Они так и не увидели. По крайней мере, не воочию. Один из коллег отца Рика позвонил после его выступления в университете, когда недуг Гари Уилсона проявился во всей красе. Конни не раз прослушала ту самую лекцию, как вживую, так и по телефону; а еще у нее сохранилась длинная и довольно сумбурная запись голосовой почты. Она считала себя достаточно образованной, чтобы с успехом участвовать в викторинах, но исследование отца Рика выходило за рамки ее понимания.
Около тринадцати тысяч лет назад над Великими озерами пронеслась комета спорное утверждение, но как иначе объяснить высокое содержание в них иридия и наноалмазов? В то время ледники уже отступали, и если мерить веками, тысячелетиями, то момент был подходящим как раз в это время исчезла комета Кловис, то ли уничтоженная, то ли поглощенная чем-то. Кто бы мог подумать, что камни могут указывать на угрозу? Наскальные рисунки в пещере Ласко впрочем, не о них сейчас речь. Куда важнее то, что произошло в Гебекли-Тепе. Кому-нибудь приходило в голову сопоставить линии на каменных монументах с орбитой Седны? Результаты что касается формы монументов, этих гигантских «Т», это насесты для посыльных.
И так далее. Удивительным было то, что, излагая свои бредовые умозаключения, отец Рика казался разумнее и добрее, чем когда бы то ни было. Возможно, потому, что Конни не возражала ему столь же рьяно, как Рик, не говорила, что его идеи безумны и что вся его карьера может пойти коту под хвост. Постоянно сталкиваясь с неверием сына, Гари злился и впадал в ярость. Конни знала его семь лет, и с каждым годом он становился все более неистовым. Он требовал, чтобы Конни отвозила его домой, а по приезде принимался звонить Рику и часами изводить его, пока тот не вскипал и не бросал трубку.
Развязка наступила стремительно. Конни даже удивилась, с какой легкостью отец Рика согласился выйти на пенсию и отправиться в дом престарелых. Временами у него случались периоды просветления, когда он несколько дней обычно меньше недели напоминал себя прежнего. Он подписал все необходимые документы, согласно которым его отставка из университета и переселение в «Моррисон-Хиллс» вступали в силу. Он спокойно говорил с Риком и Конни, почти не упоминая грядущее возвращение Седны.
Спустя всего лишь два дня после переезда в новые апартаменты, которые были значительно меньше прежних, в голове Гари произошло нечто разрушительное. Подозрения на инсульт томография не подтвердила, и событие осталось для врачей загадкой. Чем бы это ни было, отец Рика перешел в состояние, близкое к ступору, и возвращался в сознание лишь периодически, ведя себя при этом рассеянно и неадекватно.
Разговоры о дальнейшем исследовании его состояния, привлечении новых специалистов и обследованиях в больницах других штатов так и остались разговорами. Конни сомневалась, что ситуация изменится. В доме престарелых хватало жильцов, способных доходчиво высказать свои жалобы при любой подвернувшейся возможности, а на то, чтобы возиться с человеком, чей язык был, образно выражаясь, связан, персонала не хватало.
Столь стремительное ухудшение здоровья отца Рика было шокирующим, но Конни в глубине души даже радовалась тому, что этот процесс не затянулся. Из разговоров с персоналом «Моррисона» она знала, что порой семья больного годами не может понять, что их пожилому родителю требуется помощь. В то же время Рик всегда испытывал в отношении дома престарелых двойственные чувства. Отец вполне мог остаться жить у них с Конни, места хватало. На первом этаже была свободная комната и отдельный туалет. Но ни у кого из них не было времени а по правде говоря, и желания ухаживать за ним. Рик согласился отправить отца в дом престарелых с одним условием: через полгода они с Конни заново оценят ситуацию. Этот договор потерял силу, когда с Гари случился тот необъяснимый приступ, доведший его до состояния, требующего более профессиональной помощи, нежели могли предложить Рик и Конни. Каким бы глупым это ни казалось, Конни знала, что муж принял новое несчастье как вселенскую кару за отказ лично ухаживать за отцом.
Конни не поняла, что уснула, пока не заметила, что вместо потолка и стен спальни ее теперь окружает звездное небо. Ее кровать стояла посреди широкой равнины, залитой тусклым звездным светом. Красно-коричневая почва выщербленная, изрытая и покрытая расщелинами, напоминавшими пересохшие русла рек, с виду походила на застывшую грязь. Она почувствовала холод. Пусть кожа его и не ощущала, Конни чувствовала, что от такого холода могла бы замерзнуть на месте. Кровь должна была в прямом смысле застыть в жилах, а внутренние органы превратиться в осколки льда.
Слева по равнине шагала неясная фигура, похожая на одетого в черное человека. Определить точнее было невозможно. Через каждые несколько шагов человек останавливался и разглядывал почву под ногами, изредка нагибаясь и трогая ее рукой. Конни наблюдала за ним настолько долго, что потеряла счет времени. Тут она заметила, что ее постель покрыта фиолетовыми и розовыми цветами орхидей. Скинув одеяло, Конни решилась ступить на красноватую землю и направилась к незнакомцу.
Она ожидала, что грязь будет леденисто-твердой, но, несмотря на плотность, она слегка пружинила под ногами. Конни не понимала, как такое возможно. Оглянувшись, она увидела, что кровать с кучей цветов никуда не делась. До незнакомца было еще далеко, но Конни уже могла различить на нем смокинг. Это был отец Рика. Неудивительно.
В отличие от прошлого сна, нынешний Гари Уилсон держался прямо и сосредоточенно. Он следовал вдоль вереницы углублений в поверхности земли, каждое из которых представляло собой вогнутую впадину глубиной около фута. Расстояние между впадинами составляло порядка шести футов. На дне каждой ямки сквозь красную грязь блестело что-то темное. Потрогав неизвестный объект, отец Рика всегда облизывал палец. Он заметил Конни задолго до того, как она приблизилась, но не подал голоса, пока она не подошла вплотную и не обратилась к нему сама:
Где это мы?
Ну что такое, разочарованно протянул отец Рика. Ты и сама должна знать.
Конни знала:
На Седне.
Отец Рика кивнул:
В инкубаторе.
Для вот этих штук? Конни указала на ближайшую к ним ямку.
Именно.
Что это?
Эмбрионы. Щека Гари самопроизвольно дернулась.
А точнее?
Сюда. Повернувшись влево, он зашагал к соседнему ряду углублений.
Рядом с ближайшей ямкой стоял небольшой красно-белый контейнер мини-холодильник с открытой крышкой. У каждого углубления стояли термосы, коробки для ланчей, холодильники чуть больше первого и даже один полноразмерный. Опустившись на колени, отец Рика пошарил рукой в земле, пока не ухватил то, что было там закопано. Вытащив неизвестный предмет, он свободной рукой очистил его от грязи.
Вот, сказал он, протягивая Конни точную копию штуковины, найденной на шоссе. Ее поверхность была темнее межзвездного пространства.
Это и есть эмбрион? спросила Конни.
Точнее не объяснить.
Склонившись перед открытым холодильником, отец Рика осторожно положил эмбрион туда и защелкнул крышку.
Скоро за ним прибудет посыльный, произнес он, облизывая пальцы.
Я не начала было Конни, но тут перед ее глазами яростным черным вихрем затрепыхались крылья или что-то похожее на крылья. Конни закрылась от них руками, но не успела она и глазом моргнуть, как крылья исчезли, а с ними и контейнер.
Что это было?
Сперва нужно подготовить почву, сказал отец Рика. Удобрить ее. Хотелось бы иметь для этого больше времени, но Тунгусский метеорит упал уже давно. По правде говоря, раннее начало не проблема.
Шагнув к следующей ямке, отец Рика повторил уже привычные манипуляции.
Но зачем это все? спросила Конни, пока тот запихивал эмбрион в стоящий рядом термос.
Как бы сказать Отец Рика махнул рукой в сторону термоса, на котором был изображен знакомый, сужающийся к центру крест с закругленными концами. Ты ведь и так знаешь.
Не знаю.
Гари Уилсон развел руками. Его лицо тоже сдвинулось сначала вверх, затем вниз, словно плоть была отделена от кости. Волоски на шее и руках Конни встали дыбом. Когда отец Рика вновь свернул влево, к новому ряду углублений, следовать за ним ей уже не хотелось, но выбора не было. За спиной опять раздалось биение крыльев, тут же сменившееся мертвой тишиной.
Перед Конни тянулась длинная, уходящая за горизонт в обе стороны расселина. Она была достаточно узкой, чтобы перепрыгнуть, но вот ее глубину Конни оценить не могла мешала темнота. Со дна что-то поднялось, но недостаточно высоко, чтобы распознать. Конни видела лишь огромную темную массу.
Здесь слишком холодно, прокомментировал отец Рика. Они становятся малоподвижными. Их развитие, он взмахнул руками, замедляется. Сдерживается.
В расселине было несколько таких существ. Нечто в их силуэтах заставило Конни порадоваться, что она не видит их во всех деталях.
Забавно, заметил отец Рика. Они вынуждены проводить детство здесь, а чтобы повзрослеть, должны отправиться на вашу планету. Во всей Вселенной не сыскать другого столь же прихотливого вида.
Что они такое?
Полагаю, их можно назвать богами? Пожалуй, именно так. Orchidaceae deus? Они цветут.
Что-что?
Цветут.
4
Позади дома был небольшой, кустарно построенный балкон огражденные кривыми перилами полдесятка грубых досок на нескольких толстых сваях. К нему поднималась не менее кривая лесенка. Дверь с балкона вела в домашнюю прачечную; Конни очень нравилось, что та находилась на втором этаже. Во многом поэтому они и сняли дом два года назад, когда Конни добилась повышения до должности менеджера и стала зарабатывать достаточно, чтобы съехать из прежней квартиры на цокольном этаже настоящего рассадника плесени. В те дни, когда Конни не нужно было рано утром открывать магазин, а Рик успевал отдохнуть после вчерашней смены, они любили пить кофе на балконе. Конни предпочитала просто стоять с кружкой в руках, а Рик весьма рискованно опирался на шаткие перила. Иногда они разговаривали, но обычно просто молчали, слушая утреннее пение птиц и наблюдая, как по верхним ветвям деревьев, пустивших корни в холмике позади дома, гоняются друг за другом белки.
Во время ранних заморозков балкон и лестница покрывались инеем. Когда солнце выходило из-за крон дубов и кленов на холме, иней испарялся, но сейчас о грядущем рассвете напоминал лишь алый отблеск среди темной гущи деревьев. «Небо красно поутру»{23}, вспомнилось Конни.
Она сидела на верхней ступеньке лестницы, завернувшись в бело-зеленое одеяло, которое взяла из прачечной несколько часов назад. В ее руках была уже почти пустая бутылка «Столичной», но Конни чувствовала себя абсолютно трезвой. Более того сосредоточенной, как никогда. Бороздки в коре высоких дубов напоминали овраги, окруженные горными кряжами. Клубящийся вокруг воздух был тяжелым и влажным. Вязкая земля, в которой переплетались древесные корни, пахла заплесневелыми, гниющими листьями и сырым дерном. Конни будто бы находилась в лучах прожектора: ей было негде спрятаться, но в то же время все окрестности открывались перед ней как на ладони.
После сна об отце Рика она очнулась в абсолютной тишине, столь глубокой, что каждый ее вдох грохотом раздавался в ушах. Вторая половина кровати оставалась холодной. Вполне естественным было бы вновь попробовать уснуть, но второй непонятный сон за одну ночь не давал Конни покоя, и она, встряхнувшись, в очередной раз спустилась на первый этаж в поисках Рика. В окутавшей дом тишине скрип ступенек под ногами звучал громко, как в фильмах ужасов.
Не будучи уверенной, где искать, Конни прошла мимо гостиной. Но тут она краем глаза что-то заметила и вернулась на несколько шагов назад. В маленькой комнате с окнами на крыльцо, которую они с Риком называли гостиной, было темно. Ночь была здесь ни при чем (благодаря уличным фонарям ночи никогда не бывали слишком темными). В гостиной стояла кромешная мгла. Дело было не в недостатке света; напротив, это густая чернильная тьма поглощала все, заполнив комнату, как вода цистерну. Конни протянула руку, чтобы прикоснуться к ней, но в последний миг остановилась, решив, что это плохая идея. Опустив руку, она отступила в столовую.
Не дойдя шага до столовой, Конни остановилась у открытой двери в подвал, откуда доносился сильный солоноватый запах. Пахло чем-то вроде водорослей и останков морской живности, под солнцем разлагающихся на берегу; запах казался знакомым, но Конни не понимала, где и когда чувствовала его. Потянувшись к выключателю, она включила свет и заглянула в дверной проем. Внизу лестницы ей в глаза бросился какой-то неразличимый с первого взгляда предмет. Спускаться в подвал она не собиралась за эту ночь и без того случилось достаточно необычного, чтобы совать нос в столь стереотипно жуткое место. Но любопытство взяло верх, и Конни, спустившись на пару ступенек вниз, присела и заглянула за перила.
Конни увидела целое море цветов орхидей с фиолетовыми и розовыми лепестками. Цветы полностью покрывали бетонный пол. На таком расстоянии морской запах стал настолько сильным, что его буквально можно было попробовать на вкус. Орхидеи были неподвижны, но Конни показалось, что они вот-вот сдвинутся с места. Ей хотелось думать, что она спит и видит продолжение предыдущего сна, но аромат соли и гнили был совершенно реален. Выпрямившись, Конни поднялась обратно.
К счастью, хотя бы в столовой ничего не изменилось. Стол, стулья и буфет озарялись рыжим светом уличного фонаря. Все было на своих местах, кроме мини-холодильника. Тот пропал со стола, и Конни была уверена, что, где бы он ни находился, его крышка была открыта, а содержимое исчезло. Рик оставил отцовский ноутбук на прежнем месте. Экран был черным. Конни включила его, и в прямоугольнике возникла фотография знакомого Т-образного монумента, поперек которого были изображены три птицы, будто спускающиеся из верхнего левого угла к правому нижнему. В самом низу находился некто, похожий на человека, только без головы. На вертикальной плите был также высечен кабан с невероятно большими клыками.
Подумав, что Рик мог лечь в гостевой спальне, Конни подошла к двери в длинную просторную комнату, которой они до сих пор не нашли применения. По правую руку от нее воздух колебался, будто Конни смотрела сквозь бегущую воду. Комната то надвигалась на нее, то уплывала назад. В замешательстве Конни увидела непонятно что. Казалось, эта часть дома превратилась в своеобразную перегородку, сдерживавшую нечто огромное, что толкало ее. Об очертаниях неизвестного существа можно было судить лишь по искажению этой перегородки. От колебаний у Конни заболели глаза и голова, к горлу подступила тошнота, но страха она не испытывала. Вне всякого сомнения, из дома нужно было бежать хватать ключи от машины и гнать куда глаза глядят, пока не кончится бензин.
Тут она вспомнила о Рике. Нельзя было бросить его среди этого. Опустив голову, Конни шагнула в заднюю комнату, прижимаясь спиной к левой стене. На первый взгляд ничто не преграждало ей путь к гостевой спальне, и Конни двинулась вдоль стены настолько быстро, насколько могла переставлять ноги. Волна страха за Рика, оставшегося один на один с кошмаром, накатила на нее. На душе будто повис камень. Конни попыталась окликнуть мужа с порога гостевой спальни, но слова застряли в горле. Откашлявшись, она произнесла:
Рик? Дорогой?
Слова нарушили тишину, словно удар гонга, и Конни вздрогнула настолько громко прозвучал ее собственный голос.
Конни никак не ожидала, что Рик, будто поджидая ее, в тот же миг выйдет из комнаты. Завопив, она отскочила. Рик поднял руки, успокаивая ее, но даже в полумраке Конни заметила, что они были бледными, в темных подтеках, напоминавших смолу. Испачканы были и рот Рика, и подбородок. Муж шагнул к ней, но Конни отстранилась.
Милая, произнес он, но ласковое слово прозвучало неправильно, уродливо, словно Рик потерял способность к артикуляции.
Рик, что случилось? спросила Конни.
Губы мужа разомкнулись, но слов не прозвучало.
Весь дом ты
Все хорошо. Папа показал мне.
Твой отец? Что он тебе показал?
Не опуская рук, Рик указал на свой рот.
О боже. Ты же не
Рик кивнул. Именно это он и сделал.
Ты спятил? Ты хоть представляешь, что ты ведь даже не знаешь, что это за штуковина! Она наверняка ядовита!
Все хорошо, повторил Рик. Мне хорошо. Гораздо лучше, чем было.
Что?
Папа мне показал.
Чем бы ни было содержимое контейнера, Конни опасалась, что эффект от его поглощения уже необратим. Но, несмотря на нарушения речи, взгляд Рика оставался осмысленным. Размахивая руками, он произнес: