем он взглянул на меня.
Садись, дорогая, велел он голосом гнусавым из-за отсутствующего носа. Мы же не хотим, чтобы ты угасла во цвете лет, не так ли?
Я взглянул. Он стоял на коленях, глядя на Труди и держа котелок возле ее лица, а другой рукой подносил к ее рту ложку.
По-моему, очень вкусно. Не считаю себя мастером в кулинарии, но это тушеное мясо поистине необычно.
Аромат был восхитителен. Он заставил мой пересохший рот вновь наполниться слюной, а живот заурчать.
Он продолжал кормление, давая Труди несколько секунд между ложками, чтобы она могла прожевать и проглотить. Я подумал, собирается ли он оставить чуть-чуть и мне.
Хотя до этого дело не дойдет.
Я выпутался из-под покрывал, осмотрелся и вскочил на ноги. Труди, жуя, качнула головой в мою сторону. Уитлл начал поворачивать голову, чтобы взглянуть через плечо. Я прыгнул. Накинул петлю ему через голову. Врезавшись ему в спину, затянул ее на глотке. От удара ложка с мясом отлетела Труди в лицо. Уиттл свалил Труди и рухнул ей на грудь.
Оседлав его, я затягивал веревку изо всех сил. Он издавал сдавленные звуки, вертелся и брыкался подо мной. Ударил в плечо ложкой. Другой рукой опрокинул котелок мне на спину. Варево было довольно горячим, и я обжегся, но не настолько чтобы отпустить врага. Я продолжать душить.
Приди Труди мне на помощь, я мог бы убить Потрошителя на месте и избавить мир от множества скорбей.
Но она была связана на славу, как сама и настаивала.
Так что она лежала беспомощная, предоставив делать всю работу мне.
Уиттл врезал мне в висок котелком. У меня искры полетели из глаз, но я устоял и продолжал затягивать веревку. Затем он ударил меня еще раз и еще. После пятого удара я потерял счет. Но сознания все же не лишился.
И вот уже я лежал на полу, а Уиттл взгромоздился сверху и, со свистом втягивая воздух, лупил меня донышком котелка по лицу. Наконец, утомившись, он связал мне руки спереди. Он немного посидел спокойно, глядя на меня и пытаясь восстановить дыхание.
Что же мне с тобой делать, Тревор? наконец спросил он.
Я был слишком ошеломлен, чтобы ответить, да и что-то подсказывало мне, что в моих советах он никак не нуждается.
Он вытащил нож.
Он поддел лезвием кончик моего носа.
Не укоротить ли мне его? спросил он. Другую руку он убрал за спину и коснулся пальцем моего причинного места. А может, мне стоит сделать из тебя девочку? Что предпочитаете, молодой человек?
Перережь мне глотку и отдолби себя в зад.
Это замечание вызвало скотский хохот.
Ты слишком забавный, чтобы тебя увечить, сказал он. Но ты должен быть наказан. А! Знаю я одну штуку.
Он убрал нож, слез с меня, и поднял на кровать. Связывая мне ноги, он сообщил:
Это будет идеальная пытка для такого отважного юнца, как ты. Она заставит тебя подумать дважды, трижды и четырежды, прежде чем ты решишь связаться со мною снова.
Он накрыл меня одеялом до плеч.
Затем он отошел к койке Труди и дал ей пощечину.
Отстань от нее! заорал я.
Он ударил ее снова.
Я ничего не делала! закричала она. Это все он! Это его затея!
Он отвесил ей затрещину тыльной стороной руки, отчего голова Труди мотнулась из стороны в сторону. Больше она ничего не говорила. И не пыталась отбиваться. Он вела себя как большая, податливая кукла в то время, как Уиттл содрал с нее одеяло, усадил ее на кровати и развязал ей ноги. Потом он приказал ей встать, она подчинилась.
На одном конце веревки он сделал петлю, накинул на голову Труди и затянул петлю на ее шее.
Нет ничего паршивее удушения, заявил он и взглянул на меня. Недавний опыт пребывания в руках юного Тревора дал мне это понять.
Другой конец веревки он протянул через ручку люка над головой Труди, вытянул слабину, а затем пригнулся, поднимая ее вверх.
Руки у нее были привязаны к бокам, так, как я их оставил. Ноги забились в воздухе. Ее тело, прикрытое белой сорочкой, трепыхалось и дергалось. Она издала ужасный сдавленный звук.
Нет! закричал я. И сел так резко, что закружилась голова.
Не дергайся или ей же хуже будет! возопил Уиттл.
Он опустил Труди на пол. Она стояла, шатаясь и давясь, пытаясь сохранить равновесие, поскольку судно трясло и раскачивало на волнах.
Достаточно, сказал я. Я буду хорошим, обещаю. Пожалуйста, оставь ее в покое.
Когда горячее сочувствие проходит, обещания быстро забываются.
Нет! Обещаю, Бог свидетель!
Будь свидетелем вот этого, дружок. Он выпустил веревку из рук. Пока Труди шаталась, пытаясь удержаться на ногах, он встал перед ней и убрал веревку, что привязывала ее руки к бокам. Он стянул с нее ночную сорочку и спустил ее вниз, так что она собралась комом на коленях.
Она стояла смирно, не мешая ему.
Я просто сидел на кровати наблюдая. Он сказал, что ей будет хуже, если я вмешаюсь, и я вполне ему верил.
Раздев Труди, он скрутил ей руки.
Затем он взялся за второй конец веревки, что болталась у нее над головой, просунул эту веревку сзади между ног, дернул, так что Труди взвизгнула и подпрыгнула, а затем завязал конец вокруг ее бедра.
Как тебе это, дорогуша? спросил он у нее.
Она ответила хныканьем.
Он похлопал ее по лицу.
Так держать! сказал он. Стоит потерять равновесие, как, боюсь, ты повесишься. Сие будет весьма прискорбно.
Он протиснулся мимо нее. И ухмыльнулся мне:
Посмотри, что ты сделал с Труди.
Это было для меня слишком, и я расплакался.
Пожалуйста рыдал я. Отпусти ее.
Скоро отпущу. Возможно.
Он извлек кожаный ремень из брюк, сложил его вдвое и вытянул Труди по спине. Она дернулась, завизжала и принялась выделывать кренделя, чтобы не упасть.
Я подумал о том, как Бернс ударил матушку своим ремнем. Я пожалел, что не добил его кочергой, пожалел, что не убил Уиттла, и стал молиться, чтобы Господь поразил его смертью, поклявшись убить его сам, если Бог не сделает этого.
Я плакал, умолял и ругался последними словами.
Сквозь слезы все вокруг казалось размытым пятном. Казалось, что этот кошмар длится уже несколько часов. Я страстно желал поменяться с ней местами, ведь она выглядела такой красивой и беспомощной, что мое сердце разрывалось на части, когда я видел, как Уиттл стегает ее. При каждом ударе она дергалась, подпрыгивала и вскрикивала. Даже в неверном свете лампы я мог разглядеть красные полосы на ее спине и бедрах. Несколько раз она теряла равновесие, и ее слегка придушивало, пока ей не удавалось нащупать пол.
Когда Уиттл в последний раз опустил руку, я было подумал, что он закончил с Труди, но нет. Он развернул ее и принялся избивать ее спереди, нанося удары ремнем по лицу, рукам, грудям и животу.
Наконец он снова подпоясался.
Труди повисла, обмякнув и скуля, вся в трясучке, перебирая ногами, чтобы не упасть.
Когда ремень был застегнут, он осклабился и подмигнул мне:
А теперь моя любимая часть.
Он приблизился к Труди, взял ее за бока и принялся облизывать ее.
Нет ничего лучше вкуса крови, сообщил он.
Много времени провел он, облизывая ее с ног до головы, спереди и сзади. Затем он повалился к Труди на кровать, накрылся одеялом и сказал:
Сладких снов, друзья мои.
[1] Туги (от англ. Thuggee, в свою очередь, от хинди, thag, вор) средневековые индийские бандиты и разбойники, посвятившие себя служению Кали как богине смерти и разрушения. Современное слово thug (бандит) происходит именно от названия этой секты.
Глава 9
ДОЛГАЯ, ТОМИТЕЛЬНАЯ НОЧЬ
Я не мог поверить, что Уиттл собирается оставить Труди связанной. Я думал, что он еще встанет, причем скоро, и развяжет ее. Но этого не произошло. Вскоре он завернулся в одеяло Труди и захрапел.
Холод и качка не давали Труди ни единого шанса пережить эту ночь. Вопрос состоял лишь в том, замерзнет она насмерть или повесится.
Неужели Уиттлу наплевать? Даже если ее жизнь ничего для него не значит, в конце концов, ее стоило оставить в живых хотя бы ради того, чтобы сохранить влияние на Майкла. Опять же, для подобного чудовища убить ее таким способом, вместо того, чтобы разделать ножом, означало упустить массу удовольствия. Бред какой-то.
Ладно, никак не разберешь, что в голове у эдакого безумца.
Я оставался в кровати, прислушиваясь к его храпу, и не отрывал глаз от Труди. Рыдания ее понемногу затихали. Она стояла, расставив ноги и слегка согнув их. Ступни шаркали по полу, пол, шатаясь, пытался свалить ее с ног. На лицо ее ложилась тень, так что я не мог сказать, смотрит ли она на меня.
Но она, должно быть, подозревала, что я на нее гляжу, и все время держала руки внизу, как будто опасаясь, что я подсмотрю, что у нее между ног.
Попади я в такую ситуацию, то держал бы веревку над головой, и пусть смотрят сколько душе угодно.
Она могла бы и не тратить время на пустые усилия, так как я все видел каждый раз, когда яхта делала крен, а она ничего не могла с этим поделать, кроме как вздернуть руки вверх, чтобы не споткнуться. Я не видел ничего, кроме кустика волос, и мне было больно смотреть, как глубоко, судя по всему, врезается в ее тело веревка.
Зрелище это совершенно не вызывало моего вожделения, как и вид ее грудей, что отчетливо тряслись и колыхались.
Было время, когда я ужасно желал возможности подсмотреть, что там у девочек под платьем. Мысли о том, как это все может быть и каково это потрогать эти места, доводили меня до умопомрачения.
Я думаю, Сью-потаскушка немало приложила руку к тому, чтобы разжечь во мне аппетит к подобным вещам, но все испортила Мэри (точнее, то, что с ней сделал Уиттл). А теперь Труди стоит здесь в чем мать родила и так близко, что можно протянуть руку и коснуться, а я был не более взволнован, чем если бы это был мужчина.
Странно было думать о таком, когда она стояла тут привязанная. Но говоря по правде, я ощущал себя обманутым. Зная, что от созерцания Труди испытывал бы чувство вины, я все же понимал, что это было бы совершенно естественным.
Возможно, для любования ею мне было слишком паршиво. Лицо и голова болезненно пульсировали после взбучки, что задал мне Уиттл. А может, это было связано с тем, каким мучениям он подверг Труди из-за меня.
Я подозревал, что свою роль сыграло и то, и другое, но главным образом то, что Уиттл сотворил с Мэри. Она стала первой девушкой, которую я видел обнаженной, и зрелище было не для слабонервных. Я начал подумывать, что Уиттл внушил мне отвращение к женщинам навечно.
И я возненавидел его за это. Не то чтобы мне не хватало причин ненавидеть это грязное животное, но всплеска ненависти и-за того, что он лишил меня удовольствия от женщин, было достаточно, чтобы я потерял всякую осторожность.
Я сбросил одеяло и уселся на кровати.
Что ты делаешь? прошептала Труди.
Тссс.
Не то чтобы я опасался, что Уиттл услышит ее сквозь свой храп.
Когда я спустил ноги на пол, Труди изо всех сил замотала головой.
Лежи, где лежишь.
Он убьет нас обоих, если я не убью его.
Ты его не убьешь.
Я перережу ему глотку его же собственным ножом, он и проснуться не успеет.
Если ты слезешь с койки, я закричу.
Да что с тобой такое?
Ты посмотри, что он уже сделал со мной из-за твоей дурости. Это не тебя связали и отлупили.
Я очень жалею, что не меня. Честно.
Но не тебя. Если ты попробуешь напасть на него снова, нечего и говорить, что он сотворит со мной.
Ничего не сотворит, если выживет, конечно.
Ляг и замолкни. Богом клянусь, я закричу, если ты не угомонишься.
Что ж! Я растянулся на кровати и снова укрылся одеялом.
Если бы ты не заставила связать тебя по новой, пробормотал я, мы бы его задушили. Теперь все было бы кончено, и он бы не мучил тебя вот так. Мы бы уже плыли в Лондон.
Заткнись и спи.
Молчу-молчу.
Спи-спи. Хватит на меня пялиться.
Я просто наблюдаю за тобой.
Знаю я, что ты делаешь. Ты ужасный и гадкий. А теперь прекрати и отвернись к стене.
Ну уж нет, мэм, извиняюсь. Если не желаешь, чтобы я видел тебя спереди, можешь повернуться.
Я не понимал, почему она сама до этого не додумалась.
Если хочешь знать, мне нужно видеть лампу. Она стояла у двери за изножьем моей койки. Глядя на нее, мне проще держать равновесие.
Ладно, стой как стоишь. Можешь не переживать, я особенно видом не наслаждаюсь.
Она пробормотала:
Животное.
И смолкла.
Я не сводил с нее глаз. Она продолжала переступать с ноги на ногу. Казалось, она заранее знала, в какую сторону качнется пол в следующий момент, и успевала переступить с ноги на ногу заблаговременно. У нее здорово получалось, однако я сильно сомневался, что она сможет продержаться всю ночь или хотя бы до того момента, как Уиттл проснется и развяжет ее.
Я мог видеть, как ее донимал холод. Она покрылась мурашками и вся дрожала. Время шло, дрожь усилилась до того, что Труди уже всю трясло. Зубы выбивали барабанную дробь. Она извивалась всем телом, словно танцовщицы из арабского гарема, о которых я когда-то читал. Затем она стала дергаться похлеще любой танцовщицы. То, как она дрожала, дергалась и тряслась, делало ее похожей на марионетку, кукловода которой внезапно хватил судорожный паралич.