Внезапно судно ухнуло носом вниз, и Труди сшибло с ног. Она завалилась назад, но петля удержала ее. Захрипев, она вскинула связанные руки и схватила веревку на уровне лица, кренясь при этом к полу. В тот момент, когда она уже почти обрела равновесие, очередной вираж судна снова сбил ее с ног.
А Уиттл знай себе храпел.
Я бы мог разбудить его криком, но решил, что он просто оставит ее болтаться.
Я свалился с кровати, угодив связанными ногами прямо в рагу. Приложился об пол я довольно сильно, но это меня не остановило. В мгновение ока я встал на карачки и торопливо пополз к Труди. Будучи связанным, я не знал, как мне помочь ей.
Тем не менее, получилось так: я залез ей прямо под дрыгающиеся ноги. Отвесив мне несколько пинков, она перестала сучить ногами и воспользовалась моими плечами в качестве опоры. Я нырнул вперед, оттолкнул ее ноги назад, и вскоре Труди вновь обрела равновесие. Она кашляла и хватала ртом воздух, но я убедился, что она больше не задыхается.
Она стояла, трясясь и тяжело дыша, и с такой силой сжимала коленями мою голову, что я опасался, как бы не треснул череп.
Отпусти, прошептал я.
Я упаду. Голос у нее был плаксивый и испуганный.
Кто-то засмеялся. Это был не я. И не Труди.
Уиттл! закричал я. Помоги!
Это было чудесное зрелище. Мне бы не хотелось его портить.
Неужели он вовсе не спал, и храп был просто уловкой?
Развяжи ее, черт тебя раздери!
Пожалуйста! прорыдала Труди.
Вы и без меня неплохо справляетесь. Продолжайте в том же духе.
Я ругался нехорошими словами, Труди продолжала его умолять. Уиттл смеялся, явно довольный собой. Однако в конце концов он, должно быть, утомился от наших мольб, так как сказал:
Сейчас же прекратите молоть ерунду, или я выйду из себя!
Отпусти ее наконец! потребовал я.
Я услышал громкий хлопок. Труди вскрикнула, дернулась и чуть не размозжила мне череп. Затем она зарыдала в голос.
После этого мы оба наглухо замолчали.
Мы остались в том же положении. Со связанными руками и ногами я был не очень устойчив. То, что Труди держала меня ногами за голову, помогало мне не завалиться набок, а я не давал ей упасть назад или вперед. Тот еще расклад, но в общем и целом он работал.
Время от времени мы все-таки падали, и тогда Труди начинала задыхаться, пока я не водворял свои руки и ноги на место, а она по новой не вцеплялась мне в голову.
Я трясся от холода, так что приходилось держаться изо всех сил, чтобы оставаться в том же положении. Каждый мой мускул ходил под кожей ходуном. Не знаю, как люди работают до седьмого пота на холоде, но я убедился, что этот самый пот отлично схватывается на воздухе, отчего чувствуешь себя покрытым ледяной коркой.
Как было бы чудесно отползти к своей кровати и забраться под одеяло. Ничто не мне это сделать, кроме того, что Труди не протянет и пяти минут, если я брошу ее поддерживать.
Мне стало до того худо, что уж подумывал, не плюнуть ли на все и оставить ее болтаться в петле. Уиттл ведь непременно убьет ее, рано или поздно. Повесившись сегодня, он избежит куда худшей участи в будущем.
Рад сообщить, что все же не обдумывал это всерьез.
Я держался.
Мало-помалу холод и боль перестали ощущаться. Я вообразил, будто нахожусь дома, в постели, в безопасности и уюте. Я даже слышал, как в соседней комнате мелодично играет на своей скрипке матушка.
Очнувшись, я было подумал, что и в самом деле дома, так как согрелся одеялом. Но мягкое покачивание судна вернуло меня в реальность. Я открыл глаза, увидел дневной свет и почувствовал желание умереть. Как я ни надеялся спасти Труди, должно быть, я потерял остатки рассудка и забрался на койку, оставив ее болтаться. Я предал ее. Я убил ее.
Я не мог взглянуть в ту сторону, не хотел видеть несчастную Труди, висящую на конце веревки.
Затем я обратил внимание на то, что больше не связан.
Удивленный, я зашевелился и повернул голову. Труди больше не болталась на веревках, а лежала, растянувшись на койке, прикрыв лицо одеялом. Кожа ее была мертвенно-бледной, за исключением синяков и красных ссадин от уиттловского ремня. Глаза были закрыты, но двигались под веками, из чего я заключил, что она не умерла.
В общем это было настолько радостное зрелище, что я буквально прослезился. В конце концов, я не дал ей умереть, и Уиттл тоже. В какой-то момент ночью он, должно быть развязал ее и уложил нас обоих по кроватям. Вряд ли из сострадания. Этого чувства он был лишен совершенно. Просто ему было бы не с руки, если б мы двинули кони в самом начале путешествия.
Ни на одной из кроватей его не было, и я решил, что он предоставил нас самим себе.
Я повернулся на другой бок, передернувшись и застонав от боли во всем теле, и увидел, что он действительно убрался, даже не потрудившись захлопнуть за собой дверь. На полу между нашими койками валялась ночная сорочка Труди и все было залито остатками жаркого засохшая лужа подливы и куски мяса, картошки и овощей.
При виде всей этой еды у меня заурчало в животе.
Я слез с кровати. Колени немилосердно болели. Свежий воздух студил меня, но было гораздо теплее, чем прошлой ночью. Я подобрал кусочки мяса, картошки и моркови и запихал их в рот. Они были холодные. Вкус был вполне ничего, хотя мне и пришлось изрядно поработать челюстями, прежде чем я смог их проглотить.
Съев несколько пригоршней, я вспомнил о Труди. Она не успела съесть много, прежде чем я набросился на Уиттла, и я подумал, что она голодна не меньше моего.
Я сгреб с пола немного пищи и потащился к ней.
Она выглядела так безмятежно, что мне очень не хотелось ее будить. Тем не менее, ей необходимо поесть, а такого шанса может больше и не представиться.
Труди, прошептал я, наклонившись к ней. Труди, проснись.
Веки ее сжались плотнее, так, словно просыпаться ей категорически не хотелось. Затем ее лицо сморщилось, и она тихонько захныкала.
Уиттла здесь нет, сказал я.
Она открыла глаза и уставилась на меня.
Ты, наверное, хочешь покушать, продолжал я, поднимая сложенные ладони так, чтобы она могла видеть пищу.
Она взглянула на нее, но не пошевелилась.
Я приберег это для тебя.
Где он? проговорила она тихим, скрипучим голосом.
Надеюсь, что он отправился к дьяволу, но сдается мне, что всего лишь в соседнюю каюту. Ты развязана?
Она слабо кивнула.
Значит, можешь усесться и поесть.
Отвяжись. Оставь меня в покое.
Да, она снова стала самой собой, снова раздавала приказания. Только теперь за ними не слышалось прежней бравады.
Одной рукой я взял кусочек мяса и поднес к ее губам. Она сомкнула рот и помотала головой. Я повозил мясом по ее губам.
Прекрати.
Это прозвучало так жалобно, что я отступился. Но затем она высунула язык, чтобы облизать губы, и должно быть, вкус ей понравился. Она открыла рот, и я положил туда мясо. Она долго и усердно жевала его, делая страшное лицо в попытке проглотить.
Если хочешь еще, тебе лучше сесть, сказал я.
Она перевернулась на бок и приподнялась на локте, а другой рукой придерживала одеяло, прикрывая грудь. Вид у нее был весьма плачевный. Плечи и неприкрытая часть груди были гладкими и сливочно-белыми, однако ремень Уиттла оставил на них лиловые, почти черные синяки, рубцы и полосы с потеками засохшей крови. Шея у нее была нещадно ободрана петлей. Она покраснела и сочилась кровью. Колени мои выглядели примерно также, совсем как прошлым летом, когда в погоне за Типпером Биксли по Мэрлибон-Хай-Стрит я навернулся и жестоко разодрал их. Они потом покрылись коркой, которая сошла только к началу учебного года.
Запястья Труди тоже были натерты и в синяках, хоть и не так сильно, как шея.
Я хорошенько рассмотрел ее, пока засовывал пищу ей в рот. Я и сам-то не был как огурчик, но от того, что случилось с Труди у меня защемило сердце. Мне было жаль ее. Но больше всего меня терзало чувство вины, словно все это сделал именно я сам подвесил ее и сам порол ее ремнем.
Я больше не позволю ему мучить тебя, произнес я.
Она сглотнула и посмотрела мне в глаза. На ее лице я видел лишь усталость и боль. Она не произнесла ни слова, не распоряжалась, не бранила меня.
Это было просто ужасно.
Уиттл не убил Труди, но точно лишил ее силы духа.
Проглотив последний кусок вчерашнего жаркого, она легла на спину, натянула одеяло до подбородка и уставилась в потолок.
Все будет хорошо, пообещал я ей.
Я знал, что это ложь. И она, без сомнения, тоже знала. Однако она ничего не ответила, так и продолжала лежать, вперившись в потолок.
Вернувшись на свою койку, я облизал соус с рук. Затем потратил некоторое время, облизывая запястья, ободранные не хуже, чем у Труди.
Я немного поразмыслил над новой попыткой одолеть Уиттла, но вспомнил, что он сотворил с Труди после моего последнего нападения.
Если я накинусь на него и снова не добьюсь успеха, отвечать придется ей.
Я решил бросить эту затею и вести себя тише воды, ниже травы.
Думаю, я потерял не меньше силы духа, чем Труди.
Глава 10
К НАМ ПРИСОЕДИНЯЕТСЯ ПАТРИК
Вскоре явился Уиттл с охапкой одежды в руках. Дверь он оставил открытой.
День добрый, друзья мои, провозгласил он с завидной бодростью. Не сомневаюсь, что вы превосходно выспались.
С этими словами он стал разбирать принесенную кучу, швыряя одежду и обувь к нам на койки.
Какое-то время вы будете свободны, как птицы, сообщил он. Мы причалили в Плимуте, и я послал Майкла на берег за всем необходимым.
Он стоял спиной к двери, наблюдая, как мы одеваемся. Он принес плотные свитера для каждого из нас, брюки персонально для меня, панталоны и юбку для Труди, а также чулки и туфли. Одежда оказалась мне велика. Я решил, что она принадлежала либо Майклу, либо покойному отцу Труди, и надеялся, что все-таки Майклу. Мысль о том, чтобы носить брюки покойника пришлась мне совсем не по нраву. Почему Уиттл не вернул мне мои собственные брюки, которые были бы как раз впору, не знаю. Я решил не искушать судьбу, задавая этот вопрос.
Он смотрел, как я затягиваю ремень:
Если надумаешь задушить меня вот этим, позволь напомнить, чем закончилась твоя предыдущая затея.
Не беспокойся, сказал я. Больше не нападу.
Не говоря уж о тебе, Труди это дорого обойдется. Он выразительно похлопал по рукояти ножа, висевшего на бедре.
Труди смогла одеться самостоятельно, но осталась сидеть на койке, даже когда Уиттл велел ей встать. Он поднял ее сам. Она прихрамывала и постанывала, когда он провел ее мимо меня. Я вышел из каюты вслед за ними.
Пропустив ее в гальюн, он запер дверь, и мы с ним остались ждать в узком коридорчике. Я заметил, что он сменил повязку. Новая была белой и свежей, без просочившейся и засохшей крови.
Я так понимаю, ты уже достаточно большой, чтобы увлечься Труди, сказал он.
Я просто не хочу видеть ее страданий, вот и все.
Какой галантный юноша. Я впечатлен тем, как ты старался спасти ее от повешения прошлой ночью.
Мог бы и помочь.
Оно конечно, но уж больно забавно было за этим наблюдать.
Мы могли погибнуть.
Он засмеялся и похлопал меня по плечу.
Ни в коем случае, мальчик мой. Никто не умрет, пока я капитан «Истинной Д. Лайт».
Труди наконец вышла и настала моя очередь. Я оглядел себя в зеркале над умывальником. Видок у меня был, конечно, ужасный, все лицо распухло, потемнело от синяков и было покрыто запекшейся кровью. Я смыл кровь и присел по-большому. Этой возможности я был лишен с того момента, как покинул Уайтчепел. Две ночи назад? Три? Сидя здесь, я сообразил, что совершенно не представляю, сколько времени провел на борту яхты. Двое суток это как минимум, но еще какое-то время я мог провести во сне или без сознания. Несмотря на то, что ел я очень мало и все это время ничего не пил, посещение туалета оказалось весьма продуктивным.
Справив свои дела, я вышел из туалета и с удивлением обнаружил, что Труди и Уиттл куда-то ушли. Заглянув в дверной проем, я обнаружил их в дальнем конце каюты, существенно большей чем та, где мы были до сей поры заключены. Я пришел к выводу, что это и есть кают-компания, о которой прошлой ночью упоминала Труди.
По обеим сторонам кают-компании находились койки, выглядевшие пошире, чем наши. На одной из них явно кто-то переночевал. Без сомнения, на ней спал Уиттл, после того, как уложил нас с Труди обратно на постели.
Еще там имелись застекленные шкафчики, стулья, стол и даже газовая горелка, из-за которой в этой части судна было существенно теплее. Сквозь иллюминаторы я мельком заметил другие суда, пришвартованные рядом. Мысли о побеге всколыхнули мое сердце, но я отогнал их прочь, с ужасом представив, что будет с Труди, если я вызову малейшее подозрение или гнев Уиттла.
Я присоединился к ним на кухне или камбузе, как называла это место Труди. Помещение было таким же широким, как и кают-компания, но не настолько длинным. В дальнем его конце несколько ступенек вели к запертой двери.
Камбуз был оборудован плитой, раковиной с водяными насосами, кухонными столами и шкафчиками. Пока Труди возилась у плиты, жаря яичницу с ветчиной, Уиттл присел за маленький столик.
Он жестом приказал мне сесть напротив. Я так и сделал.
Мне бы чайку, заметил он.
Я плеснул ему чая из чайника, стоявшего на столе, и взглянул на чашку передо мной.
Угощайся, Тревор.
Я налил горячего чая и себе, после чего посмотрел на Уиттла.
Если бы я знал, что нам предстоит это маленькое приключение, проговорил он, мне бы стоило попросить Элсворта присоединиться к нам. Тем не менее, боюсь, я вынужден буду обойтись без его услуг. Славный малый этот Элсворт. Что с ним будет? Я даже не нашел возможности дать ему рекомендации.
Мы вернемся за ним?
Уиттл рассмеялся:
Это вряд ли.
Уверен, что не хочешь вернуться домой?
Твоими стараниями это стало для меня невозможным, сказал он и коснулся повязки в том месте, где должен был находиться нос. Кроме того, сердце мое давно отдано Америке.
Почему?
Это место как раз для джентльмена с моими наклонностями. В частности, Дикий Запад, понимаешь? При известном везении я мог бы поставить свои разрушительные таланты на службу аборигенам, краснокожим. Их крайне интересуют всевозможные увечья и пытки. Уиттл поставил чашку и наклонился ко мне; его глаза сияли. Насколько мне известно, они не только снимают скальп со своих жертв, но и обдирают с них кожу заживо, расчленяют о, дикари знают толк в развлечениях! Он промокнул губы салфеткой. Возможно, я примкну к банде дикарей-налетчиков и научу их парочке новых трюков.
А возможно сам лишишься скальпа.
На это он опять рассмеялся.
Ах, Тревор, ты великолепен. Человек бесконечно остроумный[1].
Я не придал большого значения этой отсылке к Йорику. В конце концов, тот был уже мертв, всего лишь череп, когда Гамлет изрек свое замечание на его счет. Тем не менее, решил я, мне повезло, что Уиттл находит меня столь забавным. Это могло сберечь мне жизнь, по крайней мере на время путешествия.
Труди принесла завтрак и уселась рядом, присоединившись к нам. Некоторое время мы ели в молчании. Было здорово вонзать зубы в горячую яичницу с ветчиной. Труди же еле ковыряла свою порцию. Она выглядела такой же усталой и насупленной, как и когда я только ее разбудил.
Отчего ты такая подавленная? наконец спросил у нее Уиттл.
Она не отвечала, продолжая смотреть в тарелку и возя по ней кусочек яичницы.
Уиттл улыбнулся ей. И воткнул вилку ей в руку.
Она вздрогнула и глаза ее наполнились слезами.
Отвечай, когда с тобой разговаривают.
Она закивала.
Я так понимаю, наше путешествие не доставляет тебе удовольствия?
Я я себя неважно чувствую.
Ты должна больше заботиться о себе.
Вы собираетесь убить меня.
Нет, конечно. Боже упаси! Боже упаси, повторил он и подмигнул мне. Даже если у меня возникнет желание как бы получше выразиться? нарезать твою сладкую плоть, что ж, я буду обязан ему воспротивиться. Я уже объяснял, сколь важно это для успеха нашего рискованного предприятия. Мне нужно держать Майкла в узде, разве вы забыли? Теперь у нас есть крепкий парень, добавил он, оборачиваясь ко мне. Сомневаюсь, чтобы Майкл хоть раз сомкнул глаза с тех пор, как мы отправились в плавание, и уверен, что это не слишком легкая задача вести яхту в одиночку. В общем и целом, он себя неплохо зарекомендовал. И, не в пример некоторым, до сих пор не давал мне повода осерчать.