Музыкант должен быть профессионалом, поддержал его Артём. Есть, конечно, в роке хорошие музыканты, но это те, что собаку в своём деле съели. Также и джаз. Сколько джазу уже? 100 лет. Вот они и научились, свои законы, гармонии выдумали, а старую традицию не забыли, всё могут сыграть, на ходу импровизируют. Нельзя же всё отрицать. Гении, конечно, всё могут, но их единицы всегда были. А сегодня каждый о себе, как о гении, думает.
Понимаешь, Артём, мы панк играем, там другая идея заложена! вспылил Алик.
Какая разница. Что же это, панки могут тогда и играть не уметь совсем? Даже собственно саму панковскую традиционную музыку тех, кто начинал панк и развил его?
Пожалуй, Алику больше нечего было сказать им. Что они понимают в этом? В панке, которому он отдал половину своей хреновой жизни? В панке, а впрочем, и во всем роке, каждый гений. Бери и играй, как хочешь. Главное, чтобы круто было, чтоб вставляло по полной и тебя, и того, кто тебя слушает. Он вспомнил вчерашний концерт. И концерт до него. И тот, что был зимой. И тот, что был в прошлом году. Он хотел найти в этих воспоминаниях подтверждение своей правоты, а если надо, то и оправдание своей возможной частичной неправоты. И как говорится в таких случаях пошли все на х**.
Но тронутое нестерпимой обидой сердце ничего не нашло из того, что хотело найти. Сердце не обманешь особенно тогда, когда оно и само уже давно все понимает, только боится признаться в этом. «А правда, куда всё делось? думал он. Весь настоящий драйв, что был раньше? Только одно пьяное беснование во время концерта и пьяные оргии после него. Где творчество?!» Он обиделся и решил уйти из своей группы. «Создам свой проект. Всё будет по-другому. Это будет новая музыка. Что мне этот гопник со своими тупыми мозгами? А у этого будущего батюшки одни дьяволы на уме. Да, это будет офигенная дьявольская музыка!»
Алик бросил презрительный взгляд на Артёма, а Пашка намеренно даже этого не удостоил. Он возвышался над ними. Пожалуй, сказать было что, но только не им. И слышать их мнение о музыке он тоже больше не хотел.
К счастью, и не пришлось, потому что вернулись Кирилл и Наташа. С двухлитровой коробкой дешёвого вина.
Как там погода? спросил Пашок.
Кирилл, весь дрожа, какой-то испуганный, поставив вино на стол, промолчал.
Хреновая, ответила Наташа.
А чё так долго?
Ничего не долго. Сам бы сходил, если быстро надо.
Мы тут с Артёмом и Музыкантом за музыку успели потрещать как бы оправдываясь, буркнул Пашок.
Молодцы. А я думала о религии.
Почему это?
Кирилл сказал, что Артём батюшкой будет.
«Вот балабол, блин!» рассмеялся мысленно Алик, а внешне лишь глянул исподлобья сначала на Кирилла, потом и на Артёма.
Да нет, я имел в виду, что он может быть батюшкой, смущённо пролепетал первый.
Не буду я никаким батюшкой, ещё более смущённо пролепетал второй.
Да ладно, чё ты! заржал Пашок. Я тоже, может, когда-нибудь в попы подамся!
Давай, а я чё, попадьёй буду? закатила глазки Наташа.
Артём покраснел и обиженно сказал:
Священники не люди, что ли?
Пашок раскашлялся и посерьёзнел.
Почему не люди. Я к православию нормально отношусь. И в церковь иногда захожу, свечку ставлю за мать там, отца дядьку за пацанов, но сейчас попы какие-то не те пошли.
Почему не те? резко спросил Артем.
Да потому что там половина голубых, а половина х** знает каких! вспылил Пашок.
Вот мой дед говорил, вставился Кирилл, что сейчас настоящей церкви нет, что после войны ересь одна, что если б в наше время опять Иисус пришёл, то попы Его опять и распяли бы.
Христос, как тогда, уже не придёт. Он придёт судить всех нас! сверкая глазами, отрезал Артём.
Вот он попов-то в первую очередь и осудит, на! рыкнул Пашок.
Да вы просто не понимаете, Артём смягчился. Кто вам всё это наговорил? Вы пожили бы церковной жизнью, всё своими глазами увидели бы и
У нас в церковь поп, знаешь, на какой тачке ездит? перебивая его, Пашок ударил по столу. А, знаешь, откуда у него она? Я знаю бандюки дали! И что он, думаешь, поп-то этот, заповеди, что ли, соблюдает? Живёт, как все, на!
Но ведь он за себя Богу ответит, а нам за себя нужно будет отвечать.
А люди зачем в церковь ходят, на? За тем, чтоб им поп грехи отмолил! Они верят, на! Хотят на хорошего человека положиться, на! Когда везде дерьмо, надо, на, чтоб где-то не было дерьма, на, вот люди и идут в церковь, бабки свои оставляют. А кому, на? Богу, на! Приходят, а там такая же скотина, как и все, стоит, кадилом машет!
Мой дед говорил, снова вставился Кирилл, что в церкви благодати нет и что скоро конец света.
Все сгниём промямлил Петрович из своего угла.
Ты ещё, сука, не вякай! ощетинился Пашок. Не надо во всём верить попам этим, надо свою голову иметь. Ты, Артём, я вижу, нормальный пацан, будешь попом-батюшкой, служи реально, а не для отмаза.
А ещё мой дед говорил, рассмеялся Кирилл, что церковь у нас жидовская и правят ей фарисеи.
Да что вы парня затравили не выдержал Алик. Что мы во всём этом понимаем? Бог видит, кто какой из себя есть.
Бог все видит, благодарно отозвался Артём.
А я не верю в Бога, хихикнула Наташа.
Все резко замолчали. Пашок вроде хотел что-то сказать, набрал в лёгкие воздух, но передумал и громко выпустил его. Артём, загадочно улыбнувшись, уронил голову на стол и застыл. Кирилл, глядя на керосинку и отчего-то щурясь, поплотнее закутался в Пашкову куртку. Наташа встала и прошлась по комнате, чуть не наступив на Петровича. Петрович захрапел.
Алик немного оттаял. Он вообще быстро отходил. Не ответил Пашок на его последнюю реплику, и настроение уже поднялось. Нет агрессии нет проблемы. Он не любил враждебность, всю эту петушиную напористость и боялся людей, которые её вносят.
С гопником тоже можно жить. Главное, не касаться каких-то острых тем, короче, не провоцировать. Материнские собутыльники тоже такие, как Пашок. Чуть выпили и всё-то они знают, всё-то они умеют, а присмотришься вроде тоже люди. Где-то, в чём-то. Все люди несчастные и здесь, на земле, не живут, и там где-то, непонятно где, не будут.
«Нужно делать не дьявольскую, а божественную музыку, и всё будет хорошо!» решил Алик.
Ладно, давайте бухать! Пашок схватил коробку.
Может, ты не будешь больше? Гаишников не боишься? бросила ему насмешливо Наташа.
Волков бояться в лес не ходить, на! Моё вино, я выпить хочу с пацанами! он достал краник и торжественно-приказным тоном изрёк: Женщина, тащи стаканы!
Мне в этот! указала она на Кириллов стаканчик, небрежно сгребая посуду поближе к Пашку. Он водкой вашей не воняет.
Когда было налито, Пашок важно буркнул:
Давайте, разбирайте. За встречу.
Алик взял стакан, но ему совершенно не хотелось пить. Не то что бы он уже был пьян, а просто как-то устал от этого. И даже не то что бы устал, а надоело ему всё это пьянство. Вино должно веселить человека, но сегодня только ещё хуже делалось от него на сердце.
Мрачно за окном, мрачно в домике, мрачно на душе. «Не буду больше пить, решил Алик. Этот стакан последний и всё».
И он выпил.
Кстати, как вы тут оказались-то в такую погоду? спросил Пашок.
Да мы уже тут почти целый день сидим! пожаловался Кирилл. Спрятались от дождя, думали просто переждать
Вы чё, дураки? засмеялся Пашок. Промокнуть испугались, что ли, как бабы?
Алика передёрнуло. За это короткое время он возненавидел Пашков смех.
Да это все Алик! заныл Кирилл. На автобус опоздали, пришлось голосовать. Никто не остановился, промокли все до нитки. Он говорит, мол, пошли в домик, на семичасовом уедем. Уехали, блин!
Что ты на других сваливаешь? горячо огрызнулся Алик. Своей головы, что ли, нет? Шёл бы, куда тебе надо.
А я на тебя понадеялся! Думал, ты лучше знаешь
Что я знаю? Мне вообще в Красный Восход надо было!
Во, блин! воскликнул Пашок. А я думал, вы друзья или типа вместе как-то!
Да я его не знал до этого проклятого домика! надулся Кирилл. Не знал и знать не хочу!
А Батюшка как же?
Да так же
Я вообще в этих местах никогда не был, тихо сказал Артём и добавил: И не буду больше, наверное
Тогда за знакомство давайте выпьем! предложила Наташа.
Я не буду больше, тут же отказался Алик.
Не, Музыкант, на, нельзя девушке отказывать, когда она просит, угрожающе заметил Пашок, подливая вино в стаканы.
«А если она утопиться попросит?» злясь, подумал Алик, но уступил:
Ладно, но потом я больше не буду. И мне надо отлучиться ненадолго, приспичило
Пиво наружу просится? после того, как все выпили, ухмыльнулся Пашок, вставая. Я тоже пойду, на. Кирюх, давай куртку мою! Ты не пойдёшь?
Нет, ответил Кирилл, нехотя раздеваясь.
Я пойду, сказал Артём.
Они втроём вышли на улицу. Снег по-прежнему шёл, но небо немного посветлело. Ветер мощными ударами всё ещё бил по крыше и клонил деревья, заставляя их то ли трещать, то ли стонать, но порывы его уже не были столь частыми.
Так показалось Алику, или он просто привык ко всему. Теперь уже не было так страшно, как всего хотя бы час назад. Или из домика просто так казалось?
Пашок мочился прямо с крыльца. Артём спрятался куда-то за домик. Алик, перешагнув через сваленное дерево, отошёл немного подальше, жадно вдыхая воздух. Ветер, врываясь в его ноздри, чуть слышно издавал какие-то причудливые звуки.
Было холодно, но снег под ногами таял. Похоже, забравшись в самое сердце весны, он не имел права пролежать хотя бы сутки.
Сделав дело, Алик вернулся к домику.
Пойдём, машину проверим, проворчал Пашок.
Алик повиновался:
Пошли. А где Артём?
Застрял чё-то. Х** с ним.
Они направились к едва видной тропинке справа от домика. Остановившись, долго пытались закурить, зажигалка тухла на ветру. Их увидел Артём, вышедший из-за домика, и подбежал к ним:
А вы куда? спросил он.
Машину проверить, ответил Пашок. А ты чё там возился? Дрочил, что ль?
Артём на это ничего не ответил, только недовольно нахмурил брови.
Шучу, выдохнул Пашок сквозь сдавленный смех. Батюшкам этим нельзя заниматься. Пошли с нами, если хочешь.
Он повернулся и пошёл по тропинке. Алик и Артём последовали за ним. Шли молча. Пашкова «девяностодевятая» была недалеко тропинка привела на лесную дорогу: там она и стояла, засыпанная снегом. Пашок заботливо смахнул его рукавом с лобового стекла, капота и крыши.
Ничего, сказал он. Толкнём и вылезем. Пошли назад.
Также молча они вернулись к домику. В окошке тускло виднелся теперь уже какой-то родной огонёк, вдруг напомнивший Алику окна его квартиры. Иногда он возвращался среди ночи и, глядя на них, переживал о том, что там дома. Трезва ли мать? В добром ли она настроении? Одна ли она? Будет ли эта ночь для него уютной в собственном доме? Другие окна почему-то вызывали чувство зависти, а свои всё равно были родными, что бы там ни происходило за их стеклами.
Но, войдя в домик, Алик понял, что не может здесь больше оставаться. Подобное чувство гнало его часто и из собственной квартиры. И тогда он уходил и пропадал где-нибудь дня два-три, ночуя у приятелей или вообще у случайных знакомых, или гуляя ночь или даже две. С помощью алкоголя время проходило незаметно. А потом чувство отчуждения само собой рассасывалось, и он возвращался.
А мы вас не дождались, ещё по стаканчику себе налили, сообщила Наташа, увидев Пашка.
Ну, мы вас догоним, весело ответил тот. Скоро поедем. Там вроде стихать начало.
Ну, может, тогда сейчас поедем, а то нажрёмся и с тревогой начал Кирилл.
Ты ещё не зуди! отмахнулся Пашок. Часок посидим и поедем. Вон Наташка уже не торопится никуда, а куда мне торопиться? Наташ, давай я у тебя в общаге заночую!
Тебя не пустят, сказала она подавленным голосом.
А я залезу, как в прошлый раз! его глаза заблестели.
Не надо! капризно захныкала она. Меня выгонят из-за тебя.
Ну и ладно, он принялся разливать вино. Ночью лучше ехать. Сейчас сколько?
Кирилл поспешно глянул на часы:
Полдевятого.
К одиннадцати в А. будете точно, на.
Алик, увидев, что Пашок взял его стакан, предупредил:
Я не буду больше, Паш. Я же говорил.
Да ладно, не ломайся, как баба! Пашок недовольно поморщился.
Я не ломаюсь, просто больше не хочу пить.
Кто так делает? Все пьют, и ты давай, не выделывайся.
Я не выделываюсь, еле вымолвил Алик.
Страх сковал и точно высушил гортань. Он видел, к чему идёт дело. Чтобы не нарваться, надо не перечить Пашку, но в тоже время не хотелось быть эдакой шлюхой. Сказали: «Раздвинь ноги». Что же делать? Надо раздвигать. Сказали: «Загнись раком». Надо загинаться. «Пожалуй, хватит», подумал Алик. Он твёрдо решил уйти прямо сейчас. Нет, не в город А., как не совсем реалистично мыслилось ранее, а к другу в Красный Восход, до него всего-то минут двадцать ходу.
Вот, знаешь, на, не люблю я таких людей, как ты, с ненавистью процедил Пашок. Волосатых, на. Все вы, сука, пидоры и ссыкуны, на.
Я не пидор у Алика перехватило дыхание.
Значит, ссыкун!
Нет
Паш, хватит, а! вмешалась Наташа.
А если я тебе сейчас суну разок? не услышал её Пашок.
Алик промолчал. Артём встал, подошёл к окошку и заглянул в него. Кирилл трепал в руках свой стаканчик. Шея его вытянулась и стала какой-то очень тонкой. Наташа недовольно надула губы и потупила взгляд.
Пашок отложил вино, встал и ударил. Алик упал с лавки, из носа брызнула кровь. Он зажал его руками и почувствовал, как кровь протекает между пальцев.
Неожиданно проснулся Петрович. Алик услышал его пьяный голос:
Хорош, хорош! Ребята, вы что?
Закричала и Наташа:
Паш, что ты всегда руки распускаешь? Хватит, а!
Но Пашок ещё раз больно ударил ногой куда-то в бок.
Ты чё хотел, сука, на?
Паша! Паша! кричала Наташа. Кирилл! Кирилл, ты что сидишь? Разними их!
Ты чё хотел, на? исступлённо ревел Пашок, осыпая Алика ударами.
Подскочил Петрович, потом Артём, начали оттаскивать Пашка. Им на помощь пришла Наташа. А затем подоспел и Кирилл. Они обхватили Пашка, но он, упираясь, продолжал пыхтеть:
Ты чё, сука, на?
Наконец, они усадили его на лавку. Алик, покачиваясь, встал с заляпанного кровью пола. Он и сам весь был в крови и лицо, и руки, и куртка на рукавах, груди и воротнике.
Надо воды Умыться ему сказал Петрович. Нет воды?
Кто-то покачал головой.
У меня в рюкзаке бутылка минералки, без эмоций произнёс Алик.
Артём, порывшись в его рюкзаке, нашёл её.
Давай полью.
Они вышли на крыльцо. Ветер сильно сдал, вместо снега еле-еле капал мелкий дождь. Казалось, даже теплее стало. Алик умылся минеральной водой, кое-как смыв кровь.
Принеси мой рюкзак. Я пойду, умиротворённо, тихо попросил он.
Артём рванулся было в дверь, но, подумав, спросил:
Куда?
В Красный Восход.
Артём исчез за дверью, но мигом вернулся с рюкзаком.
Пока.
Пока.
Алик, надев рюкзак на плечи, пошёл к дороге. Идти было легко всё-таки ещё не стемнело окончательно, а облака то ли посветлели, то ли порядком рассеялись. Тело тоже казалось каким-то очень лёгким и притом сильным, только немного в боку побаливало.
Поднявшись на шоссе, он посмотрел в сторону домика. Артёма на крыльце уже не было. Со стороны города А. ехала машина. Алик не собирался голосовать и двинулся по обочине. На сердце всё более и более становилось спокойнее и радостнее, многозвучно играло воскресшее чувство свободы. В такие минуты приятно быть одному.
Но машина, проехав немного мимо, вдруг притормозила и сдала назад. «Копейка». Да, та самая «родная и спасительная», что днём предательски предпочла другой курс. И вот теперь, наконец, совпало Запоздало. Эти даж, когда не надо и то норовят остановиться.
Алик подбежал и сел на переднее сиденье. Но водилой оказался вовсе не работяга какой-нибудь и не деревенский мужичок, как представлялось в уме. Это был смуглый, явно нерусский молодой мужчина, кавказец, на вид лет тридцати. Впрочем, внешность у них часто обманчива.