Сердце Сергея Осиповича болезненно сжалось. Жизнь его была окончена. Всего каких-то пять минут назад он был полон надежд. И вот они растаяли «как сон, как утренний туман». И колени вдруг заболели. Покойный отец тоже ими мучился перед смертью. Значит, и у него она не за горами. И вправду, зачем теперь жить?
Скажите, только честно, Андрей вам понравился? Да или нет? Только честно. Почему, почему молчите? А-а-а Понимаю. Гуравицкий накинулся на вас. Так несправедливо. Простите, простите его, заклинаю. Не со зла, из-за любви. Сильно за меня перепугался. Ведь это немыслимо, встретить наконец свою единственную и сразу потерять.
Перед глазами Сергея Осиповича летали предметы, звучал рояль, пел баритон. Вероятно, он сходил с ума.
В лазурные очи твои
Всю пылкость, все страсти души
Так сильно они выражают,
Как слово не выразит их.
И сердце трепещет невольно
При виде тебя!
Чу, слышите? спросила Ксения, прижав палец к пухлым губам. Это Гуравицкий. Поет в гостиной. Идемте, идемте же туда.
Пробежав по деревянной галерее, окружавшей гостиную по периметру, Ксения ступила на лестницу, но спускаться не стала, чтобы нечаянным скрипом не вспугнуть таинство, именуемое искусством.
Мэри аккомпанировала, а Гуравицкий пел, обращаясь к ней, и она подыгрывала ему не только пальцами, но и взглядом, изображая пылкую возлюбленную.
Люблю я смотреть на тебя,
Как много в улыбке отрады
И неги в движеньях твоих.
Напрасно хочу заглушить
Порывы душевных волнений
И сердце рассудком унять.
Не слушает сердце рассудка
При виде тебя!
Разруляев не смотрел на исполнителей. Его глаза были прикованы к Ксении, лицо которой лучилось счастьем.
«Все кончено», снова и снова шептал он себе.
С противоположной стороны галереи на дуэт взирал Шелагуров. По его лицу ходили желваки. Неужели его старания оказались напрасны?
Александр Алексеевич не был взбалмошным сумасбродом, коим считала его Мэри. Просто он не верил в супружескую верность, на что имел веские основания: в молодости, как и остальные холостые офицеры, волочился за чужими женами, и все они были не прочь украсить седины супругов ветвистыми рогами.
Потому, решившись на брак, сделал все возможное, чтобы начисто исключить адюльтеры: увез Мэри из Петербурга, разорвал отношения с теми, кто внушал опасения, и строго-настрого запретил жене приглашать в имение друзей и родственников. Незамысловатые попытки супруги вернуться в Петербург его лишь веселили, а бешенство, в которое Мэри приходила после его отказов, лишь усиливало его страсть.
Подобно шекспировскому Петруччо, Шелагуров намеревался окоротить строптивицу. И в успехе не сомневался когда пойдут дети, Мэри воленс-ноленс придется смириться с выпавшей ей участью.
Увы, Александр Алексеевич не знал, что еще в нежном возрасте будущей супруге попался в руки переводной «Лечебник», в котором она вычитала ценный совет, как избежать беременности не подпускать к себе мужа с тринадцатого по пятнадцатый день с начала истечений. Мэри успешно ему следовала: в оные дни жаловалась на мигрень и уклонялась от ласк. Отлично понимая, как ее «бездетность» расстраивает Шелагурова, даже попыталась воспользоваться ею в достижении своих целей предложила обратиться к столичным докторам. Но Александр Алексеевич поступил иначе отвез Мэри в Чудов монастырь на молебен. А когда обращение к Господу не помогло, отправился с женой к знахарке. Беззубая старуха долго читала какие-то заговоры, а потом истолкла в ступке порошок из сушеных муравьев и вороньего помета. Последние два месяца Шелагуров каждый вечер самолично разводил его в кипятке и заставлял жену пить вместо чая. По словам знахарки, беременность должна была наступить на днях.
В лазурные очи твои
Всю пылкость, все страсти души
Так сильно они выражают,
Как слово не выразит их.
И сердце трепещет невольно
При виде тебя!
Когда Гуравицкий закончил, раздались крики «Браво» и аплодисменты. Разруляев перегнулся через перила: кто посмел хлопать? Неужели слуги? Нет, оказывается, гости уже собрались.
Браво, подхватила Ксения и запустила в Гуравицкого букетом, который вручил ей Сергей Осипович.
Андрей, подпрыгнув, поймал ромашки и с благодарностью прижал к груди. Придерживая платье, Ксения поспешила вниз, чтобы поцеловать Гуравицкого в щечку.
Разруляев плакал редко, в последний раз на похоронах отца, однако сегодня слезы так и наворачивались на его глаза. Вот и опять две струйки потекли по щекам.
Пошли, буркнул ему Шелагуров.
Не могу
Отказала?
Разруляев кивнул, указав на Гуравицкого.
Ну нет, этому не бывать, решительно заявил Александр Алексеевич. Костьми лягу. Пошли.
Когда спустился в гостиную, к нему ринулась помещица Беклемешева:
Александр Алексеевич, вот вы где. Поздравляю с именинницей. И огромное вам грандмерси за сюрприз. Как же ваш кузен славно поет.
А еще он пишет романы, сообщила ей Мэри.
Что вы говорите?! Не может быть. А он нам почитает?
Если попросите, заверила Мэри.
Непременно.
Шелагуров шепнул жене:
Позвольте вас на два слова.
Они вышли в малую гостиную, Александр Алексеевич плотно затворил дверь.
Я требую, чтобы ваш кузен уехал. Немедленно, велел он.
Почему?
Думаете, не видел?
Простите, что?
Как вы облизывали друг друга глазами.
Вздор. Я просто ему подыграла.
А потом так же просто подымете юбку. Знаю я бабье сословие. Пусть убирается.
А как же Ксения? Бедняжка влюблена.
Вздор!
Вы разобьете ей сердце.
А вы хитрее, чем я думал. Хитрее и циничнее. Как вам мог прийти в голову такой чудовищный план выдать Ксению замуж для того, чтобы изменять мне с Гуравицким.
Вы бредите. Ревность окончательно свела вас с ума.
Нет! Это вас свело с ума вожделение. И если Гуравицкий тотчас не уедет, велю скинуть его с крыльца.
Правда? Беклемешева будет в восторге. А завтра о вашем гостеприимстве узнает вся губерния. Пусть хоть отобедает с нами.
Дверь приоткрылась, и в ее проеме появились счастливые лица Ксении и Гуравицкого.
Кушать подано! хором прокричали они.
Будь по-вашему, буркнул жене Шелагуров. Но после обеда ни минуты. Иначе я за себя не ручаюсь.
Так вы идете? спросила Ксения, с удивлением рассматривая злые лица родственников.
Выйдя в гостиную, Александр Алексеевич взял сестру под локоток и провел вдоль выстроившихся гостей:
Гуравицкий тебе не пара, сообщил он ей.
Позволь-ка мне самой решать, решительно заявила Ксения.
Мой болван требует, чтобы ты уехал после обеда, сказала Мэри, беря кузена под руку. Придется тебе сделать предложение Ксении за столом.
А если откажет? Нет, надо действовать наверняка. Посади меня с этой старухой как ее
Беклемешевой?
Весь обед Гуравицкий солировал за столом. Рассказывал столичные сплетни, делился впечатлениями от заграничных путешествий, травил анекдоты.
Разруляев его не слушал. Рассеянно глотая кусок за куском, он размышлял, что ему теперь делать, куда податься. Кроме управления Титовкой, он ничего не умел делать, всю жизнь (не считая гимназических лет) провел здесь. Однако, если Ксения выйдет за Гуравицкого, прежнему его существованию придет конец. Он просто не вынесет их счастья. Даже видеть, как переглядываются за столом (Шелагуров сел рядом с Ксенией, а Мэри с Гуравицким устроились напротив), было выше его сил. Наняться управляющим к кому-то из соседей? Почему нет? И Устинский, и Беклемешева охотно его возьмут на службу. Но тогда неизбежных столкновений с Ксенией не избежать. А не съездить ли ему сперва в Петербург, не навестить ли замужнюю сестру? Он мог бы отдохнуть там пару месяцев, успокоиться, а потом с новыми силами начать поиск места.
Еще грибков? склонился к Мэри лакей Фимка.
Та кивнула. Однако, когда нацепила на вилку очередной груздь, к ужасу своему сообразила, что, кроме грибов и малосольных огурцов, ничего сегодня не ела. Почему? Никогда ведь соленое не жаловала. Неужели знахаркино снадобье подействовало? У Мэри задергалось веко. Она стала судорожно вспоминать, когда в последний раз приходили истечения. Кажется, в день происхождения Честных Древ. То бишь две недели назад. Но почему были столь скудными? Всегда как из ведра льет, а тут лишь помазало. И продолжались не три дня, а всего один. Неужто то были не истечения? Неужели она беременна? Вот и объяснение тошноте, что мучила ее по утрам, зря она грешила на простоквашу.
Господи, что ей делать?
Когда заканчивали десерт, Шелагуров подозвал Фимку:
Пускай карету заложат.
Ты уезжаешь? удивилась Ксения.
Так надо, не стал пускаться в объяснения Александр Алексеевич, выразительно посмотрев на супругу: мол, пора твоему кузену и честь знать.
Мэри шепнула Гуравицкому:
Карета для тебя.
Литератор наступил под столом на ногу Беклемешевой, как они с ней условились.
Дамы и господа, произнесла торжественно помещица. Сегодня у нас два радостных, два необыкновенных события. Именины дорогой Конкордии и приезд юного петербургского дарования. Мы уже слышали, как господин Гуравицкий одарен вокально. Однако он еще и пописывает. Давайте попросим его прочесть что-нибудь из новенького.
На этих словах Беклемешева захлопала в ладоши. Собравшиеся ее поддержали. Гуравицкий, изобразив смущение, встал:
Это огромная честь для меня. Я с превеликим удовольствием
Шелагуров налился кровью. Ах так? На кривой кобыле вздумали объехать? Гневно взглянул на Мэри, но та лишь пожала плечами: я тут при чем?
Ксения встала следом за Гуравицким:
Тогда давайте перейдем в гостиную. Я прикажу подать туда оршад и коньяк.
Гости дружно поднялись. Через минуту за столом остался один Шелагуров. Что ему делать? Ксения не скрывает, что влюблена в заезжего прощелыгу. Раскрыть ей глаза если и удастся, то далеко не сразу: слишком уж своенравна сестра, слишком наивна и глупа. Как же ее спасти от этого мерзавца? Как спасти себя?
Будь проклят Гуравицкий. Откуда он взялся? Никогда о нем не слышал хотя нет, слышал. Да такое! Господи, как же он сразу не вспомнил? Надо срочно сыскать то письмо. Скорее в кабинет.
У лестницы на второй этаж его поджидал Разруляев:
Прошу прощения, Александр Алексеевич
Занят
На секунду.
Хорошо, говори.
Прошу принять отставку.
Ты водки перепил? Что ты мелешь?
За столом Шелагуров заметил, что удрученный отказом Ксении Сергей Осипович не столько ел, сколько делал вид.
Я не выдержу, не выдержу их счастья
Дай мне час. И клянусь, прохвост уедет отсюда в кандалах.
Неужто преступник? Бедная Ксения! Это будет ударом
Это послужит уроком. Поймет наконец, что синица в руке много лучше, чем этакий журавель. Давай, давай, ступай к гостям
Лучше вас здесь обожду.
Нет, ступай, за Гуравицким надо присмотреть.
Чтобы не сбежал?
Чтобы предложения Ксении не сделал. Позора потом не оберешься.
Помещик Устинский знал за собой слабость: если читали вслух неминуемо засыпал. Дома-то ладно, все свои, но вот в гостях Вдруг и здесь захрапит на всю Ивановскую? Потому во избежание конфуза решил затеять дискуссию: живой-то разговор в сон не клонит.
Гуравицкий тянул время, делая вид, что попивает коньяк. Где черти носят Разруляева? А вдруг вообще не придет? Что тогда? Рискнуть и вместо Разруляева спровоцировать на дуэль Шелагурова? Но как? Слабости Разруляева Мэри перечислила в письме: стыдится низкого происхождения, обожает Достоевского, ненавидит либералов. За обедом Андрей продумал вкрапления в текст, которые должны были привести Разруляева в ярость. А чем задеть Шелагурова? О нем доподлинно он знал лишь то, что тот ревнивец. Для достижения желаемой цели сие не подойдет. Ба! Так ведь и Шелагуров отсутствует в гостиной. Что же делать? Встать на колени перед симпатичной глупышкой и попросить руки? А вдруг откажет? Вдруг возьмет паузу на раздумье? Время-то тикает против него.
Не опоздал? уточнил Сергей Осипович, заходя в гостиную.
У Гуравицкого с души отлегло. Ну, слава богу!
Начнем? спросил он у Ксении, севшей от него по правую руку.
Брата надобно подождать.
Александр Алексеевич занят, просил начинать без него, сообщил Разруляев.
Отлично, обрадовался Гуравицкий, раскрывая толстую тетрадь. В присутствии Шелагурова пришлось бы действовать тоньше. А без него можно было и нахрапом. «Убийца из прошлого». Хроники петербургской сыскной полиции за 2016 год», прочитал он.
Какой-какой год? с ходу перебил Гуравицкого Устинский.
Все верно, не ослышались, две тысячи шестнадцатый, подтвердил автор.
От сотворения мира? предположил помещик.
Нет, конечно, от Рождества Христова. На радость публике я соединил в новом романе два самых модных жанра, фантастический с криминальным. Скрестил, так сказать, Жюля Верна с Чарльзом Диккенсом.
Давно пора, одобрила дерзкий замысел Беклемешева, хотя имена обоих писателей она слышала впервые.
Итак, глава первая: «Лишь только Солнце покинуло небосвод, над столицей вспыхнуло другое светило, электрическое. Циклопических размеров башня, на которой оно крепилось, была выстроена почти столетие назад на Пулковских высотах, из-за чего обсерваторию, издавна там обитавшую, перенесли за 140 верст в Лугу, где свет искусственной звезды не мешал астрономическим наблюдениям.
Главный детектив-инспектор петербургской полиции Кобылин выглянул в окно. Убедившись, что на Большой Морской уже включили иллюминацию, засобирался домой. Дела на службе его не держали, потому что их не было. И не было давно. За прошедшие с судебных реформ сто пятьдесят лет Образование и Просвещение преступность искоренили почти полностью.
Зачем воровать, если можно честным трудом заработать?»
Позвольте, всплеснул руками Устинский, вы что там предлагаете? Мужиков, что ли, грамоте учить?
И баб тоже, кивнул Гуравицкий.
Всех?
Разумеется.
Помещики загудели.
А землю кто будет пахать? возмутился один из них, по фамилии Брыскин.
Грамотный мужик, что отрезанный ломоть, вторил ему Устинский. Рук больше пачкать не желает, ему место писаря подавай.
Или сотского, поддержал соседа Брыскин.
В общем, я поехала, встала разгневанная Беклемешева. Не желаю такого чтения. Думала, про любовь пишете заграничную. Про султанов, гаремы, тайны парижские. А как мужиков развратить, без вас знаю. Прощайте.
И мне пора, обрадовался Устинский.
Первым-то уходить со званого обеда неприлично, а вот когда и другие готовы откланяться, неприлично уже оставаться.
Гуравицкий растерялся:
Степанида Матвеевна, Петр Ефимович, постойте, бросилась к ним Ксения. Дальше будет интереснее.
Откуда знаешь? с подозрением уставилась на нее Беклемешева.
Ксения смутилась:
Андрей разрешил предварительно ознакомиться. Только представьте, в будущем железные дороги поднимут вверх, над землей, чтобы не мешали земледелию. А еще
Откуда господину Гуравицкому про это знать? отмахнулась Беклемешева. Будущее покрыто мраком, и ведать о нем никто не может.
А тут ошибаетесь, Степанида Матвеевна, перебил ее Устинский. Помните, Феофану Ивановичу цыганка нагадала, что мельница у него сгорит? Месяца не прошло
Не будьте столь наивным, Петр Ефимович. В подобную чушь могли поверить только вы да взяточник-исправник. Феофан Иванович сам свою мельницу и поджег ради страховки.
Не соглашусь с вами, Степанида Матвеевна, это на Феофана недоброжелатели клевещут. Если хотите знать, я свою жизнь на кон поставил, лишь бы доказать невиновность Феофана Ивановича.
Неужто опять пари заключили? округлила глаза Беклемешева. Куда только ваша супруга смотрит?
Не пари, Степанида Матвеевна. Говорю же, жизнью рискнул. Поехал к той цыганке и попросил нагадать, когда пред Господом предстану.
Господи, помилуй, схватилась за шляпку Беклемешева. И охота вам страсть такую знать? Лучше бы про дожди спросили: будут в сентябре или нет?
Сказала, помрешь ты, Петр Ефимович, в одна тысяча восемьсот шестьдесят девятом году от холеры. Если оно так и случится, значит, одну лишь правду она предсказывает, и Феофан Иванович кругом невиновен.
Гуравицкий решил напомнить о себе:
Огорчу вас, Петр Ефимович. От холеры умереть вам уже не удастся.
Это почему?
Знакомец у меня в Обуховской больнице практикует. Признался по секрету, что изобрели они от холеры прививку и даже успели опробовать. Гарантирует стопроцентный результат.
Гуравицкий знать не знал, что знакомец над ним спьяну подшутил.