Артём поспешил за уходящими Аликом и Кириллом.
«Может, просто показалось, что ушло?» сомневался он, всматриваясь в закапанный дождём дисплей телефона. Залез в список отправленных смс там оно значилось.
«Господи, хоть бы дошло!» взмолился Артём и с благоговением взглянул на небо. Небо ответило ему ненавистью с примесью печали и неудержимого высокомерия.
Забежав в домик, все с непонятной надеждой облепили окно. Но вскоре непонятная надежда ушла, и вполне понятное отчаяние охватило каждого.
Артём уже не верил и в то, что его смс-ка отправилась. «Просто глюк» поник он.
Уедем, подбодрил вдруг всех Алик. В семь автобус. В семь уедем.
«Дай, Господи! Помилуй, Господи! Помоги, Господи!» вздохнул Артём, посмотрев в потолок. Кирилл промолчал.
Уедем, повторил Алик. В семь по любому уедем.
Они оторвались от окна и сели за стол. Молча и неподвижно смотрели на мрачные бревенчатые стены.
Крыша монотонно скрипела, как будто читала покаянный канон, многоголосно пропевая припевы. Если бы дома могли молиться, пожалуй, этот домик и вымолил бы их. Лил дождь, выл ветер, а домик только поскрипывал. Домик думал. Да и кто бы из этих парней, сидящих за столом, не задумался бы о высоком в такую погоду в своих надёжных укрытиях в городе А.
Лил дождь, выл ветер, а они уткнулись отрешёнными взглядами в стены и молчали. Не то время, не то место, чтобы думать о высоком. Не то время, не то место, чтобы говорить о высоком.
У Алика теперь промок и спортивный костюм. Он разделся и бросил его на лавку. Затем полез в рюкзак, вынул свою мокрую одежду и пиво.
Может, по пиву? Будет веселее ждать, с улыбкой предложил он.
Давай, только я эту бодягу пить не могу, ответил Кирилл.
Ну извини, больше ничего нет, равнодушно пожал плечами Алик. Ты как, Артём?
Артём выпивал редко, но когда предлагали, никогда не отказывался. Да и что греха таить нравилось ему побыть под хмельком. Правда, предложений было немного. Разве что на трапезах в Преображенской церкви после больших праздников да несколько раз на институтских торжествах. И то, чтобы мама не знала. Она не выносила этого.
Нормально, тихонько произнёс Артём.
Так как посуды не было, Алик пустил двухлитровую баклажку по кругу. Артём перекрестил её глазами. Когда пришла его очередь, он с удовольствием залпом отхлебнул граммов двести.
Мог бы и больше, но всё-таки мешала некая брезгливость. Хорошо, что баклажка переходила к нему от Кирилла, после Алика пить было не очень приятно. Та жадность, с которой тот пил так, что маленькие струйки пива стекали по его подбородку ничего, кроме омерзения не вызывала.
Кирилл же пил мелкими аккуратными глоточками, притом всегда вытирая горлышко. Через несколько минут все повеселели. Стало привычно хорошо и спокойно, а именно этого так не доставало Артёму. Удивительным образом эти два литра окрасили домик совсем в другие тона и немного породнили парней. Причём можно было ничего не говорить, всё складывалось само собой.
Кирилл, как и Алик, снял с себя одежду и развесил её на лавке. Конечно, ведь в мокром и заболеть не долго. В иной раз Артём постеснялся бы, но теперь обстановка располагала, и он последовал общему примеру. Тем более была открыта уже вторая баклажка. А все эти дождь, и ветер, и всё прочее стремительно вылетели в какую-то неважную часть головы.
Но вдруг на крыльце послышались шаги, и в комнату ввалился пьяный мужик в старомодном плаще и тяжёлых кирзовых сапогах. Скинув капюшон, он застрял в дверях, слегка покачиваясь и растерянно вытаращив глаза. С плаща на пол крупными струйками стекала вода.
Артём отстранил от себя баклажку с пивом давняя привычка: даже на трапезах в храме он всегда отстранял от себя спиртное, когда кто-нибудь входил неожиданно. Кирилл вообще испугался. Даже Алик не нашёлся, как отреагировать на незваного гостя.
Наконец, тот заговорил сам:
Не помешал?
Никто ему не ответил. Тогда он продолжил:
На улице светопреставление началось!.. Я обожду здесь чуток Вы не против?..
Конечно, они были против, но этот домик не принадлежал только им, чтобы иметь право не разрешить человеку пусть и какому-то пьянице и, возможно, даже бомжу скрыться от непогоды. Мужика, похоже, не сумел спасти даже его плотный-преплотный плащ всё равно промок.
В общем, им пришлось компактнее собрать свою мокрую одежду и освободить ему место на лавке, чтобы он мог сесть. Заметив это, мужик торопливо, у двери, снял свой плащ. С небрежностью откинув его в угол комнаты, он сел. Сразу стало как-то грустно. От его пустого, истёртого лица веяло невыносимой мертвенностью.
Артём как христианин жалел таких людей, а как человек презирал. Эти лица каждую службу встречали и провожали его. Он привык не впечатляться человеческими падениями, предоставив этим людям и их невыносимой мертвенности маловажный и нейтральный притвор своей жизни. И сейчас проще всего было занять именно такую позицию. Он невозмутимо отхлебнул из баклажки и передал её Кириллу, потому что Алик совсем как-то расстроился. Но Кирилл тоже пить не стал.
Может, и я с вами выпью, ребята? оживился мужик.
Он полез в небольшую тряпичную сумку, висевшую у него через плечо, и по-хозяйски выложил на стол кусок хлеба, грубо нарезанные кусочки ветчины и несколько яиц, испачканных крошками хлеба. В довершение на столе появилась початая бутылка дешёвой водки.
«Таких только посади за стол!..» покорёжило Артёма.
Алик потупил взор, а Кирилл, напротив, с досадой вознёс его вверх. Между тем мужик, невозмутимо посмотрев на стол, спохватился и достал из сумки ещё и пластиковые стаканчики. Довольно объявил:
Чистые.
Мы не будем водку, у нас пиво есть, сказал Кирилл.
Ну и ладно, снисходительно ухмыльнулся мужик, пейте пиво, а я буду водочку. Возьмите стаканчики. Чё вы из горла-то?
Алик нехотя взял у него три стаканчика и отдал их Кириллу. Тот разлил пиво.
Артём смирился, переложив ответственность за исход этого сомнительного сотрапезничания на Алика и Кирилла. Он привык «смиряться», уходить в тень, не нести ответственность, плыть по течению, называя всё это борьбой со своеволием.
Возможно, так оно и было, потому что подобным образом его часто посещали настоящие добрые плоды, а когда приходилось по необыкновению вмешиваться, то наоборот всё портилось.
И всё же Артём с крайним неудовольствием взглянул на то, как мужик трясущимися руками налил себе водки.
За знакомство, пробубнил тот и выпил.
Даже нисколько не поморщившись, живо представился, утерев губы ладонью:
Меня звать Владимир Петрович. Можно Петрович. Или просто Вова.
Уж лучше Петрович, ухмыльнулся Кирилл и принялся маленькими глоточками цедить своё пиво.
За ним выпили Алик и Артём. На удивление горько-кислая жидкость и притом очень противная на вкус всякий раз легко и мягко проваливалась внутрь, так что Артём с наслаждением вдыхал даже запах из стаканчика. Пульсировало в висках, немножко кружилась голова, руки сделались какими-то слабыми и чужими. О неприятностях этого дня даже думать не хотелось, а, напротив, хотелось абсолютно не замечать беснования разбушевавшейся стихии.
Ветер тем временем дул в щели окошка так свирепо, что от сквозняка стало очень зябко. Но и это не сильно тревожило Артёма, и чем больше он пил, тем тревожился ещё меньше. Ему трудно было понять Кирилла и Алика: первый сделался весь синий от холода, а второй состроил такую гримасу, будто его вот-вот стошнит.
Что-то вы совсем хмурые стали? Холодно голышом сидеть? спросил Петрович, закусывая ветчиной.
Не жарко, недовольно откликнулся Кирилл.
Петрович усмехнулся:
Видимо, рано мы весну почуяли!.. Вон как завывает! Давайте я вам в пиво водочки чуть-чуть подолью? Всё посогреетесь немного, а?
Да не будем мы твою водку! с раздражением отмахнулся от него Кирилл.
Он потрогал свою мокрую одежду и, расстроившись ещё сильней, обиженно пробормотал:
Я вообще больше пить не буду.
А я буду, неожиданно весело сказал Алик, наливай, отец, свою водку!..
Когда он подвинул к Петровичу свой стаканчик, Артём поймал его взгляд. Это было ужасно. Здесь всё смешалось в невыносимую, неудобоваримую и отталкивающую кашу: и чернющая тоска, и жгучая боль, и злоба, и жажда чего-то, и какая-то мольба, и обличение, острый немой укор, и просто обыкновенная жалость. И всё это обращалось к нему, к Артёму. Оно, как голодный вампир, уцепилось, присосалось, так что невозможно было отвернуться, отряхнуться, выбросить всё к черту, в преисподнюю, и забыть. Поэтому Артёму пришлось молча проглотить это. Он проглотил и, казалось, опьянел ещё больше.
Алик спросил:
Ты будешь ёрш? Давай согреемся. Одежда теперь не скоро высохнет.
Буду, послушно согласился Артём.
Алик придвинул к Петровичу второй стаканчик и предупредил:
Только немножко.
Да я пять капель
Знаю я ваши пять капель!.. Вам и сто грамм, как пять капель. Немножко это совсем чуть-чуть. Понял?
Понял, обиделся Петрович и налил в один стакан где-то четверть, а в другой немного не доходя до этого.
Ну сказал же немножко! рассердился Алик.
Да я и налил пять капель
Ладно, хрен с тобой Кирилл, давай сюда пиво!..
Кирилл отдал баклажку, и Алик налил пиво в стаканы до краёв.
Гадость, блин понюхав, сморщился он.
А вы, нате вот, закусите, предложил Петрович свою еду. И подождите меня, я себе тоже налью.
Ну а как же ты себе не нальёшь? Ждём.
Петрович налил себе и с чувством возгласил:
За вас, ребята! За молодёжь!..
Все, кроме Кирилла, дружно выпили.
Не отравлюсь? спросил Алик, схватив кусок хлеба с ветчиной.
Нет. Хорошая. Берите, берите, ешьте, засуетился Петрович, неуклюжими грязными пальцами очищая яйцо.
Артём очень проголодался и не раз пожалел о том, что не поел дома. Мог бы на худой конец и в магазине купить что-нибудь, хотя бы в Брехаловке той же самой. А теперь, после «ерша», засосало так, что стало не до принципов и выпендривания. Очень хотелось жрать.
Принципы заключались в Великом посте, до конца которого оставалась ещё целая Страстная неделя, а посты Артём никогда не нарушал. Он скорее желал бы умереть с голоду, чем съесть скоромное. Да и в выпендривании ничего плохого не было. Просто правильное воспитание: в приёме пищи должны быть, во-первых, гигиена, а во-вторых, эстетика. В Петровичевой снеди ни того, ни другого не было. Самым безобидным казался хлеб. А поскольку принципы находились в зоне священного табу, Артём пожертвовал некоторой частью выпендривания. Он взял кусок хлеба, который оказался очень вкусным. Пожалуй, ему никогда не приходилось есть такого хлеба.
У-у, да ты голодный!.. заметил это Петрович. Давай бери ветчинку, яички!.. Ешь, ешь
Нет, это я не буду, ответил Артём. Сейчас идёт пост. Я пощусь.
Он был уверен, что кто-нибудь обязательно покусится на принципы. По своему опыту знал. Поэтому мысленно встал в стойку, приготовившись защищать их.
Петрович выдержал паузу, а затем выпалил:
А, это ты в Бога веруешь? В церкви служишь? То-то я смотрю у тебя бородка какая-то такая как у этих, у дьячков ну, которые на попов учатся!.. Или ты уж, может, выучился?
Никакой я не дьячок. И учусь я в пединституте, громко и как можно твёрже отрезал покушение на принципы Артём. Мало ли какая у меня бородка!..
Но Петрович отставать не собирался:
Так ты не служишь в церкви? А чего ж тогда посты какие-то?
Просто я православный христианин. В церкви я не служу, но посты соблюдаю.
Я тоже православный, посерьёзнел Петрович.
Но в церковь, наверное, не ходишь, не молишься и посты не соблюдаешь?
Ну и что? Бог у меня в душе!..
Да ты не знаешь, что такое православная вера! Для этого надо в церковь ходить, а не водку пить.
Да, я в церковь не хожу. Но в душе в Бога верю. А посты это всё показное. Ты думаешь, тебя за это Бог в рай возьмёт?
Трудно объяснить, до какой степени подобные разговоры и придирки надоели Артёму за всю его сознательную воцерковленную жизнь. Он устал от них и не хотел уже говорить об этом. Не то что раньше. Раньше была, по сути, больше проповедь, а теперь тяжкая повинность.
Этого я не знаю. Чтоб в рай попасть, надо соблюдать заповеди, жить праведно, в церковь ходить, исповедоваться, причащаться. Много, чего надо делать, ответил он.
Это попы выдумали, чтобы деньги с народа собирать и жить легко. А что они, попы-то, праведно живут? разошёлся Петрович. Знаю я, какие они праведные!.. Вино тоже пьют, будь здоров.
Но Артём не собирался дальше развивать полемику. Не в первый раз, уже выучил, куда всё ведёт: сначала попы плохие, а потом и Бога нет.
Каждый за себя должен отвечать, устало поставил точку Артём и, давая понять, что разговор окончен, подошёл к окну.
Тогда вдруг вмешался Алик:
Зря ты на парня наехал, отец, это его дело. Хочет поститься пусть постится. А про попов тебе советская власть напела.
Да я не наезжал Я так А что ты против советской власти имеешь? переключился Петрович. При ней хорошо жили. Не то что сейчас.
И сейчас не живем, и тогда не жили. Дерьмо твоя советская власть. Мозги она тебе запудрила. Так, что человек, который тебе в сыновья годится, вере предков наших тебя учит. По идее ты его должен учить. А чему ты можешь научить? Вон каким тебя сделала советская власть!..
Артём внутренне возликовал и благодарно взглянул на Алика. Не ожидал он, что тот заступится.
Это меня нынешняя власть таким сделала! вспылил Петрович. Думаешь, я всегда таким был. Я работал честно, деньги на книжку собирал. Я книжки читал. Я в кино ходил. Я футбол по телевизору смотрел. Я пил только по праздникам. Идея была у людей, уверенность в завтрашнем дне была. А потом всё забрали и ничего не дали взамен. Деньги на книжке сгорели. Работать честно нельзя, ничего не заработаешь. Кто успел, тот и съел. На людей насрать нынешней власти. Нах** мне теперь книжки её, кино её, футбол её!.. А научить я вас могу жизни. Главное правило каждый за себя. Вы никому не нужны. Нужно непременно стать подлецом, чтобы закрепиться в этой жизни. Или вы станете такими же, как я, со временем.
Теперь влез и Кирилл. Трясущимися от холода губами он горячо выплеснул:
Не станем. Ты не смог со своими старыми взглядами приспособиться к новой жизни. Сейчас никто о тебе не позаботится, если ты сам о себе не позаботишься. К примеру, я о себе позабочусь, поверь мне. Завтра меня не пугает.
А если завтра война? Или полетит власть твоя к чертям собачим? Ты и тогда будешь таким уверенным?
Войны не будет, глухо сказал Кирилл, вздрогнув.
Это за окном под напором ветра с пронзительным треском повалилось сухое дерево. Артём вполне отчетливо видел всё, несмотря на пелену капель дождя на стекле. Возможно, только сейчас он понял всю серьёзность своего положения и испугался, что не попадёт домой к вечеру, как обещал маме.
«Господи, помилуй!.. молитвенным стоном содрогнулось его сердце. Зачем я поехал сюда? Ох, если б я знал, что так выйдет!»
Крыша домика, как будто соглашаясь с ним, застонала пуще прежнего. Артём обрушился на Машу: «Если б получила смс-ку, давно бы могла прийти. Неужели не знает, где этот домик? Знает! Она всё знает! Может, и получила прочитала и забыла! Бросила ме»
Вдруг дверь распахнулась, и его мысль оборвалась, ему показалось, что это пришла она. Точнее, даже больше, он был на сто процентов уверен в этом и уже успел покаяться в своём необоснованном гневе на неё, но в комнату ввалился всего лишь обжигающий вихрь из капель дождя, холодного воздуха и невыразимой тоски. Алик подскочил и закрыл её.
Ветер, с облегчением вздохнул Кирилл.
У Артёма же всё оборвалось внутри, а на смену всему, что оборвалось, пришли разочарование и пустота.
Да это уже не ветер, холодно проговорил он, это похоже на ураган. Сколько времени?
Кирилл посмотрел на часы:
Пять. Думаешь, до семи уляжется?
Не знаю
Да стихнет, конечно, беззаботно вставил Петрович. Я так думаю
Будет кто ещё? спросил Алик, подойдя к столу и налив себе пива.